Пой вместе с ветром

И Вандиен двумя руками растянул свой шнурок в простую петлю, а потом спрятал его обратно в карман.

– Прости, Вандиен, – начала Ки. – Я не хотела…

– Обзывать меня мерином? Ну так я и не мерин. Ни в коем случае. Просто… меня обкормили чрезмерно сладким, и притом слишком рано. Я рассказал тебе свою историю просто затем, чтобы доказать: я не намерен требовать от тебя ничего такого, чего ты не могла бы мне дать со спокойной душой. Да и не только от тебя – вообще ни от кого…

– Хватит, говорю!.. – вскипела Ки. Потом продолжила, остывая: – Я хотела сказать, что прошу прощения, но не только это. То, о чем ты говорил, – это величайшая жестокость. Мне жаль…

– Оставь при себе свою жалость. Я не просил, чтобы меня жалели.

– Я не о том. Я не могу никого принять в свою жизнь. В ней просто ни для кого больше нет места. И я не хочу предлагать того, чего не смогу дать. Дела же, которые мне предстоят, – они только мои и ничьи больше. У меня нет жизни, которую я могла бы с кем-нибудь разделить…

– А ты выбери жизнь, Ки. Выбери ее еще раз.

Вскорости показался гостиничный двор. Смерзшаяся земля здесь была присыпана легким снежком; там и сям виднелись следы колес и подкованных копыт, и юный конюх, совсем мальчик, как раз открывал ворота двора. Все выглядело обшарпанным и каким-то милым, куда милее той диновской гостиницы за перевалом. Юный конюх во все глаза смотрел на двоих всадников, подъехавших на громадных медлительных тяжеловозах. Ки без лишних церемоний съехала вниз с крутого плеча Сигурда. Вандиен попытался было спешиться с достоинством и в результате попросту свалился.

– Войдем? – сказал он Ки.

– Нет. У меня есть еще недоделанные дела… – Ки вдруг шагнула вперед и быстро, неуклюже обняла Вандиена. Потом вернулась к Сигурду и спросила каким-то странноватым голосом: – Ты сумеешь отсюда добраться домой?

Вандиен молча уставился на нее… На сей раз он не стал ее подсаживать, так что ей пришлось хвататься за Сигурдову жесткую гриву и самым некрасивым образом лезть вверх.

– Сумею. – Вандиен говорил негромко, и слова, казалось, мягко падали в снег. – Здесь окрест полно людей, которые, может, теперь меня и не узнают в лицо, но имя вспомнят наверняка. Со мной все будет в порядке.

– Что ж, хорошо. Счастливо тебе…

Ки больше не оборачивалась. Вандиен долго стоял посреди усыпанного снегом гостиничного двора, глядя ей вслед. Сигмунд послушно трусил следом за Сигурдом, не нуждаясь в уздечке, и Вандиен едва заметно улыбнулся. Он знал Ки лучше, чем она сама себя знала. Еще мгновение, и она остановит коней, а потом повернет обратно – за ним. Он подождет. Вандиен снова улыбнулся и на всякий случай поспешно стер улыбку с лица. Пара серых все еще удалялась, делаясь все меньше и меньше. То, что Ки ему тут наговорила, было совершенно недвусмысленно, но он-то знал, что творилось в ее сердце. Она сидела очень прямо, непропорционально маленькая на спине гиганта-коня. Пушистые хвосты серых, коротко остриженные хвосты упряжных коней, смешно виляли на ходу.

…Вандиен еще долго разглядывал пустую дорогу, ожидая, когда же они покажутся вновь, возвращаясь из-за поворота. Он почувствовал, что зябнет. Он поглубже надвинул на лицо капюшон, потом засунул замерзшие руки в карманы… и сейчас же с изумлением выпростал одну руку. На ладони у него лежали три серебряные монеты, и тут-то он понял, почему объятие Ки показалось ему таким неуклюжим. С обидой и болью взглянул он на дорогу и размахнулся, чтобы зашвырнуть монеты подальше в сугробы. Но в последний момент все-таки передумал и опустил руку, нехотя признавая свое поражение. И бросил деньги изумленному до глубины души мальчишке-конюху. Ссутулившись, неверными шагами направился он к двери гостиницы…

Незаконченные дела, так их и разэтак!..

Ризусов слуга в величайшем недоумении разглядывал неведомо откуда взявшуюся оборванку, стоявшую на пороге. На улице за ее спиной маячили два громадных костлявых серых коня. Плащ женщины был изорван, точно у какой-нибудь нищенки. Длинные русые волосы, свалявшиеся в сплошной колтун, неопрятно торчали из-под капюшона по обе стороны лица. Осунувшееся лицо было вконец измождено, но зеленые глаза горели огнем.

– Хозяин не предупреждал меня, что кто-то должен приехать с товарами, – подозрительно проговорил слуга. Тяжелая деревянная дверь начала медленно поворачиваться на хорошо смазанных петлях, закрываясь. – Подожди здесь. Пойду спрошу его, действительно ли он тебя ждет…

– Я как раз собираюсь сама его об этом спросить, – возразила Ки. И, воспользовавшись тем, что слуга отшатнулся, не желая соприкасаться с ее перемазанной одеждой, проворно юркнула ему под руку и проникла внутрь. Словно кошка на охоте, пересекла она обширную прихожую, заглядывая то в одну дверь, то в другую. Слуга, ошарашенно наблюдавший за нею, удостоился лишь злобного взгляда. Ки даже и не пыталась изображать какую-то цивилизованную вежливость. Ее терпение и так было на пределе. Покинув гостиницу и Вандиена, она почти не делала привалов и знай гнала серых вперед, заставляя их обходиться тем немногим, что они успевали отыскать в запорошенных снегом лугах. Она старалась все время действовать, ибо это помогало ей не думать. Ки была вся в грязи, но не удосужилась вымыться. Она должна была встретиться с Ризусом, и как можно скорее. Она никому не позволит отнять у нее это право. Ни под каким видом!

– Р-р-ризу-у-ус!.. – во все горло заорала она наконец, и ее голос породил странное эхо. Слуга, торчавший где-то позади, удрал в боковой коридорчик, словно не желая отвечать перед хозяином за буйную сумасшедшую, разгуливавшую по дому. Ки шагала вперед. За одной из дверей ей послышалось шуршание одежды и женский голос, что-то встревоженно шептавший. Ки сейчас же направилась к этой двери, но тут она отворилась, и перед Ки неожиданно появился Ризус собственной персоной. Его пухлые ручки нервно порхали, перебирая распахнутую на груди рубашку. Тощие ноги, казалось, с трудом поддерживали жирное паучье тело.

– Ки!..

Его лицо посерело так, что Ки разом получила ответы на все мучившие ее вопросы. Она улыбнулась ему, глядя, как оплывают от ужаса его дряблые щеки. Она извлекла из-за пазухи маленький кожаный мешочек и высыпала самоцветы себе на ладонь. И, не сводя взгляда с его лица, протянула ладонь ему для обозрения:

– Они все здесь, Ризус. Пересчитай их. Столь же прекрасны и столь же бесценны, как и тогда, когда я увозила их из Сброда…

– О да, – нервно закивал купец, не торопясь, впрочем, протягивать за драгоценностями жадную руку.

Ки легонько встряхнула ладонью – так, что разноцветные камешки весело запрыгали:

– Не стану утомлять тебя рассказами о тех опасностях, которые я преодолела, добираясь сюда. Ты отлично знаешь, что я никогда не набивала цену из-за того, что дорога оказалась опаснее или труднее, нежели я предполагала при заключении сделки. Таково ремесло возчика – он должен знать дороги достаточно хорошо и не прогадывать, договариваясь заранее. А дело купца – знать, сколько платить за ту или иную работу…

– Конечно, конечно… – Ризус все-таки обернулся внутрь комнаты, из которой только что вышел, и, шагнув в сторону, жестом пригласил Ки в другую дверь. Ки наблюдала за тем, как быстро он овладевал ситуацией, а заодно и собою самим, как он вновь набирался самоуверенности, убеждая себя в том, что она так ничего и не заподозрила. – Может быть, не откажешься перекусить, Ки? Как насчет капельки вина?.. Мне тут как раз привезли спелые фрукты из…

– Нет, – перебила Ки. – Я пришла только за деньгами. И еще – немного поговорить. Больше, Ризус, я ни в чем не нуждаюсь.

Он торопливо кивнул, и владевшая им нервозность вновь выдала себя дрожью брыльев. Он трусцой преодолел несколько шагов к той двери, на которую ей только что указывал. Ки не двинулась с места. Ее не слишком заботила близость его гнездышка, равно как и то, что он по этому поводу думал. Небрежным движением она взяла двумя пальцами один из камней и принялась его критически разглядывать.

– Я очень плохо разбираюсь в драгоценных камнях, о чем ты, Ризус, вне всякого сомнения, отлично знаешь, – сказала она. – И правда, откуда бы человеку с моим-то происхождением?.. Но вот в том, что касается красоты, глаз у меня есть. Посмотри на этот камешек, Ризус. Он синий, как небо… Нет, не так. Он синее. Он цвета гарпии, пикирующей на добычу. Как мы с тобой оценим такой камешек, Ризус? Стоит он жизни женщины? Или, скажем, жизни мужчины?..

Земля ушла у Ризуса из-под ног, и ноги, жалкие, тощие ноги толстяка, подгибались, готовые вот-вот ему отказать. А лицо, и без того бледное, стало зеленым, и это было особенно заметно на фоне безвкусно-яркой одежды. Ки спокойно смотрела ему в глаза, и ее лицо было безмятежно, точно весенний день, а губы обольстительно улыбались. Теперь она читала на его пухлой ряшке словно в открытой книге. Да, он был насмерть перепуган, но от блефа не откажется до последнего.

– Сюда, Ки. Давай завершим наши расчеты…

Он повел ее по широкому коридору, торопливо, насколько позволяли ему шаткие ножки. Наконец они вошли в комнату, обставленную очень просто, как бы затем, чтобы посетитель не догадался об истинной роскоши этого дома. Пол был выложен красивым темно-коричневым камнем, а стены – сплошь покрыты шпалерами, затканными сценами пиров и охот. В комнате не было окон, сквозь которые мог бы проникнуть дневной свет или чей-нибудь не в меру любопытный взгляд. В углу высился монументальный шкаф со множеством ящичков, чье темное дерево гармонировало с поверхностью стола, стоявшего посредине комнаты. У стола стояло одно-единственное кресло, украшенное богатой резьбой, а напротив, в некотором отдалении, – голая низенькая скамья. Ки было не впервой встречаться здесь с Ризусом. И всегда он сидел в кресле, отгороженный от нее массивным столом, перебирая платежные фишки и жалуясь на все возраставшие затраты, а Ки молча ютилась на скамеечке – в неудобной позе, вытянув ноги, – покуда ее упорное молчание не заставляло его отсчитать загодя оговоренную сумму…

Однако сегодня, воспользовавшись тем, что Ризус пропустил ее, как гостью, вперед, Ки уверенным шагом пересекла помещение, вытянула из-за стола кресло и уселась в него. И с удовлетворением наблюдала за тем, как исчезают с рожи Ризуса последние проблески сомнения и надежды, Он кое-как устроился на низкой скамье, и над верхней губой выступили крохотные, блестящие капельки пота.

– Как ты совершенно справедливо заметила, – начал он, – я купец…

– Я только не знала, что ты торгуешь жизнями и кровью, – прервала Ки поток его извинений. – А не то я бы с тебя повыше заламывала. Впрочем, истина, хотя и с запозданием, установлена, так что будем договариваться прямо сейчас. Во-первых, остаток того, что ты мне еще должен за эти, хм, «бесценные камни»… – И Ки смело взяла кучку фишек, чтобы аккуратно отсчитать причитавшееся ей. – Как, правильно?

Ризус едва посмотрел на фишки и пробормотал:

– Да вроде как…

– И впрямь «вроде как». Однако внешнее сходство бывает и обманчиво, Ризус. Давай-ка обсудим с тобой философский вопрос: за любой товар, как мы оба знаем, можно расплатиться деньгами. А чем оплачивают кровь? А?..

Дряблые брылья вновь затряслись, потом вдруг перестали. Ризус, как мог, выпрямился на неудобной скамейке. Ки, наблюдавшей за ним, тут же пришла на ум жаба, надувающаяся перед тем, как заквакать. Но даже и жаба вызвала бы у Ки больше доверия, чем этот человек, смотревший на нее круглыми поросячьими глазками.

– Да никак ты угрожаешь мне, Ки? Позволь спросить, чем? Хочешь убить меня?.. Знай, что в этом городе тебе от правосудия не уйти. Меня ценят здесь. Я известный и уважаемый торговец… А может быть, ты хочешь выдвинуть против меня какие-то обвинения?.. Да кто послушает тебя, бродячую ромни? И потом, какие у тебя могут быть свидетельства? Ты не убита и, насколько я вижу, даже не ранена…

Он сложил пухлые ручки на коленях и уставился на Ки так, словно объявил ей шах.

– Интересные рассуждения, – сказала Ки, поудобнее устраиваясь в кресле и задирая ноги в пыльных сапогах на сияющую крышку стола. При этом она слегка уперлась в нее каблуком и отметила про себя, как вздрогнул Ризус, словно грубый каблук оцарапал не вощеное дерево, а его самого. – Знаешь, Ризус, если я тебя прикончу, тебе ведь уже не будет особенной разницы, накажут меня за твое убийство или не накажут. Зато тебе будет очень даже небезразлично, если некий возчик-ромни перестанет тайно возить для тебя в Коритро ароматные самоцветы. Ну да, они там запрещены, но я-то знаю, что ты имеешь с них неплохой бакшиш. Возможно также, у тебя будут немалые трудности, если вообще все ромни вдруг возьмут да и откажутся иметь с тобой дело. Но я не угрожаю тебе, Ризус. Отнюдь, отнюдь. Я просто пытаюсь показать тебе, что знаю, каким образом следовало бы тебя запугивать, возымей я такое желание. И жизнь твоя мне тоже без надобности. Твоя кровь – слишком мелкая плата за ту, что уже пролита. И деньги мне твои не нужны.

Кроме тех, что ты должен мне за доставку.

Сузившимися глазами наблюдала она за тем, как ерзал на скамейке маленький толстячок. Его жирные пальцы были унизаны кольцами, которые перетягивали пухлую плоть, делая пальцы похожими на розовые, в перевязках, колбаски. Эти колбаски беспокойно сплетались и расплетались. Круглые маленькие глаза так и бегали по комнате. Они смотрели куда угодно, только не прямо в глаза Ки. Та продолжала молча смотреть на него. Ризус то выпячивал, то поджимал губы.

– Ну так чего тебе от меня надо? – сказал он наконец. – Ладно, я сполна заплачу тебе. И ступай по-хорошему…

Он поднялся и торопливо прошел к шкафу. Выудив из кармана маленький ключ, он отомкнул один из ящичков. Ки слышала, как звенели монеты, как шуршал ящичек, вдвигаясь обратно. Поспешно вернувшись к столу, Ризус выложил перед Ки стопку серебряных монет. Ровно столько, сколько был должен. Не больше и не меньше. Ки кивнула и подгребла их к себе. Потом ссыпала самоцветы с ладони на стол, и они простучали, словно речная галька.

– А теперь ступай, – сказал Ризус. Он следил нетерпеливо поблескивавшими глазами за тем, как она неспешно пересыпает монеты со стола в свой поясной кошель. А потом выпятил нижнюю губу, глядя на россыпь чуть ли не простых стекляшек, которые к нему за эти деньги вернулись.

– Зря огорчаешься, – негромко сказала ему Ки. – Не куксись. По-моему, ты вовсе не в проигрыше.

– А вот это уж мое дело, – отрезал Ризус.