Твоя вина

– Не хочу, чтобы ты уезжала, – признался я. Я взял Ноа на руки и вышел из ванной комнаты, ее ноги крепко вцепились в мои бедра, и я почувствовал, как напряглись все мои мышцы.

Ноа ничего не ответила и опять поцеловала меня. Я положил ее на кровать и склонился над ней, чтобы не навалиться и не раздавить. Потом начал целовать подбородок, шею и наконец добрался до ключицы.

Ноа извивалась подо мной, ища точку, которая успокоила бы нас обоих. Я откатился в сторону и снова принялся за ней наблюдать. Ее дыхание учащалось, а грудь ритмично опускалась и поднималась.

– Я мог бы провести всю ночь, глядя на тебя, – сказал я, опираясь на правую руку. Другой рукой нежно гладил ее бедро, коснулся плоского живота, затем поднялся выше и сжал ее левую грудь.

– Ник, продолжай, – попросила она с закрытыми глазами и возбужденно заерзала под моей ладонью.

– Хочу видеть, как твоя кожа краснеет от каждой моей ласки, Ноа.

Медовые глаза открылись и впились в мои.

– Но…

Я поцеловал ее, моя рука опустилась и замерла на ее трусиках.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала в Европу, – серьезно сказал я, просовывая пальцы под тонкую ткань.

Она скривилась и закрыла глаза.

Я начал играть пальцами, и мое тело сразу же напряглось. Я смотрел на лицо Ноа. Не знаю, что мне нравилось больше: видеть, как она реагирует на мои ласки и кусает губу, или слышать нежные вздохи удовольствия.

Я не мог пробыть без нее месяц, я бы не выдержал. Мне нравилось видеть, как она наслаждается. Одного раза с тех пор, как я приехал из Сан-Франциско, недостаточно для нас обоих, а мысль о том, что она покинет меня на четыре недели, заставила меня показать ей, как сильно она будет скучать по мне.

– Ну что, едешь? – спросил я ей на ухо, ускоряя ритм ласк.

– Да… – ответила она, заставив меня разозлиться.

– Уверена? – настаивал я, и движения моей руки становились все интенсивнее.

Я знал, что ничего не добьюсь, и остановился в самый разгар.

Ее глаза распахнулись, как будто она не понимала, что сейчас произошло. Зрачки расширились от желания, а рот приоткрылся в ожидании крика удовольствия, которое так и не наступило.

Я больше не мог смотреть на нее, зажмурился и упал на спину. У меня болело все тело, мне было плохо. Меня охватила ярость, которую я не мог даже объяснить.

– Почему ты остановился? – обвинила она в недоумении.

Как объяснить ей, что со мной? Как дать понять, что если она уедет, то я буду жить в аду?

Я ничего не сказал. Ноа положила голову мне на плечо. Погладила по рубашке.

– Не хочу, чтобы дурацкое путешествие стало проблемой, Ник, – шепнула она.

Я провел рукой по лицу и, наконец, взглянул на нее, не произнося ни слова.

– Если это так важно для тебя, я поговорю с мамой, мы можем…

– Нет, – резко прервал я. – Просто дай мне время, чтобы разобраться. Я так сильно люблю тебя, но ситуацию вряд ли изменишь. Я злюсь… и очень сильно.

Ноа задумчиво прикусила губу, и я увидел, что она тоже совсем не рада… Она наклонилась и чмокнула меня в щеку.

– Я люблю тебя, Ник. А ты любишь меня? – спросила она, ожидая ответа.

– Я люблю тебя больше, чем себя, – признался я, не отводя от Ноа взгляда и поглаживая ее голую спину.

– Это сложно, – ответила она, по-девичьи улыбаясь.

– Ты такая милая, – сказал я, вставая и потянув ее за собой.

Я заключил ее в объятия и медленно целовал, смакуя каждое мгновение, а пальцы Ноа погрузились в мои волосы.

– Ты устала? – спросил я, зарываясь ртом в ее шею.

– Закончи то, что начал, – прошептала она.

Я нуждался в ней еще с тех пор, как мы поссорились в машине, хотел, чтобы она заставила меня почувствовать, что я единственный, кого она любила… единственный, кого желала.

– Хочешь, чтобы я занялся с тобой любовью, Рыжая? – спросил я, улыбаясь.

Ноа, раскрасневшись, сняла с меня рубашку, и желание сверкнуло в ее медовых глазах. Она поцеловала меня прямо в грудь, а затем в шею. Я напрягся, когда ее язык погладил мою челюсть. Спустя секунду я приподнял ее руки над головой, и она прикусила мое ухо.

Ноа выгнулась и потянулась. Ее губы искали мой рот, и я с удовольствием подставил его под поцелуй. Нежными движениями ввел язык, подаваясь бедрами вперед.

– Я люблю тебя, Ник, – сказала она, откинув голову назад, а моя рука скользнула по ее телу.

– Я люблю тебя.

Так мы провели ночь… делая то единственное, что никогда не доставляло нам никаких проблем.

9. Ноа

Яркий утренний свет разбудил меня. Мы не закрыли плотные шторы и наслаждались привилегированным панорамным видом на особняки Беверли-Хиллз. Вдалеке виднелись небоскребы, стремившиеся в небо и окруженные малоэтажками.

Рука Николаса крепко прижимала меня к груди, наши ноги переплелись. Я едва могла дышать, но мне нравилось, я любила спать с ним: это были мои лучшие ночи.

Уже несколько недель я не могла нормально заснуть и постоянно просыпалась от кошмаров.

Я аккуратно повернулась на бок, вытащила из сумки футболку и надела ее (сумку с нашими вещами заранее доставили в номер). Ник был восхитителен, такой безмятежный, веки сладко закрыты… Он выглядел юным, лежа вот так, рядом со мной. Хотела бы я знать, что творится у него в голове. Например, что ему снится прямо сейчас? Я осторожно подняла руку и погладила левую бровь парня, стараясь не разбудить. Он так крепко спал, что даже не пошевелился. Я провела пальцами по скулам Николаса, потом спустилась к подбородку. Как он мог быть настолько красивым?

И вдруг меня посетила совершенно неожиданная мысль: какими будут наши дети?

Знаю, это сумасшествие, пройдут годы, прежде чем мы создадим семью, но образ маленького мальчика с черными волосами уже стоял перед внутренним взором. Он точно окажется неотразим, с генетикой Ника любой ребенок будет… Кстати, как будущий отец будет вести себя с сыном или дочкой?

Единственным ребенком, которого Ник терпел и опекал, являлась его младшая сводная сестренка, он частенько был груб с детьми на пляже или в ресторане. В любом случае до этого еще очень далеко, к тому же есть большая вероятность, что я вообще не смогу родить из-за осколков стекла, ранивших меня много лет назад. Эта мысль огорчила меня, но, к счастью, в ту же секунду Ник приоткрыл сонные глаза и посмотрел на меня.

Я улыбнулась.