Еда и патроны. Прежде, чем умереть

– Что ж, Николай, изложи нам свою точку зрения.

– Излагать-то недолго. Тут поблизости деревенька брошенная, Семёновка. Да не деревенька даже, пять домов там всего. Емельян ведь не зверь, нору рыть не станет, он к стенам да к крыше привычен. Для логова места лучше не сыскать, как по мне. Вокруг лес глухой, и до Кадома рукой подать.

– Добро, – согласился я с выводами. – Наведаемся в Семёновку.

– А что будем делать с ранеными? – озвучила Ольга вопрос, который и так вертелся у всех на языке.

В другой ситуации этот вопрос, если бы и возник, означал бы лишь проблему выбора между пулей и ножом, но возложенная на наши плечи благородная миссия по спасению угнетаемых кадомцев вносила свои коррективы в привычный уклад. Не говоря уж о четырёх представителях облагодетельствованного нами населения, на чью дальнейшую помощь вряд ли пришлось бы рассчитывать, прояви мы разумное пренебрежение нормами морали.

– Сопровождающего выделить не сможем, – «огорчённо» констатировал я. – И без того людей мало. Но можем дать автомат и немного патронов.

– У нас стволов как раз на восьмерых, – возразил Павлов.

– Ничего, «Кедр» свой одолжишь.

От такого непристойного предложения лейтенант вспыхнул, как схваченная за жопу девица. Но казавшийся неминуемым скандал неожиданно предотвратил один из подранков:

– Без надобности нам автомат. Бог даст – доберёмся живыми, а нет – так тому и быть. Ступайте.

– Дело ваше, – пожал я плечами. – Все слышали последнюю волю героя? Выдвигаемся.

Глава 15

Мутант. Лет тридцать назад это слово заменяло собой целую уйму эпитетов, включая такие как: выродок, дегенерат, отброс, погань, мразь, урод. Я рос в Арзамасе, где, слыша «мутант» от лаца в свой адрес, не стоило и предполагать, что человек пытается указать на твои исключительные способности. Любое физиологическое отклонение от стандарта автоматически переводило в разряд отребья. Это могла быть и не мутация, а увечье, болезнь или родовая травма. Кому охота разбираться, гидроцефал ты, или чёртов мутант? И так ведь понятно, что твоё место в канаве. Но с той поры многое изменилось – в Арзамасе съели почти всех лацев; В Муроме нелюдь, которую прежде расстреляли бы со стены, утилизирует трупы местных ханжей; и всюду, куда доходя новости, слово «мутант» звучит всё более угрожающе. Из деклассированного элемента мы превращаемся в квазирасу. Среди нас нет русских, нет евреев, татар или мордвинов. У нас нет единой религии, нет культуры, нет истории. Кое у кого нет даже предков. Но мы имеем нечто большее, что объединяет нас, делает нечужими друг другу. Мы – не люди. И, как знать, возможно, скоро «человек» станет бранным словом. А ещё мы чуток склонны к патетике. Не все, конечно. Ладно, лично я склонен. И да, то, что мне знакома этимология этого термина, уже ставит меня выше большинства соплеменников, которые, говоря по правде, в большинстве своём – генетический мусор, едва способный связно изъясняться. Но ведь верхи и низы должны быть в любом обществе, социальную иерархию никто не отменял. И что плохого, если новые элиты встанут у руля возрождающегося государства? Прогресс требует лучшего, и это лучшее – мы! А братья-мутанты из родного Арзамаса… Я буду с теплотой вспоминать о них томными вечерами, куря сигару на балконе своего особняка.

– Скажи-ка, дружище, – обратился я к Павлову, немного подотстав вместе с ним от группы, – а капитан Репин, он тоже… из наших?

– Ты о генных модификациях?

– Я старался придать вопросу неформальности, но да.

– Все, кто родился в Легионе после двадцатого года, так или иначе, подверглись вмешательству в геном.

– И какого рода вмешательству? Старички ведь не такие, как мы.

– Нет, не такие. Насколько мне известно, ранние модификации носили, грубо говоря, общеукрепляющий характер. Улучшение иммунной и нервной систем, минимализация вероятности врождённых пороков, усиление органов чувств и так далее.

– Почти как люди, но немного лучше.

– Почти? – нахмурился лейтенант. – Мы и есть люди.

– Ты, правда, так думаешь?

– Разумеется! Что за странные вопросы? По-твоему, если дикую яблоню привить и окультурить, она перестанет быть яблоней?

Похоже, он без шуток считает себя человеком. Это отвратительно, нужно его спасать.

– Кто твои родители, Павлов?

– У меня их нет, ты сам знаешь.

– Но разве не у каждого человека есть родители? Мама и папа, не говоря уж о любимых бабулях, суровых дедах и прочей единокровной лабуде.

– Как видишь, не у каждого, – бросил он через губу.

– То есть, твоим предком был не человек. Как же ты можешь называть себя человеком?

– Меня соз… я сотворён из человеческих биоматериалов, с применением генной инженерии, – слегка раздражённо пояснил лейтенант. – Так понятно?

– У тебя глаза горят от тапетума. Я правильно назвал? Они отражают свет, и ты видишь ночью, не хуже чем днём. Скажи, из какого человеческого места был извлечён сей биоматериал.

– Это всего лишь глаза. Они не определяют, человек ты, или нет.

– А что определяет?

– Совокупность биологических признаков.

– Совокупность… Как интересно. А наш отче – человек? Думаю, по совокупности биологических признаков он более чем на половину хомо сапиенс. Тебе вот глаза под очками скрывать приходится, а Емельянушка долгие годы жил среди людей, не таясь, и не вызывал подозрений. Стало быть, человек он, не меньше нас с тобою. Слегка необычный, но у всех свои странности. Да и Сатурн – простой шестнадцатилетний парнишка с хорошим аппетитом. Ты же умный, Павлов. Ваши генетики не зря свой хлеб едят. Нахуя ты несёшь эту чушь про человечность? Тебе, в самом деле, охота быть среди неудачников?

– Считаешь себя представителем доминирующей формы жизни на Земле?

– Нас, я считаю нас доминирующей формой.

– Ты же утверждал, что мы совсем не похожи.

– Я передумал. Наше превосходство очевидно, а вместе с ним и родство. Человечество слишком давно остановилось в своём развитии, не будучи настолько совершенным, чтобы себе это позволить. Естественный отбор не работал тысячелетиями, евгенику заклеймили лженаукой, эксперименты с человеческой ДНК и клонирование объявили аморальными. Чёрт подери, эти идиоты спорили об этических аспектах эфтаназии и пересадки органов, а потом взяли и разъебали весь мир ракетами. Не мы, нас не было, когда они устроили Армагеддон. И вот теперь ты – представитель нового вида, рождённый не по случаю пьяного перепихона, а в результате грандиозного труда мощнейших умов – говоришь мне: «Я – человек». Можно ли придумать худшее оскорбление для твоих создателей? Неужели эта поебень и есть официальная идеология Железного Легиона? Да, конечно, с трибун можно кричать, мол, все мы братья, но я горячо надеюсь, что такое дерьмо не для внутреннего потребления. Ну же, – по-дружески пихнул я лейтенанта кулаком в плечо, – расскажи брату-сверхчеловеку об истинных планах Легиона на эту планетку с её примитивными аборигенами.

– Хочешь карьеру сделать?

– Почему нет? Я вижу в вас потенциал и не хочу упускать шанс занять достойное место в новом мироустройстве. Думаю, в Легионе для меня найдётся работа.

– Когда мы завершим миссию, ты будешь купаться в золоте. Зачем тебе работа?

– За годы ударной трудовой деятельности я понял одну простую вещь, которая, тем не менее, не каждому даётся – обрести богатство гораздо проще, чем удержать его. Какой толк в деньгах, если не можешь наслаждаться ими без оглядки? И чем больше денег, тем крепче должны быть тылы, иначе состояние весьма скоро меняет хозяина. Наше партнёрство станет взаимовыгодным, как ни погляди. Кроме того, я люблю свою работу.

– И как ты себе это представляешь? Что изменится? Будешь выполнять заказы, щеголяя лычками Легиона? – усмехнулся Павлов.

– Знаешь, меня трудно обидеть, но тебе сейчас почти удалось. Я остро чувствую недооценённость с твоей стороны, и это удручает. Неужели после всего, что мы пережили вместе, ты ещё сомневаешься в моих способностях к командованию? Нет-нет, я не прошу выделить мне мотострелковую роту, всё должно быть скромно и по-домашнему. С десяток отобранных лично мною бойцов, достойная, но без излишеств, материально-техническая база, разумный бюджет на текущие расходы, относительная свобода в плане решения поставленных задач – и я покажу Легиону, как нагнуть этот строптивый мир.

– Хм. А от меня ты чего хочешь? Рекомендаций?

– Точно!

– Ну, предположим, я за тебя поручусь. Что я буду с этого иметь?

– Вот видишь, мы нашли общий язык, значит, сработаемся. Будешь моей правой рукой. Не буквально, конечно, расслабься, со своими функциями она и сама отлично справляется. Но ты ведь хочешь свободы?

– Да, – принял голос лейтенанта менее насмешливый тон.