Понедельник. Литературный альманах. 10-й выпуск

Примерно в шесть утра Даниэля разбудили вопли котов за окном. Чертыхнувшись, он резко сел в кровати и оперся о неё кулаками поверх одеяла – был конец августа, и по ночам было уже прохладно. В соответствии с инструкцией он сделал несколько глубоких вдохов через нос и столько же спокойных выдохов через рот и окончательно проснулся. Где-то в районе затылка еще сохранились смутные останки сновидения, но буквально через несколько минут сознание очистилось совершенно.

Резкий звонок будильника – наконец-то! – напомнил о странном письме, которое Даниэль получил накануне поздно вечером, с курьером. Странным оно было хотя бы потому, что было обычным бумажным письмом, да еще с красной сургучной печатью. Разумеется, будучи человеком современным, он пользовался средствами коммуникации имеющими быть в XXI веке, а тут – бумажное письмо, забытый эпистолярный жанр… Увидев незнакомый язык, коим был подписан конверт, Даниэль не стал его открывать, решив продлить интригу до утра, «поелику утро вечера мудренее».

Еще раз глянув на часы, прикрепленные к бутафорскому столбу, подпирающему спинку кровати со стороны ног, он соскочил на пол и босиком поспешил исполнить рутинный утренний ритуал гигиены. Затем сварил себе крепкий кофе и, не позавтракав, но с горячей чашкой, демонстрируя чудеса эквилибра, стремительно пробежал в кабинет (он же библиотека), приютившийся в дальней части студио у высокого окна; там он уселся в кресло, кончиками пальцев ног выгреб из под него тапки, в которые тут же и обулся, осторожно, с краю, пригубил ароматный горячий напиток, поставил чашку на кофейный, он же журнальный столик и лишь затем, с каким-то почтением, с другого его края осторожно потянул и взял в руки загадочный конверт, отложенный вечером.

ЗАНУДА

Толстая и веселая писательница детективов Клара Карловна Воронец совершает утреннюю пробежку по раннему и пустынному пляжу вдоль берега моря в поисках очередной криминальной коллизии к будущему роману. Морской бриз вызывает прилив творческих сил и побуждает Клару Карловну на литературные подвиги. Но в последнее время писательница Воронец страдает творческим запором. Извините. Не пишется. В поисках оригинального и, разумеется, продаваемого сюжета она перечитала всю детективную классику: от Эдгара По, через Конан Дойла и Агату Кристи, и до… Впрочем, имен современных гениев детективного жанра она не помнит. Говорит, что если бы сама не писала детективов, вряд ли бы помнила своё имя, и громко хохочет, радуясь собственному остроумию.

Клара Карловна уже достигла того возраста, о котором говорят «почтенный», но выглядит и ощущает себя вполне бодрой, самодостаточной и без комплексов, свойственных зачастую её сверстницам. Её любезный сосед Даниэль называет ее Занудой, на что мадам писательница не обижается совершенно. Зануда так Зануда, ей даже нравится. Попросту говоря, Клара Карловна – дама совершенно независимая, не гнушается и «выражений», уверяя, что сие есть естественная часть жизни свободных от предрассудков современных хомо сапиенс.

Пробегая мимо пустых пляжных лежаков, Клара Карловна замечает впереди парня и девушку, расположившихся на столовой скатерти, расстеленной прямо на песке у воды (мадам писательница приметила край бахромы.) Эти, как ни странно, не целуются, что было бы естественно, а отчаянно и в голос спорят друг с другом. Клара Карловна переходит с рыси на бег трусцой, а приблизившись к молодёжи, начинает бег на месте, за ними и неподалеку. Стараясь не привлекать к себе внимания, она прислушивается к их перепалке…

***

«Ева, Милая Ева…», – ах, как хорошо придумал Малыш Авель. Но ведь у меня есть ещё одно имя? Плодоферма?! Какое странное слово! Надо будет попросить Адама, чтобы он перепридумал его на более благозвучное. Последнее время Адам совсем разленился. На охоту не ходит, Каину не помогает и ни одного нового слова. Каин очень сердится на него из-за этого.

– Ева! Ева! Ну где же ты, Праматерь всего сущего? Неужели ты не слышишь, как мне плохо?! Мне очень плохо!!!

– Толстый, омерзительный боров! – Ева взвилась. Ей так приятно думалось, а этот бездельник все испортил! – Остался бы с Лилит, жирный лентяй! А мы продолжали бы жить Там… с Малышом Авелем и Каином! Там – хорошо!…

Ева закрыла глаза и представила свою прошлую, тамошнюю жизнь.

– Дура! – Адам забыл о том, что ему плохо. – Какая Лилит?! Если бы я остался с Лилит, тебя и в помине не было бы! Ни Тут, ни Там!

– Да?! А зачем ты назвал нашего малыша Авелем?

– Он велел.

– Он велел? Он – ничего тебе не велел! Он тебе Поручил! Доверил! А Ты, жалкое существо, все испортил!

– Ну почему испортил? – Адам искренне удивился. – Ты разве забыла, как легко его родила? Вспомни, Ева! Вдох-выдох, вдох-вдох, и вот он, как прозрачное белое облачко пара, явился в этот мир, наш Авель…

Вдохновлённый неожиданно разыгравшимся воображением, Адам вознамерился продолжить панегирик, но не тут-то было.

– Авель! Он ведь такой слабенький! – Ева разрыдалась. – Он все время молчит и только улыбается!

У Клары Карловны Воронец, женщины опытной, немало повидавшей на своем веку всяких чудес, ноги подкосились, и она рухнула. Нет, она не упала в обморок, но просто – как стояла, так и уселась в песок. Она смотрит на удивительную парочку и понимает, что видит… настоящих… Адама и Еву… Мадам писательница оглядывается по сторонам, дабы убедиться, что никто не видит ее безумия. Она уверена, что у неё глюки. Того, что она сейчас видит, не может быть, потому что не может быть никогда!!!

– Ева! Но ведь это же хорошо, что ребёнок улыбается. Когда он улыбается, мне кажется, что это улыбается Он, улыбается нам! Разве нет?

– Даааа!!! – Ева никак не может успокоиться. – Но я хочу Тудаааа! Я хочу Домой!

Адаму становится грустно. Он ни с того ни с сего оборачивается назад, упирается взглядом в Зануду и как-то странно произносит:

– А Каин без меня ушел…

***

И тут мадам писательница понимает, что нет, нет, нет, она не сошла с ума, а это, вот это всё, что она сейчас видит, – сюжет её нового произведения материализовался здесь, на пляже! Она ещё не знает, каким образом все это превратится в детектив, но зато она, Клара Карловна Воронец, понимает, что это точно будет гениально!

Погода начинает портиться. Небо из голубого становится темно-серым и тяжёлым, а ветер, поначалу бывший приятными и прохладным, усиливается. Кисти скатерти задираются вверх и, подхватывая песок, швыряют его в лица сидящим. Молодые люди быстро поднимаются, скатерть запихивают в холщовую сумку и бегом спешат убраться подальше от штормового моря. Вслед за ними, но в противоположном направлении, заторопилась и мадам писательница, заторопилась к своему ещё не написанному, но уже родившемуся где-то внутри неё необыкновенному детективу!

***

«У Каина с Авелем были странные отношения», – напечатала она и задумалась. А какие?..

И тут на неё нахлынуло!

«А никакие! Никакие…», – она быстро застучала по клавишам.

«…хоть и были они двойняшками. Вот Адам никогда не мог понять, кто есть кто. Для него оба они были на одно лицо. И только Ева их различала. Оба были невысокого роста, курчавые коренастые крепыши. Только Каин был немного ниже Авеля и огненно-рыжий, а у того, у Авеля, голову украшала копна иссиня-черных волос и над правой бровью едва заметная родинка.

Ещё с утра у Каина не заладилось. Он злится на толстого Адама, потому что тот не захотел идти с ним на охоту. У него, видите ли, живот разболелся. Вчера объелся крольчатиной, которую очень вкусно приготовила Ева, а сегодня лежит в лёжку и пыхтит, как уставший после долгого неудачного гона баран.

Ева велела ему разыскать Авеля, который вот уж как два восхода Вечерней Звезды не возвращался. Ну вот, задумал одно, а придётся делать и другое. Мало того, что Адам не захотел ему помочь, так тут ещё Авеля ищи.

Взгромоздив на спину охотничью поклажу (лук, колчан, силки на птиц и мелких зверушек), Каин выступил в путь в гордом одиночестве, рыча от раздражения».