Каролина

– Нет, – сказала я запоздало.

– На что отвечаешь нет?

– На всё.

Пальцы на моём плече сжались стальными клещами.

– Отпусти меня, Миро.

Он тихо зарычал.

– Отпусти.

– Я могу обвинить тебе в воровстве… – Миро оставил плечо и сгрёб волосы на затылке. Капли заструились по моей шее, он собирал их губами и шептал: – Могу подбросить тебе оружие, запрещённые книги, выволочь на улицу после комендантского часа… И тогда, без всякой платы и церемоний, я буду наведываться в твою клетку в Нуррингоре когда захочу, и делать с тобой всё, что пожелаю. Так что ты ответишь?

– В тот первый вечер, когда ты пришёл, мы условились, Миро, – сказала я ровно. – Если ты ещё раз применишь ко мне силу, мы больше не увидимся.

Ещё одно тихое рычание обратилось смешком. Миро расслабился, но не отпустил совсем.

– Ненавижу тебя, Каролина. – Прижавшись лбом к моему лбу он говорил будто бы нежно. – Ненавижу, как сильно меня к тебе тянет. Ненавижу то, что пока я там за чёрными воротами, среди чудовищ и немытых, смердящих полумертвецов, ты тут лежишь под кем-то другим. Ненавижу эту твою лишь тень улыбки.

Большим пальцем он потянул вверх уголок моих губ, после резко прижался, запечатал их коротким болезненным поцелуем и отпрянул. Сбивчиво дыша, Миро сел на угол кровати и принялся натягивать брюки.

– Я тоже ненавижу тебя, Миро. – Я перебирала пальцами вырез рубашки, но возвращать её обратно на плечо не торопилась.

– Если бы, – он широко улыбнулся. – Ты вообще ничего не испытываешь ко мне кроме лёгкого отвращения, ведь так?

– Так.

Миро набросил мундир. У самого выхода он оглянулся и бросил:

– Я до глубокой ночи буду в «Костях». Потом… потом приду к тебе.

Миро. Недавно ему исполнилось двадцать четыре, а на службу к гранду Айвору он поступил в семнадцать. Обладал необходимыми качествами и быстро дослужился до капитана. Не простой нуррингорский пёс – ищейка. Он не рассказывал о семье, не вспоминал детства, словно появился на свет в форменном мундире. Тяжёлом и удушливом – впрочем, Миро снимал его в последнюю очередь. Он расхаживал по спальне босой, без брюк и белья, но в мундире, подставляя капитанские нашивки бликам свечей. Мальчик. Если бы не история нашего знакомства, я могла бы ласково гладить его, спящего, по голове.

Миро любил игрушки – каждый раз новые, и чтобы ломать их. Со мной не вышло. Нельзя сломать то, что уже рассыпано осколками. Стараясь изо всех сил, Миро не заметил, как рядом со мной повредился сам.

Я быстро привела себя в порядок и вышла в коридор. Было тихо. Гости спали, девушки обычно не поднимались до обеда. Сегодня и вовсе не торопились – выходной был не только у Миро.

Из комнаты Лиисы доносилось едва слышное шуршание. Нора отдыхала. К Дэзи снова наведался её влюблённый поэт, наверняка она давно проснулась, чтобы поймать первый свет и почитать у окна. Бессознательно я вела рукой по стене. Тёплые шершавые обои, деревянные доски дверей… Краска, трещины, пыль. Мне нравились текстуры. Порой казалось, что в кончиках пальцев хранится и таится моя память.

Самая большая спальня в конце коридора в эти дни пустовала: Мэрг уехала в Виарт продлить разрешение на работу. Без Мэрг было тревожно, хотя порядок в доме ничто не нарушало. Гости вели себя пристойно: платить не отказывались, границ дозволенного не нарушали. Поначалу я удивлялась, но скоро объяснение явилось в лице неожиданного покровителя.

Не придворный герцог, не местный барон с витиеватыми плетениями власти. Однажды поздней ночью к нам пожаловал гранд Айвор. Он выбрал стол в дальнем углу зала – так, чтобы шрамы на его лице оставались в тени. Задвинули шторы, погасили все свечи кроме одной. Гвин притащил из кухни самый большой крепкий стул с металлическими набивками. Остальные гости разошлись по домам или спальням девушек, а королевский судья из Нуррингора и хозяйка борделя много часов тихо разговаривали, выпивали и играли в карты. Гранд Айвор ушёл – не заплатив, но прицепив к поясу мешочек с монетами.

И всё же… без Мэрг было тревожно – лично мне.

А тут жила Солль. Накануне вечером мне посчастливилось распоряжаться о закусках для гранда Ренфолда. Он предпочитал ужинать в спальне Солль. Гранд Ренфолд многое, разное предпочитал… Помню, во время нашей первой беседы я мечтала воткнуть ему в шею вилочку для рыбы. Прошло немного времени, я узнала нашего щедрого постоянного клиента лучше, и подобные желания, конечно же, больше не возникали.

Теперь мне хотелось рассечь его лицо – аккурат поперёк ухмылки – разделочным тесаком для говяжьих костей.

Однако с Солль у них было что-то вроде отношений. Арвин Ренфолд не стучался в двери других спален (почти никогда), а самая красивая девушка в борделе и, возможно, в городе напивалась до беспамятства, когда он не появлялся дольше пяти дней.

Я уже почти прошла мимо, как услышала странный звук – сдавленный вскрик. Девочки не знали, что Мэрг оставила мне ключи от всех комнат. На всякий случай, она сказала… но как быстро определить, всякий этот конкретный случай или нет? Уже через две секунды замок щёлкнул, и дверь отъехала в сторону.

Посреди комнаты, в обрамлении тусклой утренней серости, что лилась из окна, Солль стояла на коленях. Растрёпанная, с размазанными по щекам чёрными из-за туши слезами, в измятом, наполовину распахнутом халате, она судорожно цеплялась за плащ нависающего над ней мужчины. Гранд Ренфолд смотрел на неё сверху вниз со смесью похоти и отвращения. Он не двигался. И его рука, высоко занесённая для пощёчины, как будто тоже застыла.

Одновременно они повернули ко мне головы. Ярость переползла с одного лица на другое.

– Уходи, – прошипела Солль.

Гранд Ренфолд тряхнул увенчанной ониксовым перстнем рукой, как бы сбрасывая задуманную траекторию; сделал шаг – дорогая ткань плаща со скрипом вывернулась из скрюченных пальцев.

– Каролина, – с нажимом повторила Солль, не поднимаясь с колен, – убирайся.

Ах, так это она мне… Я закрыла перед собой дверь. Старясь не шуметь, добрела до лестницы и спустилась в пустой зал. Солль с портрета, что висел в последнем пролёте, проводила меня холодным взглядом.

Мимо прошмыгнул Лют с тяжёлым подносом – быстро поздоровавшись, он понёс завтрак кому-то из гостей. Я раздвинула все шторы на окнах, потом села за дальний столик.

Без сновидений сон похож на смерть, и нужда в отдыхе меркнет перед потребностью доказательств жизни. В борделе все уже привыкли, что я просыпаюсь первая, даже когда не одна. За несколько недель сложился своеобразный ритуал: едва новый день возвращает миру свет, я прихожу в зал и впускаю его.

Из кухни появился Гвин и поставил передо мной чашку с дымящимся кофе. Тоже традиция.

Гвину и его сестре Кэсси, которая помогала на кухне и с уборкой, было по пятнадцать. Их родителей забрали в Нуррингор за измену, одно из тяжких. Тем дождливым утром, похожим на сегодняшнее, мать Гвина готовила завтрак и тихо мурлыкала себе под нос незамысловатую мелодию – без слов, однако в её рисунок складно вплетались строки:

Хоть солнца нет, закатный свет

Давно в ночи угас, —

Не бойся, спи, ведь наш король

Сражается за нас.

Не бойся, спи, и пусть луна

Горит, огня светлей, —

Вернутся снова времена

Мидфордских королей.

А отец Гвина сидел рядом и слушал. Кто-то, задержавшийся под открытыми окнами прохожий, тоже слушал. И рассказал кому-то.

– Спасибо, Гвин.

Он кивнул, взъерошил себе волосы и скрылся на кухне.

А скоро в зал спустились Солль и её гость. Не обращая на меня внимания, они прошли к выходу – прежде чем распрощаться, долго ворковали, целовались. Наконец, Ренфолд ушёл. Стало тихо, только почти пустая чашка звякала о блюдце. Покачивая бёдрами в такт, Солль медленно подошла и облокотилась на спинку стула напротив.