Мой Капитан Америка. Мемуары внучки легендарного автора комиксов Джо Саймона

После смерти бабушки моя мама и ее братья и сестры разъехались по колледжам, и дом превратился в нечто, что местные подростки называли «Отелем Калифорния», – по сути он стал местом встреч для мамы и ее многочисленных братьев и сестер. Папуля Джо переехал в свою квартиру в районе Сити в 1975 году и сдавал комнаты студентам факультетов искусств из Университета Стоуни-Брук. Дед по отцу преподавал там искусство, поэтому его дети, в том числе и мой отец, часто тусовались со студентами. Вечеринки были просто грандиозными. Гостей звали очень много, а однажды случилось так, что туда за компанию со своей сестрой, которую в свою очередь пригласила старшая сестра моей матери, приехал мой отец. Ему тогда было 32.

– Он был пьяный вусмерть! Он все прыгал и прыгал с дивана на диван. Да он вообще себя не контролировал, – рассказывала про отца мама.

Мои родители очень быстро влюбились. Мама переехала в квартиру 1К спустя всего пару месяцев после знакомства с отцом, и им пришлось выбросить часть отцовских вещей, включая даже контрацептивы его прошлой девушки. Несмотря на то, что мама пыталась навести там уют, она не планировала оставаться в этой квартире навсегда. За день до свадьбы в здании Городского совета они поругались на углу какой-то улицы в Вест-Виллидж на тему того, где им следует жить. Моя мать хотела жить в настоящем доме с садом и завести пару собак, а отец же хотел снимать квартиру в самом центре густонаселенного города с богатой культурной жизнью. Мать тогда сказала, что не намерена расторгать помолвку за день до свадьбы только из-за этой ссоры. К тому же ее успокаивала близость к Папуле Джо, так что на следующий день все случилось так, как и было запланировано.

Именно в квартире 1К, вечно гудящей из-за шума оживленной дороги, я и выросла. Возможно, мне бы больше понравился город именно таким, каким он был во времена юности Папули Джо: тогда Нью-Йорк только начинал разрастаться, по Бродвею ездили автомобили, острова между восточной и западной сторонами были еще не застроены, и их украшала нежная зелень молодых деревьев, а уличные фонари, изящно изгибаясь, мягко освещали свежий городской асфальт.

Нью-Йорк в 1980-е очень сильно отличался от того города, о котором ребенком мечтал Папуля Джо. Я очень рано усвоила, что за Большим Яблоком нужен глаз да глаз.

Однажды днем, когда мне было шесть лет, я стояла на углу 96-й и Сентрал-парк-вест и не желала идти дальше с мамой. Я очень хотела, чтобы мне купили пачку конфет Bonkers. Она отказывалась. Я же уперлась на своем, ноги у меня подкосились, а одной рукой я изо всех сил сжала боковой шов своего платьица. Она шла дальше по тротуару, обещая так и уйти без меня, если я не поднимусь с асфальта и немедленно не пойду следом.

– Я ухожу! – крикнула она мне из-за плеча.

И тут меня осенила идея: а что, если я сама уйду от нее? Я развернулась и побежала к темной лестнице, ведущей на станцию подземки. Мои маленькие ноги быстро унесли меня на целый пролет вниз, а кудряшки весело подпрыгивали в такт ступенькам. И тут, еще даже не успев испугаться темноты, которая поджидала внизу, я услышала из-за угла смех, а затем оттуда появились и лица. Они были такими же желтыми и пыльными, как и плитка, которой была отделана станция. Лица были наклонены вниз, а все внимание этих людей было приковано к иголкам шприцов, которые они несли в руках. И тут я снова рванула, но на этот раз, конечно, уже обратно наверх, к маме, которая в ужасе носилась вокруг того места, где меня оставила, и никак не могла меня найти.

С того самого раза я и поняла, что необходимо внимательно следить за обстановкой и настроением и самого города, и его людей. Оно менялось от квартала к кварталу, пронизанное волнами напряжения, словно летавшего по ветру. Этот навык каждый ньюйоркец развивает с самого раннего детства: в этом городе просто необходимо уметь считывать мотивы незнакомцев вокруг по таким мелочам, как язык тела или даже просто колебания воздуха вокруг них. К тому моменту, как мне исполнилось семь, я уже умела различать малейшую потенциальную опасность.

В другой раз мы с папой как-то шли по направлению к Амстердам-авеню, залитой лучами оранжевого почти осеннего солнца, и тут заметили пару мужчин в черных спортивных штанах и толстовках, с капюшонами, натянутыми на голову. Я пересеклась с одним из них взглядом. Я уже понимала, что сейчас что-то произойдет, что внутри него что-то зреет, готовое вырваться наружу. Я ощутила его энергию, злую и хаотичную. Годы спустя я все еще иногда думаю: может, именно та доля секунды, когда наши взгляды пересеклись, привела к тому, что они передумали и выбрали пару, которая шла за нами? С другой стороны, подобные мысли могут быть и просто попыткой ощутить хоть какой-то контроль над городом, от которого мне некуда было деться.

Позади нас раздался крик.

– Прекратите! Отпусти его! – кричала женщина.

Мы развернулись, и я инстинктивно сжала в руке ткань папиной коричневой кожаной куртки, засунув пальцы в его карман. В тот момент город был похож на бушующий океан, а отец в нем был самым надежным якорем.

Один из мужчин тянул из рук женщины ее сумку, а второй в это время избивал ее мужа, который сжался в комок на земле и пытался руками прикрыть хотя бы голову. Прохожие молча смотрели, никто и с места не сдвинулся, чтобы ему помочь. Город замер, а эти четверо словно актеры разыгрывали свою сценку перед молчаливой аудиторией.

Мой отец очнулся первым.

– Беги обратно домой и позвони в полицию, – велел он.

– Что? Почему я?

Он быстро высвободил мою руку из кармана и побежал к ним, я даже не успела ничего больше сказать. Двое мужчин убежали в сторону Коламбус-авеню, а один из них все-таки успел украсть кошелек. Я же побежала обратно в квартиру. Я уже не видела папу, сердце выпрыгивало из груди, а живот сводило судорогой.

2

Аптаун

1987

Нью-Йорк в восьмидесятые был абсолютно непредсказуемым и злым городом, похожим на готовую разорваться в любой момент бомбу. Но иногда среди всего ужаса, который происходил на улицах, случалось и настоящее волшебство. Раздавался скрип двери, и в нашу квартиру заходил Папуля Джо, с его вечно натянутыми высоко штанами, подхваченными ремнем где-то в районе пупка, с его ласково светящимися из-за стекол очков глазами. С собой у него была видеокамера, надежно упакованная в специальный кожаный кейс.

Конечно же, делом первой необходимости было накормить его. Он был 192 см ростом, и даже несмотря на то, что был тощим, как жердь, обожал вкусно и много поесть.

– Я тебе захватила сэндвич из «У Забара», – мама давала ему целый багет, начиненный мясом и сыром, и контейнер с куриной печенью.

Мы внимательно смотрели на то, как он ест, потому что это было настоящее представление: Папуля Джо с таким воодушевлением кусал сэндвич, что каждый раз казалось, что еще чуть-чуть, и он откусит кусок пальца. В процессе периодически раздавались стоны одобрения, и мы с мамой хохотали до упаду.

– Это уже как-то смахивает на порнографию, – смеясь, замечала она, пробираясь через нашу крошечную узкую кухоньку.

Затем нашу маленькую квартиру наполняли привычные звуки мытья посуды – дзынь и динь приборов, ударяющихся о тарелки, да тихое бряк, раздававшееся, когда тарелку ставили на сушку. Я же ковырялась со своим сэндвичем, пока ждала, когда уже закончит пировать Папуля Джо.

Закончив перекус, Папуля Джо, начисто вытерев руки, доставал из кейса камеру.

– Давайте снимем тур по квартире для твоих сестер, – предложил он матери.

Она согласилась и начала суетиться, наводя красоту после утренней уборки:

– Давай начнем со спальни.

До того, как у меня появились брат и сестра, единственная спальня в квартире была в полном моем распоряжении. Два окна выходили на дворик позади соседнего здания. Неподалеку стояла бетонная стенка, из-за которой частенько высовывались соседские дети и заглядывали в мою комнату. Там постоянно казалось, что за тобой кто-то наблюдает. Днем кто-то играл в мяч и раздавались крики женщин, окликавших прямо из окон своих детей, веселившихся во дворе. На закате охранник подпирал задний вход в здание, и махал всем на прощание рукой, и кричал:

– Ну что, вперед!

Затем наступала тишина, нарушаемая только воем сирен и шурх-шурх голубей, расхаживавших около пожарной лестницы.

Папуля Джо достал из сумки квадратный кусочек ткани и протер линзы камеры.

– Ну что, готова? Ты будешь режиссером!

Видео начинается с кадра, на котором видно мою спину. Я возилась со своей фигуркой пони Яркой Радуги[9 - Яркая Радуга (Rainbow Brite) – мультсериал компании Hallmark 1984 года. (Прим. ред.)] и куклой, сделанной каким-то из коренных американских народов, которую мне подарила мама. Она считала, что в прошлой жизни была коренной американкой.

– Мне в задницу попала стрела, так я и умерла, – как-то сказала мне она.

Рассказы о смерти в нашей семье были делом привычным. Моя прабабушка, например, говорила, что ее брата Джозефа, в честь которого она хотела, чтобы назвали Папулю Джо, зашибла насмерть копытом лошадь, когда он служил казаком в России.

– И что, много ли там было еврейских казаков? – смеялся всякий раз Папуля Джо, пересказывая эту байку.

Он в нее, конечно, не верил.

– Кхм… Меган, ты не могла бы повернуться лицом к камере? Не хочешь рассказать что-нибудь про свои безделушки? – задает вопрос Папуля Джо.

Я же продолжаю трогать каждую игрушку по очереди, проверяя, стоят ли они все лицом. Моя кошка Дженни вьется у ног.

– Меган, зрители хотят тебя увидеть. Расскажи, чем ты гордишься?

Я беру на руки Дженни и разворачиваюсь к нему лицом. Услышав, как где-то сзади моет посуду мама, Папуля Джо разворачивает камеру, но не успевает он навести на нее объектив, как та отворачивается к стене. Она терпеть не могла, когда ее фотографировали, и уже привыкла быстро убегать, как только дома оказывался Джо со своей камерой, которую, казалось, вообще никогда не выпускает из рук и только и делает, что снимает.

Из-за маминой стеснительности перед камерой я молча перехватываю инициативу и продолжаю тур по квартире. Папуля Джо следует за мной в столовую, где стоит небольшой столик, за которым я рисую. Я показываю ему свои картинки, задаваясь вопросом – может быть, в них есть что-то особенное? Может быть, часть его таланта передалась и мне?

На столе между подставкой для салфеток и стеной лежит стопка чертежей. Мой отец, инженер-сметчик, любил работать за этим столом ранним утром, пока все остальные еще спали. Он составлял сметы по ремонту элитного жилья в Нью-Йорке и вставал в 5:30 утра, чтобы успеть все закончить до начала рабочего дня. Каждое утро, когда я выходила из спальни, я видела его склонившуюся над чертежами и таблицами голову с шапкой еще даже не начавших седеть волос. Когда он вставал, чтобы налить себе еще кофе, я разглядывала очертания комнат, тайно мечтая, чтобы эта квартира на чертеже со всеми своими спальнями и ванными комнатами предназначалась для нашей семьи.

Но вернемся к видеозаписи. Папуля Джо крупным планом показывает мамино голубое летнее платье, которое сушится на вешалке, закрепленной на кухонной двери.

– Вот дерьмо, про платье-то я и забыла, – говорит мама, и быстро убирает его.

Он снова направляет камеру на нее, и мама спешно ретируется из кадра.