Под властью пугала

Eccellenza отошел от небольшой группы гостей и жестом подозвал патера.

– Inter nos,[22 - Между нами (лат.).] патер, – сказал он тихо, – я могу вам сказать одно: наш dux.[23 - Вождь (лат.).] дальновиден и решителен. Совершенно не имеет значения, кто займет трон. Experto crede[24 - Верь знающему (лат.).]

– Я вам верю, eccellenza, но это же просто немыслимо для нас. Мы должны что-то предпринять.

– И что же вы предпримете?

– Обратимся в Лигу Наций и потребуем автономии для католических районов Албании – Шкодранского и Мирдитского.

Eccellenza изобразил на лице удивление.

– Вы хотите отделиться от Албании? Разве ваши католики не такие же албанцы, как и все остальные?

– Да, но мы прежде всего католики.

– И к кому же вы присоединитесь?

– Вы меня не так поняли, eccellenza. Мы не собираемся отделяться от Албании, мы хотим автономии в границах Албании, с такими же правами, cum privilegio,[25 - С привилегиями (лат.).] как у кантонов Швейцарии.

– Что же, это ваше дело, патер, – сказал eccellenza, снова пожимая плечами.

– А что бы вы посоветовали?

Eccellenza ответил по-латыни:

– Nitor in adversum. Facilis est descensus averni.[26 - Я полагаю иначе. Легок путь в преисподнюю (лат.).]

Патер Филипп помрачнел, на минуту задумался, потом произнес уже более спокойным тоном:

– Вы для нас pater familiae, in loco parentis.[27 - Отец семейства, вместо отца (лат.).] Как вы скажете, так мы и поступим.

– Как только будет провозглашена монархия, патер, мой вам совет: приветствуйте ее первыми. Монархия укрепит власть, преградит путь большевизму и беспорядкам в вашей стране. Этого же хочет и наш дуче. Она обеспечит вам, fidei diffensor,[28 - Защитникам веры (лат.).] еще больше привилегий. Вы по-прежнему останетесь imperium in imperio.[29 - Государством в государстве (лат).]

Отчаяние охватило патера Филиппа. Вот и последняя надежда рухнула. Fratelli,[30 - Братья (итал.).] не только не собираются предотвратить беду, но даже советуют поспешить с поздравлениями к новому королю. Volens nolens[31 - Хочешь не хочешь (лат.).] придется признать «неверного» государем.

– Извините, eccellenza, – сказал патер Филипп, смягчая тон. – Я не политик и не могу хладнокровно судить о таком деле. Я поэт и потому принимаю все так близко к сердцу.

– Сердце и чувства – самые плохие советчики в политике, патер.

– Вы правы. Мы доверяем вам и великому дуче. Но еще раз прошу вас, не оставляйте нас надолго под властью этого жестокого короля-еретика.

– Вам, патер, как поэту, было бы неплохо поздравить нового короля стихами, и чем скорей, тем лучше.

– Нет, это не для меня!

– Тогда, может, это сделает патер Георгий?

– Он тоже не согласится.

– Почему не согласится? Что ему стоит? Ведь сочинил же он в свое время оду в честь чужеземного короля, – злорадно напомнил eccellenza, – а этот – ваш соотечественник.

– Но он не католик.

Eccellenza пожал плечами – такая у него была привычка – пожимать плечами, когда оспаривали или отвергали его доводы.

– И все-таки постарайтесь превозмочь себя, патер. Католики, и католическое духовенство в особенности, должны проявить энтузиазм по случаю коронования нового монарха. Это так важно для вас.

– Как прикажете, eccellenza!

– Пожалуйста, передайте привет монсеньеру.

Дипломат поставил бокал на поднос проходившего мимо официанта и отошел от патера, протягивая руку какому-то высшему военному чину в регалиях. Патер Филипп немного постоял в задумчивости, а потом, тоже увидев знакомого, направился к нему. Он прошел мимо разноликой группы, где стояли штатские, офицеры, дамы, иностранцы – все они живо обсуждали последние события. В салоне иностранной миссии, как и по всей Албании, только и говорили что о предстоящем провозглашении монархии. Это был вопрос дня, и зарубежная печать тоже писала о нем. Патера больше всего сердили те иностранные, особенно итальянские, газеты, которые ни единым словом не осуждали готовившуюся «подлость», а, наоборот, всячески ее поддерживали или же, как Пилат, умывали руки, упирая на то, что это якобы внутреннее дело Албании. Как будто им было не известно, что в этой стране все делается с соизволения Великого Союзника! Было отчего выйти из себя достопочтенному патеру. А тем временем Вехби Лика самодовольно разглагольствовал перед группой гостей, где выделялись полная дама и светловолосая девица, в длинных декольтированных платьях, с голыми руками.

– Мы, журналисты, умеем читать между строк, ремесло научило нас читать межстрочия.

– Межстрочия? – удивилась пышная дама.

В этот момент Вехби-эфенди смолк и почтительно поклонился.

– Добрый вечер, патер!

– Добрый вечер! – ответил патер, не замедляя шага.

– Кто это?

– Неужели вы его не узнали, госпожа? Это же патер Филипп, поэт.

– Ах! Так это и есть патер Филипп?

– А патера Георгия здесь нет?

– Нет, мадемуазель. Он редко приезжает в Тирану.

– Как я люблю его стихи!

– Он большой поэт.

– Я этого не знала, – вмешалась полная дама.

– Патер Филипп тоже поэт.

– Так разъясните же нам, что это за межстрочия, Вехби-эфенди, – попросил гвардейский офицер с тонкими колечками усов. Он то и дело подкручивал эти свои усы, вперив взгляд в декольте желтоволосой девицы.

– Да, господин подполковник, – ответил Вехби-эфенди. – Газета состоит из строчек и межстрочий. Обычные черные буквы – строчки, а белые…

– Белые буквы? И что вы такое говорите, Вехби-эфенди?

Журналист рассмеялся: