Тенистый лес

Она всмотрелась в их лица в поисках того, чего там не было.

– Боже мой, боже мой, – сказала она. – Нам стоит пойти в отдел потерянного багажа и спросить, не фидели ли там улыбок двоих детей.

– Мне двенадцать, – раздраженно сказал Сэмюэль. – А Марте десять. Необязательно разговаривать с нами как с детьми.

У тети Иды был такой вид, словно она собиралась отчитать Сэмюэля, но потом передумала.

– Хорошо, – произнесла она, кивнув на тележку с багажом, которую толкал Сэмюэль. – Я фозьму твою сумку, хорошо, мистер Мне Двенадцать?

– Я сам справлюсь, – ответил Сэмюэль, покрепче сжав металлическую ручку тележки. Честно говоря, справлялся он не очень-то хорошо, потому что ему досталась тележка с расшатанным колесиком, но он изо всех сил старался не показать, как ему тяжело.

– Очень хорошо. Тогда дафайте пойдем к машине, ладно?

Тетя Ида говорила с легким акцентом, словно она позабыла давно знакомые слова. Вместо «в» она говорила «ф», что показалось бы Сэмюэлю довольно забавным, если бы он не был так раздражен тем, что они в Норвегии.

– Она выглядит по-дурацки, – прошептал Сэмюэль Марте, следуя за тетей через зал аэропорта.

Марта бросила взгляд на брата. «Нет, не по-дурацки, – подумала она (но она была слишком грустна, чтобы произнести это вслух). – Она выглядит мило. У нее мамины глаза и мамина улыбка, и она такая дружелюбная».

– Посмотри на ее одежду, – продолжал Сэмюэль. – Посмотри на ее дурацкий шарф. И эти ботинки. И зачем она надела это странное огромное пальто? Она, наверное, потратила целый час, чтобы застегнуть его доверху.

Тетя Ида обернулась:

– Прости? Ты что-то сказал?

– Э-э, я просто говорил, что мне нравится ваша одежда, – ответил он.

– Ох, – сказала тетя Ида. – Спасибо большое.

Дети проследовали за тетей через дверь, на которой висела табличка со словами: «Утанг – выход», и вышли наружу, в холодный воздух. Сэмюэль внезапно осознал, что шарф и пальто тети Иды были не такой уж глупостью.

– Я ненавижу эту страну, – сказал Сэмюэль своей сестре. – Я провел здесь пять секунд и уже знаю, что ненавижу ее.

Его слова затерялись в порывах ветра, пока они шагали по дорожке к потрепанной белой машине, одиноко стоявшей в дальнем углу парковки.

– Посмотри на ее машину, – пробурчал он Марте, пока они помогали укладывать свой багаж в старый помятый багажник. – Она древняя!

Сэмюэль забрался на заднее сиденье и был удивлен, когда увидел Марту на переднем.

– Ну да, она старая, – сказала тетя Ида, как будто услышав, как Сэмюэль охарактеризовал ее машину. – Но машины очень преданны, как мне кажется. Если будешь за ними ухаживать, они никогда не подведут.

Машина несогласно кашлянула, когда тетя попыталась ее завести.

– Ну, давай же, старая штуковина, – сказала она. – Давай… Ага, вот… мурлычет, как лесной кот.

Когда машина тронулась с места, Сэмюэль ощутил смутную тревогу где-то в районе желудка, словно ожидал, что с неба на нее упадет еще одно бревно.

– Это ужасно – то, что случилось, – произнесла тетя Ида. – Я не могла в это поверить. Ваша мама была великолепным человеком. А ваш папа…

Тихо сказанные слова заставили Сэмюэля поморщиться, как будто кто-то провел ногтем по классной доске.

– Вы не знали моего папу, – сказал Сэмюэль. – И маму вы тоже вряд ли знали. Вы никогда с ней не виделись, так что я не понимаю, почему вы хотите, чтобы мы жили с вами. Раньше вы не испытывали желания нас видеть.

– Это неправда, – тихо ответила тетя Ида.

– Почему вы никогда не виделись с нашей мамой, если так ее любили? – спросил Сэмюэль, сам удивившись тому, как зло прозвучал его голос. – Мама говорила, что вы боитесь летать на самолете. И плавать на корабле.

– Да? – на мгновение тетя Ида смутилась, словно узнала о себе кое-что новое. – Ах, да… да…

Ее голос замер.

Сэмюэль взглянул на сестру. Она подушечками пальцев выводила кружочки на ладони. Еще неделю назад Сэмюэль молился, чтобы она прекратила петь, а теперь задавался вопросом: услышит ли он когда-нибудь снова ее пение. Думал, будет ли это пение печальным.

«Возможно, нет», – решил он.

Возможно, нет.

Сэмюэль провел в Норвегии всего тридцать шесть минут, но уже был уверен, что это самая ужасная страна из всех, что он видел. Что хорошего во всех этих горах, деревьях и воде? Зачем жить в стране, где так холодно, что ты вынужден носить дурацкие пальто и шерстяные шапки? И что случилось со словами на дорожных знаках?

ЭНВЕЙСКЬЮРИНГ

РЕККВЕРК МАНГЛЕР

АЛЛ СТАНС ФОРБУТ

Названия городов, через которые они проезжали, были не менее странными:

ЛЁККЕН ВЕРК

СКЁГН

КЮРКЕТЕРЁРА

Небольшой городок, который они проезжали сейчас, назывался Хелл[1 - Hell (англ.) – ад.]. Там даже висела табличка, на которой было написано на английском: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ХЕЛЛ».

И как же выглядел Ад? Да так же, как и все остальные деревни, через которые они проезжали.

Яркие трехэтажные домики и прилепившаяся к пологому склону холма, приземистая деревянная церковь с коротким шпилем, который словно боялся подниматься слишком высоко в небо.

– В Норвегии слово «хелл» означает «преуспевание», – объяснила тетя Ида. – Вы знаете, что такое преуспевание?

Она взглянула на Марту и затем, в зеркало заднего вида, на Сэмюэля. Никто из них, похоже, не собирался отвечать, знают ли они, что такое преуспевание.

– Если ты преуспеваешь в чем-то, это значит, что ты добился успеха. Например, если ты зарабатываешь много денег, про тебя говорят, что ты преуспевающий человек, – сказала тетя Идя. – А Норфегию всегда называют преуспевающей страной. Все здесь зарабатывают довольно много денег. Почтальон зарабатывает почти столько же, сколько доктор или адвокат. Это очень справедливое общество. В Норфегии люди никогда не зафидуют друг другу. Мы мирные и спокойные люди. Здесь достаточно денег и достаточно земель для жизни, так что все счастливы… Вот как говорят.

Сэмюэль видел лицо тети в зеркале и заметил, что в ее глазах вовсе не отражалось то счастье, которое она описывала. «Она не хочет, чтобы мы были здесь, – подумал он. – Вот почему у нее такие грустные глаза. На самом деле она скорее всего ненавидела маму. И наверняка ненавидит нас».

Его не волновало спокойствие или богатые почтальоны. Он просто хотел, чтобы все стало как неделю назад, когда все было нормально.