Новеллы

– Ну что ты, глупый… Он вырос… У него свои планы… Он захотел построить свой дом… свой мир…

– Но разве может быть его мир лучше того, что построил ты? Разве может быть лучше?

– Не знаю… ему так кажется…

– А вот и неправда! Твой мир самый прекрасный и ты самый умный! Я спрашивал у всех кого видел и кого знаю… и твоих друзей.. и этих, кто завидует тебе… Ты лучший и это знают все… Ты у меня самый лучший, папа!

Большой нахмурился и улыбнулся сыну.

– Я знаю… ты мне рассказывал… Если бы не ты, то разве я мог бы отличить льстеца и завистника от друга? Ты лучший сын на белом свете.

Маленький бросился на шею отца и крепко обнял его.

– Не говори так, папа… Это брат любит когда его хвалят… А мне всё равно… Я люблю тех, кто не врёт мне… и тебе… И поэтому меня боятся, придумывают про меня разные гадости и зовут искусителем…

– Я знаю, Люцифер, – ответил Сущий, – я тоже не люблю тех, кто дрожит от страха. Я забыл им дать одинадцатую заповедь, которую ты подсказывал мне на горе Хорив…

– Не бойся?

– Не бойся…

Старик и чайка

Во мне всегда жили два человека: один умел летать, а другой в это не верил.

Так думал старик сидя в своей конуре на высоком берегу синего моря, где-то далеко-далеко, в северной стране.

Однажды, он увидел чайку. Чайка кружила над его домом, пела свою песню и медленно опустилась на самое крылечко.

– Здравствуй старик, – сказала чайка, – я тот человек, который умеет летать. Ты когда-то отпустил меня, и я превратился в чайку и теперь летаю где захочу, но ты об этом не знаешь. Ты всегда мечтал быть моряком и поэтому, я чаще летаю над морем. И сейчас, случайно пролетал мимо и решил заглянуть к себе домой, узнать как ты, мой брат-близнец, который не верит в то, что я умею летать.

Заплакал старик.

– Я столько лет просидел тут, со своей мечтой и неверием в то, что ты есть, уже состарился и мои волосы превратились в седину, а силы покинули меня. Куда мне мечтать?

– Не плач, мой брат, – ответила чайка, – хочешь? Мы полетим вместе! Я ведь принёс тебе веру, когда-то утраченную.

– Но, разве я не стар? Разве мысли мои не переполнены молениями о смерти?

– Нельзя совершать последнюю эту молитву. Нельзя о смерти. Иначе мы не сможем летать.

– Разве я не выбрал в те годы этот тихий берег у моря, чтобы бежать смуты городов?

– А разве можно выбирать между смутой и безвестностью? Один из нас облетел пол мира, видел далёкие страны, сражался за себя и за других, за право летать высоко в небесах. А другой так и просидел в этой конуре, слушая шум волн и глядя в горизонт, зная, что на самом деле оттуда ничего не явится.

– Зачем же я тут сидел, чайка?

– Это знаешь только ты. Я уже не могу знать. Ведь ты, когда-то, отпустил меня. И я улетел. А ты остался. Если бы ты был со мной, то я бы дал тебе ответы на все вопросы. А так, я могу поведать тебе, старик, о далёких землях и дальних морях, о людях и птицах… Но, я ничего не знаю про тебя. Да и сам ты, дашь ли ответ себе про себя?

– Я не знаю, чайка, – ответил старик, – ты, который умел летать, находил ответы на все вопросы. А я мог только созерцать пустой горизонт и спрашивать у пустоты о смысле моего сидения здесь, на этом берегу…

– Что видишь ты вокруг сейчас? – спросила чайка.

– Ничего… – ответил старик.

– Почему ты ушёл из городов?

– Я устал слушать разговоры ни о чём… Я устал видеть тех, кто никогда не понимает того, о чём говорит и всегда радуется горю других людей. Я устал видеть ненависть именуемую высокими титулами, жестокость, называемую справедливостью, ханжество под маской целомудрия и веры…

– И что ты нашёл здесь?

– Покой… Тут я нашёл покой…

– Спрятался от всех и прекратил создавать собственный мир…

– Но если он станет таким как прежний, то зачем он нужен?

Чайка взмахнула крылом и села старику на плечо.

– Ты отчаялся, старик. Пока мы летали, даже во сне, ты был огоньком для других, которые так не хотели видеть вокруг мерзость под маской благородства, клеймящую мерзостью все вокруг. Но едва я был отпущен тобой, как у меня выросли крылья. Но я – так же могу только созерцать с небес весь этот мир. Отпустив мечту ты остался в пустоте, даже прекрасной. И кошмары наполняют твоё сознание, занимая моё место. Только с первыми лучами солнца я могу вернуться, чтобы напомнить о себе. Если, конечно, буду пролетать мимо.

Ты ведь знаешь, что каждый видит то, что хочет видеть и только то, чем есть он сам… Я видел прекрасные страны и лазуревые моря, благородных людей, чьи сердца полны отваги и чьи души переполнены порывами великой страсти к созиданию. А ты так и остался с безобразными, мерзкими существами, копошащимися под лучами зловещего солнца, ползущими по головам друг друга, втаптывающими друг друга в грязь, с одной единственной целью: сожрать сердца и мозг ближнего…

Солнце опускалось за пустой горизонт, а на море не было видно ни единого корабля. Штиль переполнял и воздух, и мысли, и старика… Чайка ещё раз взмахнула крылом и поднялась высоко-высоко, прощаясь со своим братом-близнецом. Может быть она к тебе ещё вернётся? Может быть…

Несостоявшийся Песах

Прошло 80 лет после того, как Моше Рабейну призывал народ свой уйти из Земли Египетской, подальше от гнёта и тирании фараона. Уже сорок лет как почил он в земле, и малая часть иудеев отстаивала своё право на Землю Кнаан. Но не все послушали Моше Рабейну, не желая покидать свои дома в Египте.

– Эта наша родина! – кричали они ему, бросая камни вслед пророку и уходящим с ним евреям.

– Вон отсюда, мерзавцы! Вон отсюда, предатели Египта! – кричали и плевались.

– Позор вам, рабы Мелхеседека! Он вас купил! – и в ход шло дубьё и улюлюкание толпы…

Прошло 80 лет…

Малая доля иудеев всё ещё не вступила в Кнаан, а те кто оставался в Египте продолжали влачить своё жалкое существование. Но потом случился в Фивах большой базар!

Нет, базар не значит большая торговля, а на большом фиванском базаре собрались все кому не лень, во главе с наследником фараона и начали вопить, что мол «Египет это Африка!», прыгать, потому что в Африке все прыгают и кричать, что «Кто не скачит тот мадианец!». Евреи тоже прыгали. Потому что новый фараон, Тутанхамон, объявил политику либерализации и с удивлением все узнали, что главный враг Египта не евреи, а жители севера Егита, в частности тех районов, которые близки к Стране Мадиан. Они не хотели прыгать. Они читали свитки папируса, добывали руду и ковали мечи, орала и им некогда было прыгать. А ещё строили пирамиды, храмы, дворцы, в том числе и для прыгающих фиванцев.

Фиванцы с ужасом для себя увидели прыгающих евреев. С ещё большим ужасом узрели участники фиванского большого базара, как на бочку вылазит то один еврейский старейшина, Йосиф Серебрянная Борода, потом другой, Игаль Портняжка… Потом третий, тоже Игаль, но Рядом Моющий… Со скрежетом на сердце и на зубах они не хотели верить, что евреи не пьют кровь египетских младенцев, не мечтают поработить египтян на пару с ливийцами, но теперь, поскольку фараон и его писцы сказали, что евреи это египтяне, при встрече с евреями египетские патриоты первыми спешили раскланяться со всеми «шалом» и «шаббат шаломами», если был день субботний…

Смотрел Вс-ышний на прыгающих евреев и решил поднять Моше Рабейну из безвестной могилы и отправить обратно в Египет, чтобы он посмотрел на весь этот бардак, потому что Моше сожалел об оставленной в Египте части народа…

Моше пришёл в Египет как обычный нищий странник и проповедник, встретился с еврейскими старейшинами.

– Зачем вы это делаете? – спросил Моше, – разве дозволено иудею предаваться языческим пляскам и камланиям?