Крымская дорога

«Гордости последняя твердыня…»

Гордости последняя твердыня,
времени простое торжество.
– Помнишь, как мы были молодыми?
– Я ещё не помню ничего.

Я ещё живу твоей победой,
августейшим месяцем, теплом,
скоротечной сладостью побега,
звёздами под самым потолком,

утренним сиянием колодца,
грозной правдой слова твоего.
– Знаешь, как всё это отзовется?
– Я ещё не знаю ничего.

Просто я иду в ночной пустыне
и уже не вижу с высоты,
как цветут в оставленной долине
чёрные и белые цветы.

«До самого синего моря…»

До самого синего моря
большая дорога ведёт.
Сухой терпеливый цикорий
до самого снега цветёт.

И столько любви и согласья
в обычном осеннем труде,
что сердце не вынесет счастья
и тайно склонится к беде

в наивном древесном расчёте,
где после зимы столбовой,
послушная долгой природе,
беда обернётся весной,

зелёным добром обернётся
когда-то в положенный срок.
Не зря же кругом остается
так много травы и дорог,

теченье гудков пароходных
и в пыльных, широких кустах —
движение птиц перелётных,
зимующих в этих местах.

«Звёздный гонец опоздал…»

Звёздный гонец опоздал.
Тихая почта земная,
верную службу справляя,
штопает этот провал.

Осень. Сквозной неуют.
Ветер разносит планету.
Как погорельцы, по свету
бедные письма идут.

Тянутся, тают во тьме
птицы мои одиночки,
вроде поправки к зиме
или последней отсрочки.

Прощание с Севастополем

Конец сезона. Первое ненастье.
Испарина на гулких площадях.
Предчувствием ненужного несчастья
сжимает горло. Сохнет на губах

густая соль несказанного слова…
Как будто поезда и корабли
отпрянули от сердца и земли
и обнажили берег и основу.

И белый город, сбывшийся во мне,
гудел, как время, свыше и извне,
стекал к воде и поднимался в гору,
жестоко обступал со всех сторон,
как высший суд и как земной закон,
и был, как жизнь и как могила, впору.

Упало небо тесного вокзала.
Бегучий свет разлучного огня
пылал на рельсах.
И судьба кричала
вокруг меня и впереди меня.

«Лес был слепой, капельный…»

Лес был слепой, капельный,
в утре, в росе, в дожде…
Леший ходил похмельный,
с блёстками в бороде.

Леший стоял усталый
возле больших стволов,