Под властью пугала

– По-моему, будет лучше, если вы сначала поставите в известность только своих доверенных лиц, тех, кто займется подготовкой общественного мнения и практическими вопросами. Кроме того, мне кажется, инициатива должна исходить от народа, а парламент лишь исполнит, так сказать, его волю. Это заткнуло бы рот вашим противникам внутри страны и одновременно политическим эмигрантам.

– Внутри страны, я уверен, не будет никаких возражений, а беглецов никто не принимает всерьез. Они разбились на группировки и грызутся между собой.

– Тем лучше. Грызутся – значит не будет времени бороться против вас. Но вам все-таки следовало бы обратить внимание на албанцев в Америке. Вы знаете, что на американцев печать оказывает большое влияние, а среди албанцев в Америке, насколько мне известно, есть неплохие журналисты. Они могут вам навредить.

– Мы обязательно примем меры.

– Знаете, кого я прежде всего имею в виду? Ферид-бея Каменицу. Он довольно способный журналист, имеет кое-какие связи и может серьезно повредить вашему делу.

– Ну, не думаю. Не так уж он опасен. Да, господь одарил его острым умом и незаурядными способностями, но ведь он сын бея и, как все беи, ленив, любит беспечную жизнь и комфорт, а потому постоянно нуждается в деньгах. Ну а сейчас острый язык – это все, что у него осталось, вот он и треплет им, да только нам от этого ни жарко ни холодно, как говорится: собака лает, ветер носит.

– И все же я бы на вашем месте пригляделся к нему повнимательней. Вспомните его резкие статьи против вашего превосходительства… Если он снова возьмется за перо…

– Не возьмется. Он станет ярым сторонником монархии, вот увидите.

Встретив вопросительный взгляд собеседника, президент пояснил:

– Он по уши в долгах, доходов у него никаких, а счета растут.

– Я уверен, что вы позаботитесь о таком выдающемся патриоте, как Ферид-бей.

– Разумеется, это мой долг – поддерживать национальные таланты, защищать патриотов. Noblesse oblige.[10 - Положение обязывает (франц.).]

– А какие у вас планы в отношении вашего преподобного противника?

– С этим мы вряд ли сможем договориться.

– Чем занимается его преосвященство в настоящее время?

– Пишет стихи.

– В самом деле? Да это же замечательно! Уж если политик занялся поэзией, это верный знак того, что он потерпел крушение в политике.

– В поэзии его ждет та же судьба.

– Вы правы. Все писатели, занимающиеся политикой, терпят фиаско в литературе.

– Они, как правило, терпят фиаско и тут и там.

Сэр Джейриз остался очень доволен тонким, почти английским остроумием своего «ученика».

– И еще одно, Ахмет-бей. Я думаю, вам надо принять титул «короля албанцев», а не просто короля Албании. Это встревожит соседей, но ведь это ваше право. А потом, ведь Александр тоже носит титул короля сербов, хорватов и словенцев? Это заставит призадуматься и албанцев в Америке: понравится им это или нет, а они вынуждены будут признать вас, если не захотят потерять связь со своими семьями здесь, в вашем королевстве.

– Вы совершенно правы.

– А теперь, ваше превосходительство, желаю вам успеха, и, поверьте, я всегда останусь вашим верным другом, – сказал сэр Джейриз и встал.

– Прошу вас, побудьте у нас еще немного! Мы должны непременно зайти к моей матери.

Это неожиданное приглашение польстило престарелому дипломату. Президент все-таки нарушил ради него правила протокола…

– Извините меня, но…

– Нет, нет, прошу вас. Мама все время интересуется вами. Она вас хорошо помнит, – сказал президент и, взяв англичанина под руку, повел по дворцовым коридорам.

Было уже поздно, около полуночи, когда бывший посланник вышел из дворца. Президент сам проводил его до высоких решетчатых ворот. Это уж совсем было необычно. Солдаты-гвардейцы, увидев их вдвоем, немного удивились, но остались довольны: английский бей, кажется, близко сошелся с их пашой. Что же до адъютанта в галунах и аксельбантах, то он тоже удивился, но никакого удовольствия не выказал.

II

Приближалась полночь, и Риза-эфенди поднялся, чтобы приготовить себе постель: он был уверен, что до самого утра его никто уже не побеспокоит. Достав из шкафа тюфяк, одеяло и подушку, он постелил себе на скамье рядом с телефоном и начал неторопливо раздеваться: снял феску, обнажив черноволосую, с проседью, коротко стриженную голову, потом пиджак, жилетку и уже принялся развязывать галстук, как вдруг раздался телефонный звонок.

– Алло!

В трубке послышался повелительный мужской голос:

– Телефонная станция?

– Да.

– Свяжи меня срочно с домом господина Мусы Юки!

– А кто говорит?

– Дворец президента.

Риза-эфенди переключил вилку и напряженно прислушался. В доме господина Мусы трубку сняла служанка. Она сообщила, что его милость молится.

– Срочно позови его к телефону! – приказал голос из президентского дворца.

– Я же вам сказала, господин, он молится. Не могу же я прервать его молитву.

– Иди и позови!

– А кто его требует?

– Президент.

– А-а… Сейчас позову.

«Зачем он вызывает его так срочно? – недоумевал телефонист. – Что случилось?» Но раздумывать над этим ему не пришлось. Тот же голос снова приказал:

– Алло! Станция? Срочно соедини меня с господином Кочо Коттой!

Потом он требовал поочередно господ Джафер-бея Юпи, Фейзи-бея Ализоти, Нуредин-бея Горицу и Гафур-бея Колоньяри.

«Видимо, все-таки что-то случилось», – подумал телефонист.

С самого двадцать четвертого года, когда в Тиране был переполох и телефонную станцию охраняли войска, он не мог припомнить случая, чтобы в такой поздний час во дворец вызывали столь важных господ, всех приближенных президента.