Ну, как грибочки?

– А центр ентот медицинский, вишь, в одном флаконе два обещает. Первое: что дите при любых условиях выживет. Хучь тебе война, хучь потоп, без разницы. Второе: гарантию выдают, что рожать больше не надо. Ясень пень, коли суперпробивного парня родишь, то он всех других задохликов через колено. А ты чего сразу тяпкой-то? Я ж с доброй вестью. Чай, не злыдня какая-нибудь.

– А то, что ты со своей Платоновной весь цикл производственный мне нарушил. Иди мимо, куда шел, христом богом молю.

Марья Антоновна яростно берется за сорняки, норовя каждый из них подбросить в сторону Кузьмича. Но тот, бес настырный, все в заборе. Торчит, будто гвоздями прибит. И продолжает курлыканье:

– Сделали они клинику по запросу граждан для рождения суперребенков. Простым людям она невпотяг, а богатенькие кагалом ломанулись. Че б свою жизнь не нарядить за денюшку! Пусть Элька твоя, говорит Платоновна, от стаи не отбивается, держит честь зеленовешковцев. Пусть увидят во всех краях, что мы не провинция какая глухая, где одни гуси в луже. У нас есть наша гордость и достоинство – свой суперребёнок. В общем, наказ даем твоей дочери: ноги в руки – и вперед! Пусть отрабатывает, коль за олигарха выскочила. У твоего зятька денег куры не клюют. От людей не утаишь!

Марья Антоновна отряхивает руки и сдается. Все одно прополка накрылась ….

– Ну, ты чё там в заборе? – говорит она. – Застрял, что ли, навеки, что твой козел? Иди в дом. У меня борщ с блинами. Огурчиков из кадки наловлю. Стопочки достану. Разговеемся – обсудим.

– А как кобель твой не на запоре?

– Серко на цепи.

Кузьмич выдирает трухлявую доску и, ломая соседние, с треском пролазит в щель. Подходя к крыльцу, он не удерживается, чтобы не шлепнуть хоть разок Марью Антоновну по аппетитному заду.

– Ишь, коза норовистая!

– Ах, ты ж зараза!

Марья Антоновна размахивается и отмеряет Кузьмичу оплеуху. Неожиданно для неё самой, тот заваливается в куст сирени и, защемленный толстыми стволами, беспомощно барахтается.

– На, держи, черт непутевый! – Марья Антоновна протягивает грабли. – А в следующий раз Серка кликну— он тебе штаны расклешует!

Кузьмич хватается за грабли и, кряхтя, выползает из кустов.

Оба заходят в дом.

***

Сквер перед зданием с вывеской «Медцентр. Перинатальная клиника "Юные гераклы".

Марья Антоновна с Элей стоят первыми в очереди, и на них напирают задние.

– Иди-иди, не то сметут! – говорит Марья Антоновна.

Эля, в пелерине, едва скрывающей располневший живот, подходит к громоздкой двери в стиле 19-ого века. Тянет за ребристый цилиндр. Тяжелая дверь подаётся и с натуральным скрипом открывается.

Марья Антоновна крестит спину дочери. Толпа на заднем плане очереди скандирует:

– Назад— только с Герак-лом! Эля, мы тебя лю-бим! Так держать! Ждем, наде-емся и верим!

Эля оборачивается: какая приятная неожиданность! Муж заказал ей группу поддержки. Это его почерк, он так мил!

Эля сжимает кулачки и потрясает над головой. Публика разражается аплодисментами и криками «Победа!». Тут же раздаются хлопки. Ими в равной мере могут быть и хлопушки, и пробки шампанского, вылетающие из бутылок… На все способен ради нее ее Александр!

В слезах умиления, Эля в сопровождении девушки с ресепшен, идет по коридору.

Стены вот-вот рухнут от веса картин в тяжелых рамах. Богатые багеты как бы утверждают, что в них заключены оригиналы картин известных художников. Между ними золоченые канделябры под найденные в трюме затонувшего парусника Магеллана.

Со сказочным перезвоном между бесценными раритетами приоткрывается невидимая дверь. Через проем Эля заглядывает в «волшебную табакерку» и видит стеллажи с ретортами, штативы, спиртовки с бурлящими колбами. Кругом роботы в белых колпаках. «Поварской колпак – это самое смешное из всей инсценировки», – мелькает в уме, но Эля тут же отбрасывает эту мысль.