Не трогай кошку

– Извините. Это действительно все, в точности как мы услышали. Видите, здесь он был не в силах говорить и остановился. Он оставался в сознании и беспокоился, поэтому мы дали ему высказаться. Насчет последнего слова я не уверен. Я думал, это могло означать «Благослови его», но полицейский не сомневался, что «Благословение». Говорит ли вам это хоть что-нибудь?

– Нет. Какие-то обрывки. Ничего такого, что бы стоило упоминать. Можно подумать... то есть, если он знал, насколько тяжело его состояние, можно подумать... знаете, просто какие-то поручения.

– Ну что ж, может быть, эти записи обретут смысл позже, когда у вас будет время подумать.

– Там что-то про письмо. Может быть, в нем все и написано. Он не оставил письма?

Я знала ответ заранее. Если бы для меня осталось письмо, Вальтер сразу же отдал бы его мне.

– Боюсь, что нет. И он ничего не отправлял отсюда в последние дни. Я проверял. Но возможно, вчера он взял письмо с собой, чтобы отправить из Бад-Тёльца. В таком случае оно на пути к Мадейре. Без сомнения, оттуда его отошлют к вам домой.

В последних словах я уловила колебание. Наверное, было что-то странное в мысли, что от умершего придет письмо. Но мне так не казалось. Это был просвет в тучах того мрачного дня. Наверное, что-то отразилось на моем лице, потому что Вальтер мягко добавил:

– Это только предположение. Если он даже что-то послал, то, может быть, и не вам.

– Я выясню это, когда вернусь домой. Конечно, мне следовало ехать домой, в Англию, и все было уже приготовлено, чтобы я могла отвезти прах отца в наше поместье, как он хотел.

– И что потом? – спросил Вальтер. – Вы собираетесь остаться там?

– Придется, наверное, пока все не уладится.

– Это может занять много времени.

– Конечно. Тут будут чудовищные сложности, но я полагаю, мистер Эмерсон сделает все возможное. Наверное, папа говорил вам, что владения переходят не ко мне, а к ближайшему наследнику мужского пола? Это папин двоюродный брат, Говард Эшли, который живет в Испании.

Вальтер кивнул:

– Ваш стряпчий что-то такое говорил мне по телефону. Он сказал, что не смог прямо связаться с мистером Говардом Эшли. Тот, кажется, болен.

– Да. В последнем письме папа тоже сообщал мне об этом. Вирусная пневмония. Думаю, дядя Говард довольно плох. Полагаю, он еще долго не сможет заниматься делами. Во всем придется разбираться Джеймсу и Эмори.

– Я тоже так думал. Похоже, это одна из тех забот, что занимали вашего отца. Эмори – странное имя, не правда ли?

– Пожалуй. Это старое саксонское имя, оно время от времени появляется в нашей семье. Наверное, это то же, что Элмерик.

– А, тогда я уже слышал его в Германии. Они близнецы, не так ли, Джеймс и Эмори?

– Да, самые настоящие. Когда они были детьми, никто не мог их различить, кроме близких, а иногда, если братья нарочно старались, то и близкие путались. Теперь их различить легче, но и сейчас не поручишься, кто из них кто, если они постараются тебя одурачить. Им по двадцать семь. Эмори старше на полчаса или около того.

– Значительная разница, когда дело касается наследования поместья, – сухо заметил Вальтер.

– Старый, рушащийся дом, который так и не может оправиться от наводнения, что случилось десять лет назад, – так же сухо сказала я, – несколько акров заросшего парка да развалины фермы. Скромное наследство.

– Все в таком упадке? А Джон любил его.

– И я люблю.

– А ваши троюродные братья?

– Не знаю. Почему бы и нет? Они выросли там, как и я. У дяди Говарда был дом менее чем в миле оттуда. Но не знаю, захотят ли они повесить такой жернов себе на шею. Эти старые прекрасные жернова требуют денег.

– Насколько я понимаю, у ваших родственников средств в избытке.

– Думаю, да.

Но захотят ли они потратить их на Эшли – это другой вопрос. Однако я не стала говорить этого вслух. Я не слишком много смыслю в грузоперевозках, которыми дядя Говард занялся несколько лет назад – разве что дело всегда казалось прибыльным. В первые дни, когда фирма была еще довольно скромной, ее контора располагалась в Бристоле, и семейство жило неподалеку от нас – в Вустершире. Потом, когда близнецам шел тринадцатый год, а Френсису исполнилось одиннадцать, их мать умерла, и все трое, по сути дела, поселились в нашем поместье. Каникулы они целиком проводили у нас: их отец неделями пропадал в Бристоле, а его домашнее хозяйство было в таком беспорядке, что моя мать в конце концов вмешалась и взяла всех моих троюродных братьев к нам. У нас в те дни было просторно. Впрочем, у дяди Говарда тоже. Но хотя между ним и моими родителями никогда не было ничего похожего на неприязнь, в одном доме они ужиться не могли. Почти каждые выходные трое мальчишек отправлялись к отцу, пока, пять лет спустя после смерти их матери, дядя Говард не уехал в Мехико на переговоры о какой-то сделке. Там он встретил юную мексиканку и женился на ней. Она была из богатой семьи, ее родители вели торговлю вином. Дядя Говард вел переговоры с ее отцом, Мигелем Перейрой, который владел долей в весьма прибыльном деле в Хересе. Дядя увез молодую жену в Европу, и в конце концов они поселились в Испании. Эмори занял место в бристольской конторе, а Джеймс в основном перемещался между Бристолем и Испанией.

– Захочет ли дядя Говард возвратиться в Эшли? – спросил Вальтер.

– Понятия не имею. Честно сказать, я не так уж хорошо его знаю. Когда он уехал, мне было всего четырнадцать, и большую часть времени я проводила в школе. Жена намного моложе дяди Говарда и вряд ли захочет жить в таком захолустье, как Эшли. Но кто-то из его сыновей может захотеть.

– Сыновья... – проговорил Вальтер, словно обращаясь к самому себе, и я поняла, что он думает о той бумаге, которую я по-прежнему держу в руке. Но он не упомянул о ней. – Насколько мне известно, двое старших заняты в деле отца. А младший?

– Френсис? О, он тоже. У него нет их семейных способностей к бизнесу – он больше похож на нас. Но сейчас он вместе с отцом в Хересе. Думаю, он занялся бизнесом скорее по рассеянности, когда болтался без дела и старался понять, чего же в самом деле хочет. Надо же как-то зарабатывать на жизнь, а Испания – место не хуже любого другого. Френсис – поэт.

– О! – улыбнулся Вальтер. – И хороший?

– Откуда мне знать? Я мало читала стихов, кроме Йитса и Уолтера де Ла Мара. Не хотелось – если учесть, что сейчас печатают. Я ни слова не понимаю в писаниях Френсиса, но я люблю его, так что давайте считать его стихи хорошими.

Очки в золотой оправе сверкнули на солнце.

– Он ведь, кажется, не женат?

– Нет. – Я встретила его взгляд. – И близнецы тоже, доктор Готхард. По крайней мере, не были, когда я в последний раз их видела. Мы с моими троюродными братьями не очень часто общаемся.

(Не считая тебя, мой возлюбленный Эшли! Эмори? Джеймс? Френсис?) Я подняла брови.

– Вы слышали это от папы, да? У него тоже был такой план. Каким-нибудь образом оставить меня в Эшли... Но Френсис явно не годится для этой цели. Нужен самый старший, а это Эмори.

Вальтер улыбнулся:

– Признаюсь, мне пришло в голову нечто подобное. Такое очевидное решение: вы остаетесь в Эшли и ваши дети тоже. Уверен, ваш отец питал смутную надежду, что так все и выйдет. Думаю, он видел ваше будущее там.

– А он не говорил ни с кем?

Я взглянула на лист бумаги в руке: «Я чувствую это. Возможно, мальчик знает». И потом: «Я говорил ее...» Кому? Ее возлюбленному? Меня крайне интересовало, знал ли отец или хотя бы догадывался о моей тайной любви, чтобы рассчитывать на мою пожизненную связь с Эшли-кортом – по праву майората или нет. Впрочем, я была почти уверена, что знал.

– Нет, – сказал Вальтер, – не говорил.

Мои мысли так стремительно унеслись от моего же собственного вопроса, что я не сразу поняла, о чем это он. Вальтер заметил это – он был очень сообразителен, герр доктор Готхард, – и кивнул на лист:

– Вы думали об этом. Поняли что-нибудь?

– Не совсем. Похоже, что где-то есть какая-то бумага – возможно, письмо, о котором он тоже говорил и где написано что-то важное для меня, а возможно, и для дяди Говарда.

– И Джеймса.

– Да, наверное. Но почему именно Джеймса? Я хочу сказать, если папа что-то сказал дяде Говарду, тогда тот мог рассказать об этом сыновьям. Похоже, это семейное дело. Так почему же только Джеймсу?