Наследство Уэстмера

– А почему нет? Если это никому не наносит вреда.

– Вот в чем камень преткновения. Любой эгоистичный поступок вредит кому-нибудь.

– Я не хотела бы, чтобы меня упрекнули в эгоизме.

– С другой стороны, уступить моральному шантажу было бы бескорыстно, но в высшей степени глупо.

– Моральному шантажу? Я не понимаю.

– Думаю, понимаете. – Женщина помолчала. – Там замешаны деньги?

– Да.

– И титул?

Белла резко вскинула голову.

– Я не верю, что вы увидели это на моей ладони. – Нет.

– Значит, вам известно, кто я? – О да.

– В таком случае у вас передо мной преимущество.

– Да.

– Скажите, как вас зовут.

– Чтобы вы могли пойти к его светлости или к управляющему и потребовать, чтобы меня выгнали с его собственности?

– Нет, я вас не выдам.

– Если вы так не поступите, то будете первой из рода Хантли, кто этого не сделает.

– Что вы хотите сказать? У вас обида на нашу семью?

– Нет, – быстро ответила она. – Я глупая старая женщина. Не обращайте внимания на мои слова.

Белла ей, разумеется, не поверила и на минуту забыла про собственные трудности. Что плохого могли Хантли причинить этой женщине? Но она знала, что, если спросит, та все равно ей не скажет. Зачем только она упомянула о собственной беде?

– Вы ведь никому не расскажете о том, что узнали от меня?

– Кому я могу рассказать? Я почти никого не вижу, а те, кого вижу, больше заняты своими делами. Они приходят за лечением, гаданием либо за любовными напитками.

– Любовных напитков не существует.

– Хотите верьте, хотите нет, но другие с вами не согласятся. Что касается Уильяма Хантли, то с глаз долой – из сердца вон.

– Я ему не скажу, – заверила ее Белла, удивляясь тому, что женщина говорит о графе почти презрительно.

– Вы немного успокоились?

– Да. – Белла чувствовала сонливость. Что было в той смеси, которую она выпила? Почему она проглотила ее без возражений?

– Это хорошо. Вам пора идти. Если хотите совета, то подождите и посмотрите, кто сделает вам предложение, и уж тогда решайте. Не спешите – старик не собирается умирать. Подразните их. Это вас позабавит. – Старая дама улыбнулась и от этой улыбки сделалась на много лет моложе. Белла представила себе, какой та была когда-то красивой.

Белла медленно шла к своей лошади. Усевшись в седло, она обернулась: лачуга стояла на месте, приютившись среди деревьев, но странной старухи нигде не было видно. К своему удивлению, Белла заметила, что успокоилась, хотя особой радости не испытывала. Колдунья старуха или нет, но в одном она права – не стоит расстраиваться раньше времени.

Белла пересекла парк и выехала на аллею. Потом поднялась к себе в комнату и села на кровать.

Нервы были на пределе, голова раскалывалась, к тому же она ушибла бок, и ей больно было поворачиваться. Хорошо бы поужинать у себя, но через час ей придется изображать безупречную хозяйку, веселую и остроумную. Ультиматум деда не выходил у нее из головы. Ей нельзя принимать необдуманные решения. Что сказала та странная женщина в лесу? «Подразните их»?

Но их вовсе не соблазнял брак с ней, и ни один не выразил никакого удовольствия от этой перспективы, даже Роберт. Он очень ей сочувствовал, но не настолько, чтобы согласиться с ее планом. А план был хороший.

Белла неохотно поднялась с кровати и переоделась в бледно-голубое шелковое платье с широкой юбкой и маленькими рукавчиками с буфами. Вырез платья украшали кружевные рюши. Платье было не очень модное, но дедушка не одобрял полупрозрачных одеяний, которые нынче носили. Сунув ноги в атласные туфельки, она спустилась вниз и зашла на кухню проследить, чтобы ужин был готов вовремя.

– Все идет своим чередом, мисс Хантли, – заверила ее Марта.

– Я предполагаю, что может вернуться мисс Баттерзби и привезти с собой сестру, так что будь добра, приготовь две лишние порции.

– Слушаю, мисс.

Чтобы скоротать время до ужина, Белла вошла в гостиную, взяла с полки книгу и стала ее перелистывать. Это оказался томик поэзии Уильяма Харрисона, молодого поэта, живущего и получившего известность в Болотном крае. Его стихи не принесли Белле облегчения, но одно короткое стихотворение привлекло ее внимание. Оно называлось «Жалоба глупца».