Дон Кихот

– Да я-то чем виноват, ведь я не давал никаких клятв! – воскликнул Санчо.

– Не важно, клялся ты или нет, – ответил Дон Кихот, – довольно и того, что ты был моим соучастником, вольным или невольным – все равно. Ты видел, как я нарушил клятву, и не остановил меня.

– Ну, в таком случае постарайтесь, ваша милость, не забыть об этом, как вы забыли о своем обете. А то, чего доброго, у привидений явится охота еще раз потешиться надо мной, да, пожалуй, и над вашей милостью.

Беседуя таким образом, наши путники тихо плелись по большой дороге. Между тем солнце зашло, настала темная ночь, а никаких следов жилья все не было заметно. Измученные и голодные, они молча продолжали ехать вперед, с тоской помышляя о ночлеге. Вдруг вдали на дороге замелькали яркие огни, похожие на блуждающие звезды. При виде их Санчо чуть не умер со страха, да и Дон Кихоту стало не по себе.

Один натянул недоуздок осла, другой – поводья коня, и оба остановились, стараясь отгадать, что бы такое это могло быть. Они заметили, что огни движутся им навстречу и постепенно становятся все ярче и ярче. Тут Санчо затрясся как лист, да и у Дон Кихота волосы встали дыбом. Призвав на помощь все свое мужество, наш рыцарь сказал:

– Без сомнения, Санчо, это одно из величайших и опаснейших приключений, в котором мне придется проявлять всю мою силу и мужество.

– Ну, пропала моя голова! – вскричал Санчо. – Если это опять призраки, – а похоже, что это так, – где мне набраться ребер, чтобы выдержать новую трепку?

– Кто бы ни были эти привидения, – заявил Дон Кихот, – я не позволю им тронуть хотя бы нитку на твоем платье. Если в прошлый раз они натешились над тобой, то только потому, что я не мог перелезть через изгородь во двор. Но сейчас мы в открытом поле, и здесь моему мечу есть где разгуляться.

– А если они опять нашлют на вас заклятье и пригвоздят к месту, как в тот раз, – сказал Санчо, – что пользы в том, что мы в открытом поле?

– Во всяком случае, Санчо, – сказал Дон Кихот, – прошу тебя – не падай духом. Ты сейчас на деле увидишь, каково мое мужество.

– Постараюсь, с Божьей помощью, набраться храбрости, – ответил Санчо.

Свернув немного в сторону, они снова начали пристально вглядываться в темноту, пытаясь разобрать, что это за огни движутся на них; вскоре они различили множество каких-то странников в длинных мантиях; это жуткое зрелище так подействовало на Санчо, что он начал стучать зубами, как в лихорадке. Но еще больше он перетрусил и еще сильнее застучали у него зубы, когда таинственная процессия приблизилась настолько, что ее можно было хорошо разглядеть. Впереди ехало человек двадцать всадников в белых мантиях, с зажженными факелами в руках; за ними двигались тяжелые похоронные дроги, а за дрогами следовало еще шесть всадников, закутанных в длинные траурные плащи, которые доходили почти до копыт мулов (что это были мулы, а не лошади, сразу было видно по их спокойной поступи). Всадники медленно подвигались вперед, что-то бормоча себе под нос тихими и жалобными голосами. В пустынной местности, да еще в такой поздний час, это необычайное зрелище могло испугать кого угодно. Не сомневаясь, что перед ним привидения, Санчо окончательно упал духом, но чем сильнее трусил Санчо, тем больше возрастало мужество Дон Кихота, воображению которого живо представилось одно из приключений, описанных в романах.

Ему почудилось, что похоронные дроги – траурная колесница, на которой везут убитого или тяжело раненного рыцаря, и что именно ему, Дон Кихоту, следует за него отомстить. Недолго думая, он взял наперевес свое копье, покрепче уселся в седле и, приосанившись, гордо выехал на середину дороги, по которой должны были проехать всадники в мантиях. Когда же они совсем приблизились, он крикнул громким голосом:

– Эй! Кто бы вы ни были, остановитесь! Отвечайте немедленно, кто вы такие, куда и откуда едете и кого везете на этой колеснице. Ибо по всему видно, что вы либо виновники, либо жертвы злодеяния. Я должен узнать, в чем дело, чтобы покарать вас за содеянное вами зло или отомстить за обиду, вам учиненную.

– Мы торопимся, – сказал один из всадников, – а до постоялого двора еще далеко, поэтому нам некогда вступать с вами в длинные разговоры.

И пришпорив мула, он хотел проехать мимо. Оскорбленный таким ответом, Дон Кихот схватил мула за узду и закричал:

– Остановитесь, невежи, и отвечайте на мои вопросы! В противном случае я вызываю вас на бой.

Испуганный мул встал на дыбы и сбросил седока на землю. Слуга, шедший рядом, принялся осыпать Дон Кихота ругательствами. Дон Кихот, и без того уже взбешенный, бросился на одного из всадников в черном и в мгновение ока свалил его на землю. Затем он с молниеносной быстротой устремился на остальных противников. Казалось, у Росинанта выросли крылья – так легко и горделиво носился он взад и вперед. Всадники в мантиях были робкие и к тому же безоружные люди. Они и не пытались дать отпор Дон Кихоту и разбежались в разные стороны. Им, должно быть, казалось, что на них напал не человек, а дьявол.

Покончив со всеми своими врагами, Дон Кихот снова подъехал к всаднику, сброшенному мулом. Тот все еще беспомощно лежал на земле; возле него валялся догоравший факел. Дон Кихот направил на него свое копье и повелел, под угрозой смерти, сдаться.

– Сдаюсь, сдаюсь! – закричал лежавший. – Пощадите меня, ваша милость, я сломал себе ногу и не могу подняться. Умоляю вас, сеньор, если вы добрый христианин, не убивайте меня. Ведь я духовное лицо.

– Так какой же дьявол, – воскликнул Дон Кихот, – заставил вас, духовное лицо, впутаться в эту историю?

– Кто меня впутал в нее? – отвечал лежащий. – Должно быть, злая судьба.

– Смотрите, как бы вам не пришлось еще хуже, – сказал Дон Кихот. – Лучше не упрямьтесь и объясните толком, кто вы такой и что это за процессия.

– Охотно удовлетворю вашу милость, – ответил лиценциат. – Итак, позвольте доложить вашей милости, что я зовусь Алонзо Лопес, родом из Алькобендаса. Я ехал из города Баэсы вместе с другими одиннадцатью священнослужителями – все они сейчас разбежались. Мы направлялись в Сеговию, провожая тело одного дворянина, умершего в Баэсе, в фамильный склеп в Сеговии, откуда он родом.

– Кто же убил его? – спросил Дон Кихот.

– Бог с помощью гнилой горячки, унесшей его в могилу.

– Если так, – сказал Дон Кихот, – то Господь избавил меня от труда мстить за этого человека, ибо в смерти его никто не повинен. Должен вам сказать, ваше преподобие, что я – рыцарь из Ламанчи, по имени Дон Кихот, и мое назначение – странствовать по свету в поисках приключений, творя правый суд, карая злодеев, защищая обиженных, утешая несчастных.

– Уже не знаю, – промолвил лиценциат, – как вы чините правый суд, а только ногу мою вы так починили, что она до конца жизни не выправится; и утешили вы меня так, что я этого вовек не забуду. Поистине приключение это оказалось для меня великим злоключением.

– Не все так делается, как мы того хотим, – ответил Дон Кихот. – Вся беда в том, сеньор лиценциат, что вам пришло на ум путешествовать глубокой ночью, в траурных одеждах, с зажженными факелами в руках, распевая вполголоса какие-то непонятные напевы. Немудрено, что я принял вас за выходцев с того света, за полчище злых демонов, и, исполняя долг странствующего рыцаря, напал на вас.

– Уж, видно, мне так было на роду написано, – сказал лиценциат, – но по крайней мере, сеньор странствующий рыцарь, раз вы причинили мне такое зло, то помогите мне подняться, потому что я никак не могу высвободить из-под седла ногу, запутавшуюся в стремени.

– Что же вы молчали до сих пор! – воскликнул Дон Кихот. – Санчо, Санчо! – позвал он своего оруженосца.

Однако Санчо вовсе не торопился на его зов. В первые минуты схватки он только дивился отваге и ловкости своего господина, но затем, опомнившись от страха и удивления, занялся втихомолку разгрузкой мула, шедшего позади с вьюком съестных припасов. Устроив из своего плаща объемистый мешок, он торопливо стал перекладывать туда провизию. Только покончив с этим делом и положив мешок на серого, он поспешил на зов своего хозяина. Совместными усилиями они вытащили сеньора лиценциата из-под мула, усадили его в седло и дали ему в руки факел. Затем Дон Кихот предложил бедняге отправиться вдогонку за своими спутниками и передать им его извинения за невольную обиду, которую он им нанес, исполняя священный долг странствующего рыцаря. А Санчо к этому прибавил:

– Если бы эти сеньоры пожелали узнать, кто тот храбрец, который так ловко с ними расправился, скажите им, ваша милость, что это знаменитый Дон Кихот Ламанчский по прозванию Рыцарь Печального Образа.

Когда лиценциат распрощался с ними и поехал своей дорогой, Дон Кихот спросил Санчо, почему это ему вздумалось назвать его Рыцарем Печального Образа.

– Да видите, ваша милость, – ответил Санчо, – при свете факела вы показались мне таким несчастным, худым и бледным, что просто жалко было на вас смотреть. Вы, должно быть, совсем измучились с этими сражениями да приключениями.

– Нет, Санчо, – сказал Дон Кихот, – дело совсем не в этом. Вернее всего, что мудрец, которому предстоит написать историю моих подвигов, счел нужным, чтобы я избрал себе какое-нибудь прозвище по примеру рыцарей былых времен: один звался Рыцарем Пламенного Меча, другой – Рыцарем Дев, третий – Рыцарем Смерти, – под этими прозвищами они и стали известны на всем земном шаре. Так вот я и думаю, что этот мудрец внушил тебе мысль назвать меня Рыцарем Печального Образа. Отныне я принимаю это имя и, чтобы закрепить его за собой, при первой же возможности прикажу изобразить на своем щите самое печальное лицо.

– Незачем тратить на это время и деньги, – сказал Санчо. – Довольно вам поднять забрало, и каждый, без всяких изображений на щите, сразу же назовет вас Рыцарем Печального Образа, – уж вы можете мне поверить. Клянусь вам, сеньор. Голод и выбитые зубы так вас украсили, что вы вполне можете обойтись без печального изображения на щите.

Дон Кихот улыбнулся, но не стал спорить с Санчо. Нашему рыцарю внезапно пришло в голову, что он должен осмотреть погребальную колесницу, дабы проверить, действительно ли на ней везут человеческое тело. Но Санчо воспротивился этому.

– Сеньор, – сказал он, – это опасное приключение окончилось для вашей милости более счастливо, чем все прежние. Но люди, обращенные вами в бегство, могут спохватиться, что они бежали от одного-единственного рыцаря. Опомнившись и устыдившись своей трусости, они, пожалуй, вернутся да зададут нам хорошую трепку. Осел мой в полном порядке, горы близко, голод дает себя чувствовать, – так не лучше ли нам попроворнее удалиться отсюда? Мертвый, как говорится, в могилу, а живой – за стол.

Тут Санчо схватил осла за узду и решительно двинулся вперед. Дон Кихот, сознавая, что его оруженосец прав, последовал за ним без всяких возражений. Перевалив через цепь холмов, они выехали на уютную, защищенную от ветра лужайку и решили здесь заночевать. Санчо разгрузил осла; рыцарь и оруженосец растянулись на зеленой траве и сразу позавтракали, пообедали и поужинали, набив свои желудки холодными закусками, которые господа церковники (редко о себе забывающие) везли на муле в своем обозе. Но тут явилась новая беда: у них не оказалось не только вина, но даже воды, чтобы промочить горло. Тогда Санчо, заметив, что лужайка покрыта мелкой, свежей травкой, сказал… но что именно он сказал, мы узнаем из следующей главы.

Глава XV

о невиданном и неслыханном подвиге, совершенном рыцарем Дон Кихотом Ламанчским

– Эта трава так свежа, сеньор, что поблизости, наверное, есть какой-нибудь ручеек. Пройдемте немного подальше. Я уверен, что нам удастся утолить ужасную жажду, которая, по правде сказать, еще хуже голода.

Совет понравился Дон Кихоту; он взял Росинанта за узду. Санчо нагрузил на осла все остатки ужина, и они двинулись вперед. Ночь была так темна, что они могли пробираться по лугу только ощупью. Но не успели они сделать и двухсот шагов, как до слуха их долетел сильный шум потока, падавшего, казалось, с огромных и высоких утесов. Шум этот чрезвычайно их обрадовал. Они остановились, чтобы прислушаться, с какой стороны он доносится, но тут вдруг различили странные звуки, совсем не похожие на гул водопада. Это были какие-то мерные удары, словно кто-то бил молотом о наковальню. Звуки эти, сливаясь с яростным гулом потока, способны были вселить страх в сердце всякого, и Санчо, который от природы был труслив и малодушен, совсем растерялся от ужаса. Ночь была темная, место пустынное, листья деревьев, колеблемые нежным ветерком, шелестели тихо и жутко; вдали глухо шумел водопад, и сквозь этот шум мерно раздавались зловещие удары, – все это невольно вселяло страх в сердце.

Дон Кихот не мог более оставаться в неизвестности. Исполненный отваги и решимости, он вскочил на верного Росинанта, схватил щит, взял копье наперевес и воскликнул:

– Друг Санчо, ты должен знать, что Небу было угодно произвести меня на свет в железный век, чтобы я воскресил век золотой. Я – тот, кому суждены опасности, великие деяния и отважные подвиги. Я – тот, повторяю, кому надлежит воскресить доблесть рыцарей Круглого стола [21 - Рыцари круглого стола или рыцари короля Артура – персонажи британского эпоса и рыцарских романов о короле Артуре. Собирались во дворце короля за круглым столом.], двенадцати пэров Франции [22 - Двенадцать пэров Франции (шесть церковных и шесть светских) – крупнейшие феодалы, прямые вассалы короны Франции.], девяти мужей Славы [23 - Девять мужей славы – в средние века – легендарные вожди древних евреев (Иисус Навин, Царь Давид, Иуда Маккавей); герои языческой древности (Александр Македонский, Гектор Троянский, Юлий Цезарь); христиане (Король Артур, Карл Великий, Готфрид Бульонский).], затмив собой всех Платиров, Таблантов, Оливантов, Тирантов, Фебов и Бельянисов и все полчища знаменитых странствующих рыцарей минувших времен, ибо я совершу столько великих и удивительных подвигов, что перед ними померкнут самые славные деяния этих героев. Прислушайся, мой верный и преданный оруженосец, как глубоко молчание беспросветной ночи, как глухо и невнятно лепечут листья, как жутко шумит поток, словно он низвергается с высоких Лунных гор, как беспрестанные удары поражают и терзают наш слух. Все это может пробудить боязнь и ужас в сердце самого Марса [24 - Марс – древнегреческий бог войны.]; что же сказать о тех, кто не привык к подобным приключениям! Но я не знаю страха, кровь моя кипит, и сердце готово выпрыгнуть из груди, – так жажду я броситься в это приключение, как бы опасно оно ни было. Итак, прощай. Подтяни немного подпруги у Росинанта, и да хранит тебя Бог! Жди меня здесь три дня, не больше. Если через три дня я не вернусь, отправляйся домой, в деревню, а затем побывай в Тобосо и передай несравненной госпоже моей Дульсинее, что плененный ею рыцарь погиб, совершая подвиг, который сделал достойным того, кто хочет называться ее слугой.

Выслушав слова своего господина, Санчо так растрогался, что заплакал и сказал:

– Не понимаю, сеньор, почему вам вздумалось пускаться в это ужасное приключение: теперь ночь, никто нас не видит, и мы отлично можем свернуть в сторону и избежать опасности, хотя бы нам пришлось не пить целых трое суток. Никто об этом не узнает и не назовет нас трусами, тем более что наш деревенский священник, которого ваша милость отлично знает, не раз, мне помнится, говорил в проповедях: кто напрашивается на опасность, тот и погибает. Небо спасло вашу милость от подбрасывания на одеяле, которое выпало мне на долю. Оно сохранило вас невредимым в победоносной битве с толпой врагов, сопровождавших покойника. Довольно с вас и этого. Не искушайте судьбу, пускаясь в приключение, где можно уцелеть только чудом. Подумайте обо мне. Знайте, что едва вы покинете меня, как я от страха отдам свою душу всякому, кто пожелает ее взять. Я оставил родину, бросил жену и детей, чтобы служить вашей милости, надеясь на этом деле не потерять, а выиграть; но, как говорится, жадность рвет мешок. Все мои надежды рушатся. Как раз в ту самую минуту, когда я рассчитывал получить злополучный остров, который ваша милость столько раз мне обещала, вы собираетесь покинуть меня в этом глухом, безлюдном месте. Во имя самого Бога, сеньор, умоляю вас, не причиняйте мне такого горя. Дождитесь хоть утра. Ведь до рассвета осталось не более трех часов, если только меня не обманывает наука, которую я изучал, когда скитался пастухом в полях. Сейчас пасть Медведицы [25 - Имеется в виду созвездие Большой Медведицы, по которому можно определить время.] приходится как раз над нашими головами, а это означает полночь.

– Где ты видишь пасть Медведицы, Санчо? – спросил Дон Кихот. – Ведь ночь так пасмурна, что на небе нельзя разглядеть ни одной звезды.

– Это верно, – ответил Санчо, – но у страха много глаз: он видит и то, что под землей, и то, что на небе. А впрочем, здраво рассуждая, и без того ясно, что до рассвета недалеко.