Комкор осекся. Он кожей почувствовал правильность указанного принципа и вывода из него: знания иногда вовсе не то, на что надо делать ставку. Объяснение не успокоит разбушевавшихся, а только разозлит их. Пункт 3 КЗ «О доминанте возбуждения».
Он понял, что «депрессия» была лишь заморозкой в эмоций, чувств и ожиданий. И рано или поздно суждено вырваться, сметая на пути преграды, возможно, с серьезными разрушениями.
– Мы хотели вернуться со славой, принеся пользу отечеству, – кричали космонавты, – а возвращаемся ни с чем!
Кулаки, сжатые у горловин хитонов, будто пытающиеся разорвать их, были красноречивы. Комкору показалось на миг, что эти руки находят его ворот – и он невольно отклонился к спинке кресла. Знакомые формулы в его восприятии теперь, казалось, расплылись, разрубились невидимым топором, потеряли логическую связь друг с другом. «Мы расстались с семьями без всякого смысла…», «Наши жены состарились!», «Наши дети без нас получили путевку в жизнь!» – как сквозь слой ваты донеслись до его сознания. Несправедливые попреки возмутили его.
– Я три дня назад посылал запрос – все живы и здоровы!
– Не притворяйтесь наивным! Вы хорошо знаете, как это делается! Сейчас они живы-здоровы, а через час – в гробу!
– Уверен, за время нашего отсутствия медицина, шагнула вперед…
– Знаем мы эти штучки! На укольчиках наших жен держат, как пить дать. Помните судьбу генсека столетье назад! А как вернемся – так все и начнется – одна за другой… НА УКОЛЬЧИКАХ!!!
Из-за штор поддержали:
– Чудес не бывает! Может, и без укольчиков, так все равно – старушки! А детки нас усыновить захотят. Кто им запретит нас за наши достижения за шкирку – и на солнышко. Мы бы на их месте так и сделали. Спросите свою совесть – она вам даст честный ответ.
Стихийный митинг продолжался, бился, рокоча и клокоча, о стены кают-компании…Разбудив дремлющую стихию, президиум лишь переглядывался. Призывы к разуму не действовали. Ничто не подействует на этого шалтай-болтая, если не предпринять нечто неординарное.
Замигал индикатор тревоги. С кормы корабля пришло сообщение, что датчики шума зашкаливают. Комкор поднял руку, пытаясь утихомирить собравшихся.
– Мы все устали от замкнутого пространства, – сказал он. – Готовы крушить и ломать. Это нормально. Сказываются долгие годы полета. Космонавты, мы же сбережем стены корабля от наплыва неконтролируемых эмоций, не так ли? Подумайте сами: получается, что тогда в Перу мы правильно поступили, решив заморозить новость от разглашения до более подходящего момента. Как бы вам это не нравилось, но ученые археологи оказались тогда правы. Ведь Земля – это тот же «Удал», только большего размера…
Зазвучала сирена.
В тот же миг в дверях замаячила гигантская фигура НачЭка.
– Внимание! —гаркнул тот, перекрывая царившую какофонию. – Пока не консолидировалась позиция, есть предложение: разойтись по камерам! По кубрикам, разумеется! После обеда вновь соберемся и обсудим всё свежими мозгами. Иначе такого наваляем, что экскаваторным ковшом расхлебать не получится.
Историк Беликов поддержал громким фальцетом:
– Я против «восстания на броненосце»! Черви в мясе не идентифицированы. На обед будут крабы, запеченные в камчатских горшочках в корейском соусе! Приятного аппетита. До встречи после обеда!
– Принято! – провозгласил Комкор, вставая из-за стола. – Занеси, Shturm, в протокол решение космической бригады – и дело с концом!
Чеканным шагом он направился к выходу. За ним потянулись остальные.
* * *
После обеда немногих желающих продолжить обсуждение пригласили в рубку.
– Тут поставлены светофильтры, – объяснил модер Shturm. – Будет поприятнее.
Свет от Марса здесь был менее жестким и казался лишь красноватым. Но стало и заметно темней.
– Хм. Здесь мы не на пожаре, а, скорее, в древней фотолаборатории.
– Или в лаборатории фотогенетики нашего времени, – сказал биолог Алексей Зотов. – В них проводились первые эксперименты по модификации ДНК красными лучами.
– «Нашего времени…» – пробормотал кто-то со скепсисом из неосвещенного угла, – «проводились…»