Клинок Тишалла

Хэри рванул бы оттуда, как ошпаренный, и это сошло бы ему с рук.

Я миновал арку с колоннами и двери в главный зал и уже поздравил себя с маленькой победой, как вдруг здоровенная рука ухватила меня за волосы, подняла и приложила о стену.

Коридор пустился в пляс; перед глазами плыли серые пятна. Боллинджер громоздился надо мной, как великан, как динозавр, неимоверно могучий. Половину его физиономии занимал вздутый лилово-желтый синяк, оставленный пяткой Хэри, а в глазах не осталось ничего человеческого.

Я сполз по стене, пытаясь перевести дыхание. Губы Боллинджера скривились в том, что он полагал улыбкой.

– Никак сам Крис Хансен? – в потешном ужасе проревел он. – Рад встрече, пидорок .

Он отвесил мне оплеуху – по-отечески, только чтобы поставить на место. Но голова моя мотнулась, и я сполз на пол окончательно, непроизвольно свернувшись комочком и недоумевая, что все эти звезды делают у меня в черепной коробке.

– Я тебя отпускаю, – пророкотал он. – Тебе, небось, думалось, что это смешно? Мне так точно. Я до сих пор проржаться не могу.

Он схватил меня за обшлага куртки, поднял с пола и небрежно прижал к стене – кулаком. Ноги мои беспомощно болтались, ребра хрустели, а Боллинджер свободной рукой ухватил меня за подбородок и потянул назад и вверх, так что воротник врезался мне в шею, куртка неподъемным ярмом легла на плечи. Я дергал его за локоть – все равно, что пальцами ковырять камень, – и пытался стукнуть в лицо хилой рукой и думать мог только об одном: что курсы рукопашного боя, которые вел Толлман, и уроки Хэри, и все мои остроумие, и хитрость, и ум, и рекордно высокие за всю историю Консерватории отметки на курсе боевой магии – все, что я есть, чем был и буду, сводилось сейчас к пределу прочности шейных связок. Во всей вселенной не было ничего важнее единственного вопроса: что крепче – моя шея или руки Боллинджера, и я знал, что это не шея. Я уже слышал, как что-то ниже затылка трещит и лопается, раскаленные струны боли тянулись до самых пяток.

И я ошибся насчет глаз. Они были голодны не по-медвежьи. Я видел в них безличный голод, холодную, абстрактную страсть.

Глаза голодные, как у Чандры.

Я здесь был ни при чем. Боллинджер собирался убить меня не из-за меня. Ради того, чтобы доказать. Доказать что-то Хэри и себе.

Я совершил единственную глупость – самоубийство по неосторожности, – когда опустился на четвереньки за его спиной. Я влез в борьбу, смысла которой не понимал. И сейчас я за это умру. Я даже взмолиться о пощаде не мог; рука великана закрывала мне рот, пережимала гортань.

Но внезапно давление ослабло, и я снова смог вздохнуть и едва не рухнул под собственным весом, когда Боллинджер отпустил меня.

Через пару секунд я понял, что случилось. Вокруг толклись люди, среди них инструктор – Толлман, кажется, точно не помню, – и Боллинджер с хохотом делал вид, будто мы с ним просто дурачились. Должно быть, преподаватель с своей группой показались в конце коридора как раз вовремя, чтобы спасти мне жизнь.

Кто-то спросил, хорошо ли я себя чувствую, и я выдавил что-то вроде «Да-да, Боллинджер просто силы своей не знает». Можно было подать жалобу, но в коридорах система видеонаблюдения не так совершенна, как в комнатах; мы стояли в «слепом пятне». Худшее, что грозило боевику, – выговор и пара дней дополнительной нагрузки.

– Я тебя еще достану, Хансен, – прошептал Боллинджер мне на ухо, покуда группа проходила мимо. – Я такое никому еще не спускал. И педику своему, Майклсону, передай, что я и его найду. И обоим вам, ездам, покажу, как у нас в Школе боя с такими обходятся.

Вот тут на меня накатило вдохновение. Словно разорвался полог туч и ослепительный луч солнца озарил меня, и я подумал: «А почему нет?»

– Ага, передам, – прохрипел я, ухмыляясь под маской, забыв в приливе сил о страхе. – Передам, что ты мечтаешь ему отсосать.

И в доли секунды, пока мои слова просочились сквозь двенадцать слоев сплошной кости к горошинке, заменявшей Боллинджеру мозги, я врезал ему по яйцам.

Выпучив глаза, он сдавленно прошипел что-то и, перегнувшись пополам, потянулся ко мне, но я увернулся и рванул со всех ног. Боллинджер дернулся был вслед, но ему было очень больно, а я быстро бегаю. Шансов у него не было.

За спиной я слышал презрительный хохот других боевиков. И Боллинджер, мучаясь от боли, тоже слышал.

10

Одной ошибки я избежал: не стал считать Боллинджера дураком только потому, что у него большие мускулы. Я не знал, насколько он популярен среди боевиков; решил, что весьма. Следовало предполагать, что любой боевик, встретивший меня на пути, немедля донесет об этом.

Замаскироваться я не могу; в этом году всего пятеро студентов проходили курс эльфирующих операций. Почти неделю я с большой осторожностью выбирал, когда и куда ходить; я пропускал одни занятия, задерживался на других, никогда не ходил одной дорогой дважды и держался в толпе.

И другой ошибки я избежал. Я не пытался переубедить Боллинджера, не втолковывал ему, что он с излишней горячностью реагирует на школярскую, в сущности, выходку. Я понимал, что в следующий раз, когда мы встретимся наедине, он меня убьет. И никакие аргументы, никакие обещания возмездия этого не изменят.

Кроме того, ничего избыточного в его реакции я не видел. Мы с Хэри на пару поставили под сомнение его мужественность. Рабочему парню вроде Боллинджера нечего терять, кроме своих яиц. Он будет защищаться до смерти.

До моей смерти.

Мне не надо было даже спрашивать себя, откуда я это знаю. И так понятно было. Я начинал думать как Хэри.

Сообщения для Хэри Майклсона я оставлял ежедневно, но он продолжал избегать меня. Несколько раз я замечал его по дороге, но он неизменно сворачивал туда, куда я не осмеливался следовать за ним – в безлюдные места, вроде продутых ветрами утесов над берегом. А мне кровь из носу нужно было достучаться до него, загнать в угол и заставить меня выслушать.

Утром, перед началом его первого семинара по виртуальным приключениям, я дожидался Хэри у дверей секции ВП. Он двигался в изрядной толпе будущих боевых чародеев с таким мрачным видом, что казалось, будто он один. Заметив меня, он остановился, но я знал: Хэри скорее руку себе отгрызет, чем пропустит ВП. Он с омерзением мотнул головой и двинулся ко мне.

Я читал в его походке – он пройдет мимо, не сказав ни слова, рассчитывая, что толпа разделит нас. Поэтому я шагнул вперед и вытянул руку. И он на нее наткнулся.

Он бросил испепеляющий взгляд сначала на руку, а потом на меня.

– Вот трогать меня не стоит, Хансен.

– У меня для тебя новость, Хэри. – Я старался говорить таким же тоном.

– В задницу твои новости. Убери руку, или я ее сломаю.

Последние чародеи просочились в зал; мы остались в коридоре одни.

– Хэри, послушай минуту, а?

– Это ты не слы…

Я отвесил ему оплеуху – хороший хук справа, не слишком сильный, зато всем телом, как учит Толлман. Хэри пошатнулся, едва не упав, и оперся о стену.

– Знаешь, до какой степени ты покойник? – спросил он, оскалившись. Получилось внушительно, но я знал, что это иллюзия. Если бы Хэри говорил серьезно, я уже был бы покойником.

– Хочешь меня убить? – Я пожал плечами. – Становись в очередь.

– Ага. Слышал про вас с Боллинджером. – Он сплюнул на пол и поморщился. В слюне розовели прожилки крови. – «Враг моего врага» и все такое со мной не катит. Отвянь. Сам лоханулся.

– Ну нет, – ответил я. – Ничего умнее я в жизни своей не делал. Из-за этого мы оба окончим курс с отличием и отправимся в Поднебесье.

– Ага. Здорово. Я на занятие опаздываю.

– Не стоит. Хэммет вызовет тебя первым на сольную симуляцию.

Вот теперь я привлек его внимание. Взгляд его стал заинтересованным.

– Фигня.

Я только улыбнулся.

– Откуда ты знаешь? – Хэри сделал шаг вперед.

– Я дал ему за это взятку, – фыркнул я в его изумленное лицо. – Что проку быть богатым, если ничего не покупать на свои деньги?