Внеорбитные

Чтобы назвать меня по имени, ей требуется ситуация угрозы здоровью или жизни, другого объяснения я пока подобрать не могу.

– Спасибо.

Скептично смотрю в ответ из-под искривлённых недоумением бровей, опускаю взгляд вниз на свои босые ноги и ворсистый ковёр в восточном стиле, который неплохо было б отдать в химчистку перед Рождеством. Вспоминаю про свой закушенный и уже наверняка пересохший тост с остывшим кофе на кухонном столе.

– Эй, ты куда? – тянет она меня за рукав серой водолазки, оголяя часть живота, останавливается на мгновение там глазами, что моментально округляются, едва видя его. – Откуда у тебя этот шрам?

Обычно все сперва замечают татуировку, змею, которая тянется по всему правому боку от бедра до самой подмышки, а не шрам, который она маскирует.

– Неправильно смотришь, – поучительным тоном отвечаю я, наблюдая сверху за её любопытным взглядом. – Надо на тату смотреть, а не шрам.

Поправляю край водолазки и без дальнейших объяснений ухожу в кухню. Вскоре ночная гостья садится на стул напротив меня и берёт с тарелки два самых румяных тоста, с хрустом впивается зубами в первый. Не вставая, подаю ей со столешницы кофейник.

– У тебя молоко есть? Я без молока по утрам не пью.

– В холодильнике.

Молча поедаю свой завтрак, искоса смотрю за её манипуляциями с едой. Несказанные слова повисли в воздухе. Она топит их в кружке кофе.

Не думаю, что мне есть смысл распространяться о своём «тёмном прошлом», как обычно говорят о подобных вещах, когда те случаются с людьми. Никто не знает всей правды произошедшего, даже я сам. Это просто… случилось. Однажды. В день моего совершеннолетия. Потом я решил сделать татуировку.

– Какие планы на Рождество?

– Ты действительно хочешь поговорить об этом?

Она поражённо смотрит в ответ, говоря с каплей обиды, что ли, в голосе:

– А почему нет? Ты атеист? Не отмечаешь?

– Не в этом дело, а…

– А я агностик. Но праздник мне нравится, – перебивает Холзи, останавливая на мне взгляд. – А ты что, решил, сейчас я тебя вопросами о твоём прошлом, этой татуировке забросаю?

Моё молчание и приподнятая бровь были расценены как утвердительный ответ.

– Зачем мне это? – благородно ответила она, стряхнув крошку хлеба с пушистой ткани халата, коснулась указательным пальцем ссадины на виске, поправила ворот на груди, будто не хотела обнажить больше необходимого.

– Я же вижу, что тебе очень любопытно. Зачем же врать?

По лицу пробежала тень, она осклабилась, не смотря на меня. В детстве часто отчитывали за не совершаемые поступки? Не любит, когда обвиняют в том, чего не делала?

– Ты явно не разграничиваешь «солгать» и «не договорить», – тёмные глаза вспыхивают и тонут в кружке кофе, которую она изучает столь заинтересованно, будь то не какая-то бежевая жидкость в отполированном куске стекла, а драгоценность кропотливой работы. – Я бы не хотела, чтобы кто-то узнал мои.

Я отложил телефон, пролистав новостные ленты во всех сервисах. Трой написал, что нашёл нам классную компанию из пяти девушек, которые не прочь потусоваться вместе. Возможно, стоит и сходить, на время. Зачем быть столь строгим к себе и отказывать в удовольствии расслабиться во всех смыслах слова на вечеринке по случаю самого ожидаемого праздника года?

Поворачиваю голову к углу, куда обычно ставлю праздничную ель. Обойтись искусственной в этом году? Сколько у меня выпивки в баре? Надо не забыть послать поздравительную видео-открытку родителям в Австралии: у них уже Рождество. Увижусь с ними не раньше апреля – стоит проявить уважение будучи единственным сыном-наследником семейного бизнеса.

Холзи щёлкает у меня перед носом пальцами:

– Твои что? – подумать спокойно не даст в собственном доме.

– Секреты, Хейзл. Мои секреты, – взгляд карих глаз направлен в окно, прочь, далеко отсюда.

Не сомневаюсь, что они у неё есть. Протягиваю руку навстречу:

– Похвально.

Несколько секунд Ариес хлопает глазами, пусть в её случае это выглядит не совсем как у большинства людей, скорее она глядит расслабленно, расфокусировано, слегка приподняв переднюю часть бровей, и осознанно медленно моргает. Я замечаю это не в первый раз.

Прохладные пальцы на вправленной несколько минут назад правой руке обвивают мою ладонь, не сдавливая. Мне не хочется пожать эту кисть в ответ. И она не отпускает её, изучает глазами. Всё это так странно. Почему именно она заставляет подобное происходить со мной? Надо было трахнуть её ночью, раз так просила. Возможно, сейчас было бы всё по-другому.

– Ладно, мне пора.

Встаёт, убирает за собой посуду в посудомоечную машину, будто у себя дома, идёт вновь в ванную.

– Если снова башкой долбанёшься о стекло, точно отвезу в больницу! – с долей шутки кричу я ей в след. На деле шутки уже скоро кончатся. Слышу, как она проходит в спальню и холл, роется в кармане своего пальто, затем вновь возвращается в ванную.

А что, если взять Ариес с собой? На вечеринку к Трою. Наш типа спор я уже давно выиграл, он не имеет более смысла, был мотивацией, которая вылилась в интерес, естественное любопытство.

Нет, я не влюбился и нет, не хочу её трахнуть, как думает обо всей это ситуации Трой. И плевать, что он не в курсе о недавних событиях, прошлого дня и сегодняшнего утра – разве они что-то изменят в извилинах его затуманенного деньгами, выпивкой и запахом новой девушки мозге? Потому у меня и нет друзей, как считаю я сам. Да, со стороны выглядит иначе: я популярен, имею много знакомств и связей, «друзей». Нет. Только приятели. Сокурсники. Иногда собутыльники. Но не друзья. Приписываю ли я себе страшный диагноз «одиночество»? Да. Страдаю ли я от него? Нет.

Вернув кухню в изначальный презентабельный вид, разваливаюсь на своём любимом диване, вытягиваясь во всю его длину, забросив, всё же, ноги на подлокотник. Даже за искусственной елью идти нет желания. А ведь Ариес просила прочитать какие-то документы в почте… Чёрт!