Тысяча начал и окончаний

Она это ценила, больше, чем мог предполагать Аланг, но тем не менее ей было обидно думать, что отец просто задвинул ее в конец списка своих приоритетов. Она была его дочерью. Разве он не должен хоть один раз позвонить, сообщить, что он жив, – хотя бы для этого?

И разве ему безразлично, как она справляется без него? Даже тесные комнатки их квартиры казались пустыми и просторными, когда она оставалась там одна. Односельчане не возражали, когда она шла вслед за ними вверх по склону горы в их сады и на полосы рисовых грядок, но она всегда чувствовала себя неуклюжей и бесполезной, глядя на их работу. Аланг учил ее работать мотыгой и отличать сорняки от побегов риса, но она пока не была готова приобрести собственный участок.

Однако это было бы хорошим средством отвлечься от ожидания. Ей просто хотелось, чтобы отец позвонил. Она терпеть не могла неопределенности.

Он никогда бы так не поступил до запрета. Та ночь изменила их обоих, но Йер очень задевало то, что отец ведет себя так, будто только он один пострадал. Он ни разу не подумал о том, как она страдает, потеряв мать, и это постоянно беспокоило ее.

– Ой! – произнес Аланг, поднимая брови. Она посмотрела вниз и с удивлением обнаружила, что с силой сжимает его пальцы.

Она тут же их отпустила.

– Прости, я…

Он встал, потирая руку. Неужели только из-за этого он уйдет? Из-за одного неловкого движения? Неровный край ступеньки врезался в ее ладони. Неужели от нее действительно так просто избавиться?

Аланг не ушел. Он положил обе руки ей на плечи и сказал:

– Ладно, послушай: в доме 2а живет тот ребенок, о котором я тебе говорил. Мне нужно, чтобы ты задала ему трепку.

Она рассмеялась, одновременно удивившись и почувствовав облегчение. Через мгновение он обнял ее за плечи и привлек к себе.

Прошла целая неделя, и знакомое позвякивание бипода Менга наконец-то оповестило о его возвращении.

Йер бросилась к черному ходу в их дом, задыхаясь. Она помахала отцу рукой, пока тот парковался. Когда он не ответил на ее приветствие, она опустила руку и постаралась не сжать пальцы в кулак. Коротко кивнув, он прошел мимо нее в здание.

Йер постояла несколько секунд, уставившись на покрытый пятнышками ржавчины бипод и втянув голову в плечи. Потом она с трудом сглотнула, медленно повернулась на каблуках и последовала за ним в дом.

– Как прошла поездка? – спросила она ему в спину, когда он бросил маленькую дорожную сумку на свою койку. Узкий матрас упирался в стенку, как и ее матрас в гостиной.

Он дернул одним плечом. Йер стиснула зубы. Прошла неделя, и вот как он с ней общается? Даже не одного слова в знак приветствия?

– По каким делам ты ездил? – снова попыталась она. Так как почти наступило время ланча, она открыла дверь в чулан и достала две порции сухого концентрата. Может, он долго ехал и проголодался. Стряпня была одним из тех дел, которые им пришлось освоить после запрета андроидов, даже если это умение заключалось всего лишь в том, чтобы поместить концентрат в кухонный автомат и нажать кнопку.

Несмотря на то что Йер поставила его тарелку на столешницу, за которой они обычно сидели, Менг это проигнорировал и устроился за своим рабочим столом. Его «офисный уголок» находился прямо рядом с кухонным отсеком и представлял собой всего лишь щербатый столик, втиснутый в угол рядом с семейным алтарем, на котором блестели золотом и серебром бумажные амулеты и лежало старое подношение из сырого риса на бамбуковом подносе.

Ногти Йер скрипели по дну ее тарелки, в горле скапливались слова, душили ее.

Внезапно она вспомнила, почему она сначала почувствовала облегчение, когда он уехал. Хотя они оба горевали, но они горевали не вместе. Менг пристально наблюдал за ней и в то же время держался на расстоянии; его странное поведение стало так угнетать ее, что она испытала облегчение, оставшись одна, освободившись от тяжести его молчания. Кроме того, она думала, что, возможно, если он побудет вдали от нее, это поможет ему сосредоточиться на чем-то другом. Он назвал это деловой поездкой, и, так как Йер считала интересы Менга исключительными, она осмелилась надеяться, что, если он сможет вернуться к любимой работе, тот отец, которого она знала, тоже вернется.

Этого явно не произошло.

– Почему ты не прислал сообщения? – спросила она, на этот раз громче. – Я беспокоилась. И… – она с трудом сглотнула, а потом еле выдавила из себя слова, которые не должны были прозвучать, как признание, но прозвучали именно так: – Я по тебе скучала.

Менг бросил на нее ничего не выражающий взгляд, лицо его оставалось непроницаемым.

– Ты не ребенок. Не будь такой эмоциональной.

Она поставила свою тарелку на стол с такой силой, что ощутила толчок всей рукой.

– Эмоциональной? – переспросила она. – Мне пятнадцать лет. Ты уехал без всякого предупреждения и целую неделю не давал о себе знать. Что я должна была думать?

Менг встал из-за стола и быстро проскочил мимо нее.

– Не собираюсь с тобой разговаривать, когда ты ведешь себя иррационально.

Йер смотрела ему вслед. Дверь ванной комнаты закрылась с тихим щелчком. Долгие секунды тишину наполняло только ее быстрое дыхание. Потом она с криком запустила тарелкой в стену. Жестяное блюдце глухо звякнуло о штукатурку.

Она потянулось и за его тарелкой, но тут ей на глаза попался экран планшета – отец оставил его включенным. Йер обошла столешницу и наклонилась над планшетом. Если Менг не собирается рассказывать ей, что это была за поездка, может, она сама это узнает.

Какая-то схема заполняла экран, а на боковой панели Йер увидела статистику и зашифрованные данные. Она наклонила голову к плечу, прищурилась, потом увеличила изображение. И ахнула, когда поняла, что она видит: схему операционной системы и ключевой код андроида, или, другими словами, его мозг.

Йер выпрямилась, мысли вихрем неслись в голове. После запрета на андроидов такая работа стала незаконной. Все планшеты были подсоединены к общей сети, так же, как их коммуникаторы – отец даже не должен был получить доступ к такой информации, не подключившись к защищенной линии.

Дверь ванной открылась, и она отскочила от его стола. Сделала вид, будто убирает догоревшие палочки благовоний на алтаре, и игнорировала прищуренные глаза Менга. У нее было к отцу много вопросов; ей хотелось кричать на него, пока он ее не услышит. Возможно, ей нужно только подождать немного, дать ему время снова привыкнуть к дому.

Через несколько дней эта надежда рухнула. Все попытки Йер поговорить наталкивались на его молчание или на раздраженный ответ. И все-таки он каким-то образом продолжал неотступно следить за ней. Отец никогда прямо не смотрел на нее, но она чувствовала, что он знает о каждом ее движении, и это постоянно держало ее на грани нервного срыва.

После того первого раза он никогда не вставал из-за своего стола, не забрав с собой планшет. Над чем бы он ни работал, теперь он был настороже. До этой поездки он работал с голографическими изображениями, его произвольные электронные чертежи отображались над планшетом в трехмерной проекции, но после возвращения он работал только на плоском экране. Для чего бы ни были предназначены эти схемы андроидов, Менг не хотел, чтобы кто-то о них знал.

Она лишилась даже спасительного общения с Алангом. Когда она попыталась выйти из дома без разрешения отца, тот приказал ей вернуться, даже не поднимая взгляда от планшета. Поэтому она ногой захлопнула дверь, а потом вдобавок лягнула единственный стоящий на полу кухонный шкафчик.

* * *

Они переехали в Литтл-Винай меньше чем через месяц после запрета, но Йер многого не помнила. Все, что последовало сразу же за той ночью, казалось размытым кошмаром, когда Менг делал все возможное, чтобы вывезти их из враждебного города.

Запрет андроидов стоил Менгу и жены, и профессии. Он бродил по квартире, как привидение, молчаливый и бледный. Йер, напротив, была слишком возбуждена, и ничто не помогало снять напряжение, она напоминала кипящий чайник со свистком в пустом доме.

Однажды ночью в Литтл-Винае бушевала буря. Улицы затопило за несколько минут. Менг сидел за своим письменным столом, тупо глядя в свой планшет рассеянным взглядом, его мысли были далеко от бури. Йер лежала на своей койке, слушая, как дребезжат ставни. Их ритмичный стук почти успокаивал – по крайней мере, до тех пор, пока ветер не распахнул их.

Девушка спрыгнула со своего матраса и высунулась в окно, нащупывая ставни, дождь хлестал ее по щекам. Ветер сильно ударил деревянным ставнем ей по пальцам. Она вскрикнула и выругалась. От взрыва боли что-то внутри нее хрустнуло.

Пальцы жгло, но она сражалась с ветром за власть над ставнями, а потом захлопнула их с такой силой, что несколько мисок слетело с подставки и разбилось. Этот грохот принес ей такое злобное удовлетворение, что она снова открыла ставни и снова захлопнула их, и еще раз, и еще, пока одна из старых петель не сломалась, а Менг наконец не вышел из своего ступора. Дождь залил подоконник и сделал скользким пол. Отец прижал ее к груди, запустил пальцы в ее волосы, будто она по-прежнему была маленькой девочкой, которую нужно утешить.

Но она не заплакала. Она просто сильно оттолкнула его прочь, он споткнулся, а она бросилась ничком на койку. Ее горе, словно удавка, плотно стиснуло горло.

Когда Йер была вынуждена спасаться в ванной комнате, чтобы избавиться от постоянного надзора отца, она слышала тихий голос Менга сквозь тонкие стенки. Однако как только она выходила оттуда, он нажимал пальцем у себя за ухом и прекращал разговор, который вел через имплантат своего коммуникатора.

– Кто это звонил? – спросила она.

– Подслушивать нехорошо, – холодно ответил он.

– Я не подслушивала, – она закатила глаза. – Ты в гостиной, а ванная – через стенку, и больше в этой квартире деться некуда. Если тебе нужно уединение, может, тебе следует опять уехать? Или я могу уехать. Выбирай.

Менг только снова сел к своему столу и наклонился над планшетом.

– Над чем ты работаешь? – спросила она, больше для того, чтобы усмирить свой гнев, чем надеясь получить ответ. Молчание затянулось. Она смотрела на его руки, а не на лицо, на умные пальцы, которые умели разбирать всевозможную технику и снова собирать ее. Соседи иногда приходили к нему, чтобы он починил им бытовые приборы. Он мог бы прилично зарабатывать этим, если бы захотел, но он отмахнулся от этого предложения. Его сердце по-прежнему принадлежало робототехнике. Было бы хорошо, если бы в нем нашлось место и для дочери.

Его взгляд задержался на ней на мгновение, только чтобы послать ей предостережение: