Дон Кихот

Но ничто не могло остановить Дон Кихота. Несясь во весь опор, он громко восклицал:

– Мужайтесь, верные защитники благородного Пентаполина! Вперед, за мной! Я отомщу вашему врагу, низкому Алифанфарону!

С этим возгласом он врезался в самую гущу стада овец и принялся колоть их своим копьем с такой яростной отвагой, словно это были его смертельные враги. Напрасно пастухи отчаянными воплями пытались остановить его. Дон Кихот не унимался и продолжал разить направо и налево. Тогда, видя, что слова не помогают, пастухи взялись за свои пращи и стали швырять в Дон Кихота камнями величиной с кулак. А тот метался среди обезумевшего стада, восклицая:

– Где ты, надменный Алифанфарон? Выходи на бой! Я – рыцарь, готовый один на один сразиться с тобой и наказать тебя за дерзкое нападение на Пентаполина Гарамантского.

Но тут ему в бок попал такой увесистый булыжник, что едва не раздробил костей.

От адской боли Дон Кихот решил, что он уже убит или смертельно ранен; вспомнив про свой бальзам, он схватил жестянку и поднес ее ко рту. Но, прежде чем он успел сделать несколько глотков, второй булыжник выбил жестянку у него из руки и размозжил челюсть. Если уже от первого удара у бедного рыцаря помутилось в голове, то от второго он без чувств упал на землю. Подбежавшие к нему пастухи вообразили, что он убит. Они поспешно собрали свое стадо, взвалили себе на плечи штук семь покалеченных овец и поскорее убрались восвояси.

А Санчо, глядя с пригорка на безумства своего господина, рвал на себе волосы, проклиная тот день и час, когда судьба связала его с безумным идальго.

Когда пастухи со своими стадами удалились, Санчо спустился с холма и подбежал к Дон Кихоту, лежавшему недвижно на земле.

– Ну, не прав ли я был, сеньор Дон Кихот? – воскликнул Санчо. – Ведь я же кричал вам, что это не армия, а всего-навсего стадо баранов.

– Санчо, друг мой, – слабым голосом отвечал Дон Кихот, – поверь, что все это – подлые козни моего коварного врага, волшебника, вечно преследующего меня! Завидуя славе, которую я должен был завоевать в этой битве, он превратил вражескую армию в стадо баранов. Ты легко можешь убедиться, Санчо, что я говорю правду; садись на осла и поезжай за ними. Ты увидишь, что, отъехав подальше от меня, рыцари снова примут свое прежнее обличье и из баранов превратятся в славных воинов. Но, впрочем, погоди. Прежде всего помоги мне. Боюсь, что я получил тяжелые раны.

Санчо кинулся к ослу, чтобы достать из сумки мазь и бинты и перевязать раны Дон Кихота, но сумки не было. Убедившись в этом, Санчо чуть не сошел с ума от горя. Он сыпал ужасными проклятиями, клялся, что бросит своего господина и вернется домой, кричал, что ему плевать на все острова и губернаторства.

Тем временем Дон Кихот поднялся, придерживая рукой разбитую челюсть. Он взял под уздцы верного Росинанта, который ни на минуту не отходил от своего хозяина, и направился к Санчо. Санчо стоял молча, припав грудью к своему ослу и закрывая лицо руками. Видя его глубокое отчаяние, Дон Кихот сказал:

– Знай, Санчо, – тому, кто хочет возвыситься над другими, и терпеть приходится больше. Все грозные бури, обрушившиеся на нас, свидетельствуют о том, что скоро небо прояснится и дела наши пойдут хорошо. Ибо ни горе, ни радость не бывают слишком продолжительны, а из этого следует, что если горе тянулось долго, то, значит, радость уже близка. Поэтому брось печалиться о постигших меня невзгодах. Ведь ты же невредим и вполне благополучен.

– Как так благополучен! – вскричал Санчо. – Разве тот, кого вчера подбрасывали на одеяле, не был сыном моего отца? А сумка, которая пропала вместе со всем моим скарбом, разве она чужая, а не моя?

– У тебя пропала сумка? – спросил Дон Кихот.

– То-то и есть, что пропала, – ответил Санчо.

– Значит, нам не придется сегодня обедать, – сказал Дон Кихот.

– Но ведь на этих лугах, – ответил Санчо, – должны расти те травы, которые, по словам вашей милости, могут с успехом заменить обыкновенную пищу странствующим рыцарям.

– По правде говоря, – сказал Дон Кихот, – всем травам я предпочел бы добрую краюху хлеба с парой копченых сардинок в придачу. Но что об этом толковать! Садись, добрый Санчо, на своего осла и поезжай за мной. Бог милосерд, он посылает пищу мошкам в воздухе, червям в земле и головастикам в воде. Его солнце светит всем – и злым и добрым, а его дождь поливает и праведных и грешников. Он непременно позаботится о нас, своих слугах.

– Вашей милости, – сказал Санчо, – больше бы пристало быть проповедником, чем странствующим рыцарем.

– Странствующие рыцари обязаны все знать и все уметь, – ответил Дон Кихот. – В прежние времена бывали рыцари, которые могли произнести речь или проповедь не хуже любого доктора Парижского университета. Знай, мой друг, что никогда копье не притупляло пера, как и перо – копья.

– Хорошо, сеньор мой, пусть будет по-вашему, – сказал Санчо. – А теперь давайте-ка двинемся в путь и поищем где-нибудь ночлега. Хоть бы господь помог нам сыскать местечко, где нет ни волшебных одеял, ни призраков, ни очарованных мавров. Провались я, коли мне охота еще раз с ними встретиться.

– Попроси, сынок, божьей помощи, – сказал Дон Кихот, – и веди меня, куда хочешь, потому что на этот раз я готов предоставить тебе выбор ночлега. А теперь протяни-ка руку и пощупай, сколько у меня не хватает зубов. Вот здесь, справа, потому что тут у меня сильнее всего болит.

Санчо засунул ему в рот руку и спросил:

– Сколько зубов у вашей милости было здесь раньше?

– Четыре, – ответил Дон Кихот, – и все, кроме зубов мудрости, целые и здоровые.

– Не ошибается ли ваша милость? – спросил Санчо.

– Говорю тебе, что четыре, если не пять, – ответил Дон Кихот, – потому что за всю мою жизнь мне не рвали зубов, и ни один не сгнил и не выпал от простуды.

– А теперь у вашей милости, – сказал Санчо, – с этой стороны внизу осталось два с половиной, а наверху ровно ничего, ни одной половинки, совсем гладко стало, как ладошка.

– Вот несчастье! – воскликнул Дон Кихот, услышав от оруженосца эту печальную новость. – Лучше бы мне отрубили руку, – только, конечно, не правую, чтоб было чем держать меч. Ибо знай, Санчо, что рот без коренных зубов – то же, что мельница без жернова; для человека каждый зуб дороже алмаза. Но что поделаешь, еще не такие невзгоды могут постичь нас, принявших на себя суровый обет рыцарства. Садись, мой друг, на осла и трогайся в путь, а я последую за тобой всюду, куда пожелаешь.

Санчо сел на осла и поехал по большой дороге, в ту сторону, где он надеялся найти ночлег. А Дон Кихот плелся за ним на своем Росинанте: ехать быстрее он не мог, так как еле держался в седле от боли в боку и челюсти. Чтобы хоть чем-нибудь развлечь своего господина, Санчо завел с ним вот какую беседу.

Глава 14 о разумной беседе между Санчо Пансой и его господином и о последовавшем затем приключении с мертвым телом

– Сдается мне, сеньор, – сказал Санчо, – что все эти напасти обрушились на нас в наказание за то, что ваша милость не сдержали торжественного обета: не ночевать под крышей, не раздеваться на ночь, не вкушать хлеба за столом и не совершать многого другого, пока вы не добудете шлема Маландрина или Ламандрина, или как там звали этого проклятого волшебника.

– Ты верно говоришь, Санчо, – сказал Дон Кихот. – Честное слово, эта клятва совсем вылетела у меня из головы. Теперь я понимаю, за что тебя подбрасывали на одеяле. За то, конечно, что ты вовремя не напомнил мне об этом. Но ты увидишь, что я заглажу свою вину. Нет такого греха, которого бы рыцарь не мог искупить своими подвигами.

– Да я-то чем виноват, ведь я не давал никаких клятв! – воскликнул Санчо.

– Не важно, клялся ты или нет, – ответил Дон Кихот, – довольно и того, что ты был моим соучастником, вольным или невольным, – все равно. Ты видел, как я нарушил клятву, и не остановил меня.

– Ну, в таком случае постарайтесь, ваша милость, не забыть об этом, как вы забыли о своем обете. А то, чего доброго, у привидений явится охота еще раз потешиться надо мной, да, пожалуй, и над вашей милостью.

Беседуя таким образом, наши путники тихо плелись по большой дороге. Между тем солнце зашло, настала темная ночь, а никаких следов жилья все не было заметно. Измученные и голодные, они молча продолжали ехать вперед, с тоской помышляя о ночлеге. Вдруг вдали на дороге замелькали яркие огни, похожие на блуждающие звезды. При виде их Санчо чуть не умер со страха, да и Дон Кихоту стало не по себе.

Один натянул недоуздок осла, другой – поводья коня, и оба остановились, стараясь отгадать, что бы такое это могло быть. Они заметили, что огни движутся им навстречу и постепенно становятся все ярче и ярче. Тут Санчо затрясся, как лист, да и у Дон Кихота волосы встали дыбом. Призвав на помощь все свое мужество, наш рыцарь сказал:

– Без сомнения, Санчо, это одно из величайших и опаснейших приключений, в котором мне придется проявлять всю мою силу и мужество.

– Ну, пропала моя голова! – вскричал Санчо. – Если это опять призраки, – а похоже, что это так, – где мне набраться ребер, чтобы выдержать новую трепку?

– Кто бы ни были эти привидения, – заявил Дон Кихот, – я не позволю им тронуть хотя бы нитку на твоем платье. Если в прошлый раз они натешились над тобой, то только потому, что я не мог перелезть через изгородь во двор. Но сейчас мы в открытом поле, и здесь моему мечу есть где разгуляться.

– А если они опять нашлют на вас заклятье и пригвоздят к месту, как в тот раз, – сказал Санчо, – что пользы в том, что мы в открытом поле?

– Во всяком случае, Санчо, – сказал Дон Кихот, – прошу тебя – не падай духом. Ты сейчас на деле увидишь, каково мое мужество.

– Постараюсь, с божьей помощью, набраться храбрости, – ответил Санчо.

Свернув немного в сторону, они снова начали пристально вглядываться в темноту, пытаясь разобрать, что это за огни движутся на них; вскоре они различили множество каких-то странников в длинных мантиях; это жуткое зрелище так подействовало на Санчо, что он начал стучать зубами, как в лихорадке. Но еще больше он перетрусил, и еще сильнее застучали у него зубы, когда таинственная процессия приблизилась настолько, что ее можно было хорошо разглядеть. Впереди ехало человек двадцать всадников в белых мантиях, с зажженными факелами в руках; за ними двигались тяжелые похоронные дроги, а за дрогами следовало еще шесть всадников, закутанных в длинные траурные плащи, которые доходили почти до копыт мулов (что это были мулы, а не лошади, сразу было видно по их спокойной поступи). Всадники медленно подвигались вперед, что-то бормоча себе под нос тихими и жалобными голосами. В пустынной местности, да еще в такой поздний час, это необычайное зрелище могло испугать кого угодно. Не сомневаясь, что перед ним привидения, Санчо окончательно упал духом, но чем сильнее трусил Санчо, тем больше возрастало мужество Дон Кихота, воображению которого живо представилось одно из приключений, описанных в романах.

Ему почудилось, что похоронные дроги – траурная колесница, на которой везут убитого или тяжело раненного рыцаря, и что именно ему, Дон Кихоту, следует за него отомстить. Недолго думая, он взял наперевес свое копье, покрепче уселся в седле и, приосанившись, гордо выехал на середину дороги, по которой должны были проехать всадники в мантиях. Когда же они совсем приблизились, он крикнул громким голосом:

– Эй! Кто бы вы ни были, остановитесь! Отвечайте немедленно, кто вы такие, куда и откуда едете и кого везете на этой колеснице. Ибо по всему видно, что вы либо виновники, либо жертвы злодеяния. Я должен узнать, в чем дело, чтобы покарать вас за содеянное вами зло или отомстить за обиду, вам учиненную.

– Мы торопимся, – сказал один из всадников, – а до постоялого двора еще далеко, поэтому нам некогда вступать с вами в длинные разговоры.

И, пришпорив мула, он хотел проехать мимо. Оскорбленный таким ответом, Дон Кихот схватил мула за узду и закричал: