Королевский Ассасин

Я проталкиваюсь назад, закрывая лицо капюшоном, затем прохожу несколько ярдов по дороге, останавливаюсь на крыльце «Латунного краба» и смотрю, как повозка едет мимо. Кэледон пристально смотрит на меня, недоуменно сдвинув брови. Не знаю, понял ли он, что я та девушка, которую он спас.

Его взгляд пригвождает меня к месту, и весь мир исчезает – остается только дорога, уходящая вдаль, и он. Мы продолжаем смотреть друг на друга долго-долго, пока повозка наконец не скрывается за холмом.

Глава 7

Кэледон

Путь в Дирсию долог и тяжел. Ветхая повозка подпрыгивает на ухабах дорог, изрезанных глубокими колеями, проезжая по холмам, предшествующим приграничным горам. Они не проехали еще даже половину пути, а у Кэла уже ноют плечи от того, что его руки так долго остаются за спиной, а запястья кровоточат от впившихся в них грубых веревок.

Ему хочется драться или бежать. Хотя освободиться от пут и одолеть тюремщика и возницу было бы нетрудно (веревки затянуты туго, но развязать такие ненадежные узлы было бы проще простого), он не станет этого делать. Ведь у него есть секретное задание, и он должен выполнить его.

Тюремщик и возница не разговаривают с ним, да и друг с другом они говорят мало. В их разговорах нет ничего полезного – они просто хвастаются своим успехом у женщин и обсуждают азартные игры. Так что у Кэла есть масса времени для того, чтобы обдумать, что произошло с той незнакомой девушкой в городе. Кто она? Почему она дала ему что-то? Что именно она ему дала? Он достает эту штуку из рукава. Просто клочок ткани? Или же это послание от Гильдии Очага? Ему хочется выругаться, но он молчит. И засовывает ткань обратно в рукав.

Может, она заняла его место? Неужто Гильдия уже выбрала из своих рядов нового Королевского Ассасина? Его охватывает раздражение. Ему не приходило в голову, что кто-то мог так быстро занять его место. Впрочем, нет, его не так-то легко заменить. Куда вероятнее, что она просто передала ему послание. Он опять достает ткань из рукава и сжимает ее в кулаке. Нет, в ткань ничего не вшито.

Может, он видел ее где-то в городе прежде? Он напрягает память. Она показалась ему знакомой, но он не может припомнить, где именно она попалась ему на глаза. Не она ли на прошлой неделе продавала цветы напротив галантерейной лавки? Нет, у той девушки были более светлые волосы, более розовая кожа и ярко-желтая шаль. А эта была одета неброско, как и подобает торговке, в коричневое платье и бежевый полотняный плащ с капюшоном. И на грудь ей свисала толстая каштановая коса с вплетенной в нее сиреневой лентой. На лбу кудряшки, большие карие глаза, смуглая кожа.

Девушка в аббатстве. У нее тоже были темные волосы – хотя он точно не помнит, видел ли он их. Может, он запомнил не ее волосы, а накинутый на голову черный капюшон? В тот день он не рассмотрел ее лица. Она скрылась почти сразу же после того, как он спас ей жизнь. И вот куда это его привело.

Впереди из тумана выступает крепость Дирсия – когда-то она была замком первых государей династии Деллафиоре. Огромная, серая и такая же грозная, как окружающие ее горы, она стоит на самом высоком месте ближайшей округи, и с трех сторон от нее вниз уходят отвесные скалы. Кажется, что она естественным образом растет из скал, и так оно и было задумано – нижняя часть этого замка была высечена из скальной породы той самой горы, на которой он был возведен, так что он так же несокрушим, как окружающий его горный хребет. Деллафиоре желали, чтобы Дирсия напоминала их подданным о неколебимости их власти, которая должна была казаться им естественной, как сила природы, как творения Деи, и внушающей священный трепет. Только верхние этажи замка были сложены из отдельных камней, добытых в окрестных горах и либо привезенных по узкой дороге, либо поднятых на стены с помощью блоков. На возведение замка ушло много денег, много лет и много труда, не говоря уже о том, что оно стоило многих человеческих жизней. Почти в каждой семье Реновии родители рассказывают детям об их далеких предках, умерших на строительстве Дирсии.

Проникнуть в замок можно только по этой дороге. Как и покинуть его живым. У Кэледона падает сердце. В эту тюрьму заключают самых опасных узников. Как долго он просидит в ней? Когда королева вытащит его?

Кое-где дорога так узка, что повозка едва протискивается вперед. Желудок Кэла бунтует каждый раз, когда она подпрыгивает на очередном ухабе. Он решает закрыть глаза и не открывать их до самого конца.

Они останавливаются перед воротами, где их ожидает убого одетый малый, держащий в руке фонарь. На поясе у него висит большое железное кольцо со множеством ключей. Откинув задок повозки, стоящий здесь же тюремщик грубо стаскивает Кэла на землю.

– Вставай, – говорит он.

Кэл не говорит того, что ему хочется сказать. Надо держать язык за зубами.

– Я сказал вставай, – повторяет тюремщик.

Кэл пытается встать, но это нелегко: его ноги затекли от многочасового сидения и не слушаются его. Когда он начинает подниматься с земли, тюремщик пинает его сапогом и валит обратно.

– Попробуй еще раз, – говорит он.

«Почему нельзя было посвятить этого тюремщика в наш план?» – думает Кэл. Пребывание здесь наверняка покажется ему вечностью, даже если оно, как он надеется, продлится всего несколько дней.

Убого одетый привратник делает шаг вперед и обращается к тюремщику:

– Ладно, Эдмун, хватит. Времени для этого у тебя навалом. Еще успеется.

Они оба хохочут.

Когда Кэл наконец встает, тюремщик достает из кармана повязку и завязывает ему глаза. Одну его руку хватает тюремщик, другую – привратник, и они тащат его вперед. Он нарочно спотыкается, чтобы заставить их замедлить шаг и получить хоть какое-то представление о том, что его окружает, но они просто волокут его дальше, пока он опять не начинает опираться на ноги.

– Вы же понимаете, что не помогаете? – говорит он.

Они не отвечают, только крепче сжимают его руки. И он решает, что лучше будет держать свои комментарии при себе. Он прислушивается, надеясь уловить звуки, производимые другими заключенными, но слышит только тяжелое дыхание, шарканье ног своих провожатых. Он знает, что в крепости он не один, такого просто не может быть. Но, должно быть, они ведут его по крылу, где будет заключен один он.

Он сосредоточивается на том, чтобы запомнить, сколько шагов они делают перед каждым из поворотов, и на том, куда они поворачивают: направо или налево, чтобы мысленно составить приблизительный план тюрьмы. Они поднимаются на четыре этажа, причем последняя часть лестницы особенно крута. Воздух тут разреженный, и тюремщики останавливаются, чтобы перевести дух. Должно быть, они сейчас находятся в одной из узких башен. Что ж, у него хотя бы будет красивый вид.

Его провожатые резко останавливаются, он слышит звяканье ключей, скрип ржавых дверных петель, скрежет двери по неровному полу. Тюремщик стягивает вниз платок, которым были завязаны глаза Кэла, и тряпица повисает на его шее. Он находится в камере с крошечным зарешеченным оконцем, которое смотрит на Реновианское море и дальше, на Монтрис.

– Лучший номер в гостинице! – говорит привратник. – Есть уборная и все такое! – И свистит.

Это последнее, что Кэл слышит перед тем, как захлопывается тяжелая железная дверь. Слышится лязг задвигаемых засовов.

– Вы кое-что забыли, – говорит Кэл.

Он с легкостью избавляется от пут на своих запястьях – если бы он захотел, то смог бы снять их с самого начала – и убирает платок, который тюремщик и привратник оставили на его шее.

– Не беспокойтесь, я о нем позаботился, – кричит он им вслед.

Ответа нет, слышатся только звон ключей и эхо шагов. Кэл остается один в камере, где нет ничего, кроме соломенной лежанки, грубошерстного одеяла и ведра в углу.

Носовой платок. Он снова достает его из рукава, раскладывает перед собой на полу и вглядывается в ткань, ища послание. Ничего. Он переворачивает его. Ничего. Он поднимает его, подносит к глазам – возможно, буковки послания совсем крохотные, но нет, на ткани ничего нет. Это просто носовой платок, от которого исходит аромат цветочных духов.

Он снова засовывает платок в рукав на тот случай, если он что-то пропустил или платок понадобится ему позже. Затем сворачивает шейный платок в комок, чтобы использовать его вместо подушки, и ложится на усыпанный соломой пол рядом с полосой лунного света, льющегося в оконце. Все равно больше нечего делать. Остается только одно – ждать.

Глава 8

Тень

Время идет, и то, что казалось мне таким правильным, когда я давала Кэледону мой носовой платок, начинает казаться все более и более глупым. Приблизившись к нему, когда он ехал на тюремной повозке, я здорово рисковала, и зачем? Я нахожусь здесь, а он далеко отсюда, в Дирсии. И даже если бы я смогла добраться до тамошних гор, от этого ему все равно не было бы никакой пользы, ведь женщинам строго-настрого запрещено проходить за ворота этой тюрьмы.

Между тем осуществление плана по отправке меня в Виоллу Рузу идет своим чередом. У меня меньше недели. Через шесть дней моей теперешней жизни, той, которую я знаю, придет конец. И все мое обучение пойдет псу под хвост. С той минуты, когда я поселюсь во дворце, от меня будут ожидать только одного – чтобы я выглядела красиво и беспрекословно исполняла приказы. Мне это известно, потому что время от времени я бываю во дворце, сопровождая мою мать. У придворных так мало дел, что там я могла бы умереть от скуки.

Я убираю посуду после ужина, когда слышу громкий и настойчивый стук в дверь. У меня обрывается сердце – неужто кто-то видел, как я дала Кэледону платок, и донес на меня?

Опять стук, еще более настойчивый. Может, стоит сбежать через заднюю дверь?

Тетя Меша кричит тому, кто пришел:

– Иду, иду, – и бежит к двери.

– Подожди! – ору я, но она уже открывает парадную дверь. Я делаю несколько шагов к задней двери.

– Это госпожа Кингстон, дорогие.

Я смотрю на парадную дверь и вижу, как она делает реверанс.

– Доброе утро, – говорит тетя Мория, также присев в реверансе. – Прошу вас, входите. – И зовет меня: – Тень, пора на примерку.

Госпожа Кингстон ходит к нам уже четыре года, уча меня всему тому, что мне полагается знать о придворной жизни, и занимаясь пошивом нарядов для тех случаев, когда мне нужно являться к моей матери. Меня не удивляет, что она здесь, ведь совсем скоро я отправлюсь во дворец.

Я вытираю руки и нехотя иду к ним в гостиную.