«Некрономикон» и шифр Медиума

– А то, что чуть не отправили меня на тот свет, заставив выпить какой-то дряни, – Медиум повысил голос. – Это всё по-глупости было. Я получил тяжёлое отравление и впал в кому. Я находился на краю пропасти, отделяющей жизнь и смерть. Я хотел умереть, но и боялся этого. Я так мало прожил, но ничего в этой жизни меня не радовало. А ведь, когда я находился в этом состоянии, я видел вас. Вы хвастались друг перед другом, какие вы герои, что отправили меня к праотцам и что одним порочным генофондом стало на Земле меньше. Я видел свою мать, которая похудела и осунулась за эти пару дней. Ведь она не спала ни днем, ни ночью, почти ничего не ела и всё время плакала.

– Ты и это знаешь, Мартин? – Межинский впервые обратился к Медиуму по имени и поднял на него глаза.

– Какое право вы имели распоряжаться чужой жизнью? – не обратил никакого внимания на него Медиум. – Зачем вы взяли на себя миссию уничтожать других, не похожих на вас людей? Я хотел умереть. Но, видимо, каким-то высшим силам это не было нужно. И вот я увидел Будду. Он мне сказал, что путь к самопознанию и истине лежит через внутреннее духовное очищение. «Ты достаточно настрадался в своей жизни, теперь ты готов помогать другим, таким же страждущим, как и сам», – поучал он меня. – «Ты станешь Медиумом и через тебя я буду передавать людям свои знания и опыт. Через тебя я буду исцелять страждущих и душой, и телом. К тебе будут приходить за помощью много людей, они действительно несчастны, они страдают оттого, что не могут обрести внутреннюю гармонию и не могут быть в согласии с собой. Ты им поможешь, но будешь делать это абсолютно безвозмездно, иначе все твои деяния не будут иметь духовной силы. Тебе ещё рано умирать, твой час ещё не пробил. Ты, если будешь слушать моих советов, проживешь долгую и счастливую жизнь и когда тело твоё умрет, то твоя душа вознесётся к бессмертным душам других не испорченных цивилизацией и низменными поступками людей». Так он мне говорил. И ещё много другого и интересного. Я проникся его учением, я полюбил его за мудрость и простоту, за доброту и душевность, но думал, что это всё предсмертные видения и как только я умру, я его больше не увижу. Но неожиданно я пришёл в себя. Врачи удивлённо пожимали плечами. Меня отключили от аппарата жизнеобеспечения и через пару дней выписали домой. Я был абсолютно здоров. Даже те болезни, которыми я болел раньше, меня больше не беспокоили. Через некоторое время ко мне приехали два человека в странных одеждах с Тибета, оформили необходимые документы и я уехал с ними в один из буддийских монастырей.

– А вам было удивительно, куда я пропал, не правда ли? – Медиум снова вплотную подошёл к Максиму. – Вы были уверены, что я сдох. Моя мать сразу же после моего отъезда переехала в другой район и больше вам ничего не напоминало обо мне. Я пробыл на Тибете долгих пять лет вместе с другими послушниками из разных стран. Там было всё очень удивительно и интересно. Я, как будто, попал в другой фантастический мир. Мир духовных ценностей, мир нереальных образов и интеллектуальных поступков. Мир, где всё было отличным от грязного и жестокого мира, в котором я жил раньше. Я наслаждался переменами, которые происходили в моем теле и душе. Я познавал новый мир, медитировал, учился у других монахов покорности, терпению и милосердию. Ты первый человек, которому я всё это рассказываю. Или может тебе это неинтересно? Ты можешь уйти, я тебя не задерживаю.

Межинский, смотря куда-то в сторону, промолвил:

– Продолжай. У меня есть много времени.

– Очень хорошо. И у меня есть много времени, – Медиум схватил Максима за плечи и глядя прямо ему в глаза, негромко сказал. – Я долго не мог никому ничего рассказывать. Я дал обет молчания. И все, что происходило со мной в эти пять лет так и уйдёт со мной в мир иной. И вот я снова вернулся в родной город, в город не самых приятных воспоминаний, в город, в котором я столько прожил неприятных моментов. Но я вернулся сюда другим человеком. Вместо запуганного, жалкого и слабого создания, я стал сильным, всемогущим и великим Медиумом, который может управлять сознанием и душами других людей. Моя бедная мама не пережила разлуки со мной и умерла. Я очень сожалел об этом. Но я не мог взять её с собой. Это было запрещено. В моей жизни теперь стало много ограничений. Я, например, не мог жениться. Мне не запрещалось иметь связи с женщинами, но ни одна из них не могла стать моей собственностью. А супружеская жизнь подразумевает некоторые ограничения и зависимость. Еще когда я был молод, я помог одной девушке и спас от смерти её маму. И с тех пор она осталась со мной жить и стала моей верной и надёжной помощницей.

– Ты говоришь о Полине? – перебил Межинский. – А я думал, что она у тебя работает и ты платишь ей зарплату.

– У нас с ней духовная и эмоциональная близость, но тебя это не касаеться, – отрезал Медиум и снова сел на своё место. – Я также должен был есть простую пищу, без излишних гастрономических изысков, отказаться от алкоголя, сладостей и пить только воду или чай. Я не имею права смотреть телевизор, пользоваться компьютером, посещать развлекательные мероприятия. Но я даже рад этому. Меня такая жизнь всегда устраивала. Постепенно обо мне стал знать весь город. Информация о человеке, который лечил безнадёжных больных, который давал мудрые советы тем, кто попадал в затруднительное положение, распространялась очень быстро. Я был удовлетворён. Меня охватывало чувство радости, когда я в очередной раз спасал чью-то жизнь. Это было незабываемое чувство, что я кому-то нужен, что я оказался полезен обществу и людям. Тебе ведь тоже знакомо это чувство? Ведь ты тоже делал полезные и нужные дела.

Максим кивнул головой, хотя и Медиум не требовал от него ответа.

– Так вот, теперь послушай одну очень важную вещь, – Медиум сделал многозначительную паузу. – Ты никогда не задавался вопросом, почему твои дворовые друзья так рано ушли из жизни, один за другим и никто из них не дожил даже до тридцати? Только ты один и остался.

Межинский вскинул голову и удивлённо посмотрел на Мартина.

– Так это всё ты? – медленно протянул он.

– Нет, не я, – невозмутимо ответил Медиум. – Я не имею права причинять другим людям боль и страдания. Но я догадываюсь кто за этим стоит и точно знаю – они ушли из жизни из-за того, что издевались надо мной и приносили мне физическую и душевную боль. А ведь никакого криминала, все выглядело естественно и без всяких подозрений. Один отравился метиловым спиртом и умер в страшных судорогах, так и не дождавшись скорой помощи; другой погиб в криминальных разборках, получив пулю в самое сердце; третий утонул, когда поехал с какой-то малолеткой отдыхать на море; четвертый погиб в автокатастрофе, на секунду заснув за рулём и вылетев на «встречку»; а пятый выпрыгнул из окна, когда у него наступил очередной приступ депрессии. Пять молодых парней – пять смертей.

– Я догадывался, что ты за этим всем стоишь, – Межинский соскочил с места. – И тебе не жалко было такое сделать. Ты же сам говорил, что никто не имеет права лишать другого человека жизни. Из-за того, что тебя обижали, ты сделал несчастными пять семей. Подумай, как воспринимали смерть своих сыновей матери, как страдали отцы, братья и сестры. Ты спас много жизней, но они не могут перекрыть тех, которых ты загубил.

– Перестань мне читать нравоучения, – процедил сквозь зубы Медиум. – Тоже мне святой нашелся. Я никого не трогал даже пальцем. А в том, что произошло, виноваты какие-то высшие, неведомые нам силы.

– И ты не пытался остановить эти силы? – недоумевал Межинский, стиснув кулаки. – Ты такая же мразь, как и все остальные. Это только со стороны ты выглядишь каким-то особенным, святым. А душа у тебя такая же чёрная и подлая, как и у всех двуногих.

– Душа у меня чиста и прозрачна, как вода в ручейке весной, – ехидно улыбнулся Медиум. – Ты мне будешь говорить о нравственности. Ты и тебе подобные, которые создали этот мир, где сильный убивает слабого, богатый порабощает бедного, здоровый смеётся над больным, а сытый никак не может понять голодного. Мир, где каждый человек, стремится стать лучше, богаче, здоровее за счёт счастья, благополучия и здоровья других людей. Плевать на всех – главное, чтобы мне было хорошо. Вот как называется ваш мир. За те пять лет, что я провёл в Тибете, я многое осознал. Я понял, что, если постоянно очищать своё тело и душу, не важно через что – через молитву или медитацию, через милосердие или сострадание, через пост или воздержание – то можно достичь таких высот нравственности и покоя, что никакие внешние стимулы не заставят человека делать противоправные, бессердечные и жестокие дела. Но проблема в том, что один очищается, а другой-нет. Один делает добрые дела, а другой-нет. И между двумя индивидуумами происходит постоянная борьба. Борьба между добром и злом. И зло сейчас уверенно одерживает победу.

– Ты хочешь сказать, что восстанавливаешь статус-кво, – Межинский немного успокоился. – Но пять смертей, которые совершились с твоего молчаливого согласия, на это ты, что ответишь.

– Я сделал все, что смог, эти люди должны были умереть, – спокойно ответил Медиум. – Никакого толку в жизни от них уже не было бы. А смертей должно было быть шесть.

Межинский аж подпрыгнул на месте и вопросительно уставился на Мартина.

– А что ты так удивлённо смотришь? – снова улыбнулся Медиум. – За время нашего разговора ты не задал себе вопрос, почему же ты остался жив из всей этой компании.

– Ну, и почему же?

– Считай, что ты выиграл счастливый билет, – продолжал улыбаться Медиум.

– А если серъёзно, Мартин, – Межинский посмотрел на Медиума с надеждой. – Почему меня оставили в живых?

– Потому что ты единственный из той компании, к которому я испытывал симпатию, – Медиум отвёл глаза в сторону. – Да, да, не удивляйся. Есть такой термин в психологии «стокгольмский синдром» – это когда жертва начинает чувствовать симпатию к своему мучителю.

– Но «стокгольмский синдром» применялся по отношению к заложникам, – возразил Межинский. – Ты же не был ограничен ни в движениях, ни во времени.

– Ты прав, но понятие «стокгольмского синдрома» шире и выделяют так называемый бытовой «стокгольмский синдром», – пояснил Медиум, продолжая смотреть в сторону. – Каждая десятая жертва изнасилования вспоминает, что было всё не так уж и плохо и мечтает быть изнасилованной этим человеком ещё раз и даже завязать с ним романтические отношения. Половина жен, чьи мужья распускают руки, никогда не заявят на него в полицию, потому что жить без него не могут и чем сильнее порой побои, тем сильнее эта страсть и покорность. Так случилось и со мной. Побои и унижения от других я воспринимал очень болезненно, а вот от тебя очень спокойно и иногда даже мечтал, чтобы ты ударил меня ещё так разок. Глупо, не правда ли.

– Но почему я этого не замечал? – спросил Межинский.

– Это потому что я думал, что со мной происходит что-то ненормальное и старался скрыть все это в глубинах сознания, – задумчиво произнёс Медиум. – Это позже появился термин «стокгольмский синдром» и его описание. Поэтому, когда стали приходить сообщения о смерти твоих дружков я понял, что это связано со мной и что ты тоже скоро умрешь. Ты уже тогда начал работать следователем и я наблюдал за переменами, происходящими с тобой. Нет, ты не был конченым отморозком, как твои друзья. Ты стал порядочным и честным человеком и я постоянно думал, что совсем не хочу твоей смерти. Мои мысли материализовались – тебя не тронули и я решил помогать тебе, так как видел, что ты тоже делаешь очень полезные, нужные и добрые дела.

– Помоги мне в последний раз, – попросил Межинский. – Дай мне адрес этого человека. И больше я тебя ни о чём просить не буду.

– Я тебе довольно доходчиво объяснил, почему я не хочу этого делать, – невозмутимо ответил Медиум. – Не хочешь платить деньги – разгадывай головоломку, которую я тебе предложил.

– Но к этому шифру, черт возьми, нужен ключ, – повысил голос Максим.

– Правильно, а ключ у меня вот здесь, – Медиум прикоснулся рукой к голове. – И его ты не получишь.

– Намекни хотя бы, что это за человек, кем работает, как его зовут или, хотя бы, как он выглядит? – Межинский не терял последней надежды.

– Я что похож на идиота, – Медиум иронично усмехнулся. – Если я тебе дам ещё хоть крупицу информации, ты со своими связями и умом быстро найдёшь этого человека и никакие шифры тебе уже не будут нужны.

– Это вымогательство, – закричал Максим. – Да, я на тебя натравлю полицию, налоговую и прокуратуру. Твою деятельность запретят, а тебя посадят на несколько лет.

– Сколько агрессии и глупости, – невозмутимо ответил Медиум. – Были уже здесь и налоговая, и полиция, сначала с проверками, а потом и как клиенты. Ты думаешь, что я кого-то боюсь и ты набрался храбрости угрожать мне. Мне, Великому Медиуму, которого знает весь город и перед которым снимают шляпу властные структуры. Или ты вспомнил молодость, и решил, что снова имеешь хоть какую-то власть надо мной. Я очень просто могу убедить тебя в противоположном. Я силён и всемогущ, а ты так и остался жалким человечишкой со своими низменными интересами и потребностями.

– Это ты возомнил о себе чёрт знает что, – Межинский приблизился вплотную к Медиуму и сжал кулаки. – Я думаю всем интересно будет узнать, что ты представлял из себя в детстве. Слабое, жалкое, больное и уродливое создание, которого все унижали и оскорбляли.

Медиум невозмутимо улыбнулся и посмотрел прямо в глаза Максиму:

– Ты неблагодарная тварь, я, кажется, ошибся в тебе, подарив жизнь. Ведь смертей должно было быть шесть. Но ничего, это ведь всё можно исправить. Можно ведь колесо истории отмотать назад.

Межинский от взгляда Медиума почувствовал оцепенение, как и в начале их встречи. Почему-то ослабли ноги и руки, по телу пробежал озноб, а дыхание стало ослабленным.

– Теперь ты ответишь за свои слова, несмотря на мою симпатию к тебе, – продолжал далее Медиум, не ослабляя взгляда. – Ответишь за издевательства надо мной в детстве, ответишь за помощь, которую я оказывал тебе всю жизнь. Я только не пойму, зачем я это делал. Ты ведь ничем не отличаешься от своих бывших дружков – такой же высокомерный, наглый, злой. И как это я раньше не заметил. А теперь, сядь. – Властно приказал Медиум и указал на кресло. – Сядь и внимательно слушай, что я тебе сейчас скажу.

Межинский покорно сел в кресло.

– Я больше тебя не хочу видеть в своём доме, – голос Медиума звучал как раскат грома. – Ты переступишь порог только тогда, когда принесёшь деньги. И то, я очень хорошо подумаю, помогать тебе или нет. Ты навлёк на себя гнев Медиума и тебе прийдёться теперь постараться, чтобы я сменил свой гнев на милость. И запомни, раз и навсегда, что смертей должно было быть шесть. И шестая смерть может прийти так же внезапно, как и первые пять. А теперь, пшёл вон, мерзкая и подлая скотина.

Глава 5

Максим Максимыч был стойким и бесстрашным человеком. Он многое в своей жизни поведал и стойко преодолевал все трудности. Работа следователя не позволяла расслабиться ни на минуту. И сейчас, после разговора с Медиумом, он не чувствовал ни страха, ни паники. Было какое-то чувство досады и разочарования. Мысли в голове путались, постоянно звучал голос Медиума, а движения были заторможенными. Межинский никак не мог понять, что с ним происходит: он не мог сосредоточиться, не мог осознать, что произошло и никак не мог вспомнить деталей разговора с Медиумом. Только последние слова Мартина и его ужасный голос: «Смертей должно было быть шесть» и «Колесо истории можно отмотать назад» прочно засели в голове.

Межинский подошёл к своей машине, позвонил жене, что уже скоро будет дома, постоял немного возле машины и вдруг неожиданно развернулся и пошёл пешком. Пошел совсем не в ту сторону, где находился его дом. Пошел, низко наклонив голову и медленно перебирая непослушными ногами. Какая-то неведомая сила указывала ему путь. Было уже довольно поздно. Район, где жил Медиум, был типичным «спальным» районом, где жилые дома успели построить, а вот инфраструктура даже не попала в первоначальный проект. Поэтому здесь не было ни магазинов, ни поликлинники, ни школ. Только жилые дома и единственный детский садик, который смогли втиснуть между типовых многоэтажек. Дворы в таких районах, как правило, неухоженные, в них мало зелени и детских площадок. Поэтому с наступлением темноты жизнь в таких районах замирает. На улицах только изредка появляются одинокие прохожие – это, в основном, те, кто работает допоздна или задержался в центре по делам или те, кто приехал в этот забытый богом район в гости. Даже молодежь, которая в других более обжитых районах любит тусить до поздней ночи во дворах, здесь предпочитает собираться у кого-нибудь на «хате».

Неудивительно, что на мужчину, который шёл с опущенной головой и постоянно натыкался на какие-то препятствия, никто не обратил внимания. На улице было пустынно и темно. Светились только одинокие окна в домах и то их было не очень много – большинство людей уже легло спать.

«Смертей должно было быть шесть, смертей должно было быть шесть…», – не прекращался голос в голове у Межинского. Он ничего не мог поделать с этим голосом. А голос, как будто, издевался над ним, то убыстряя, то замедляя своё звучание. Максим чувствовал, что сходит с ума. Он постоянно руками хватался за голову и тряс ее, пытаясь таким образом заставить замолчать этот противный и надоедливый голос. Куда он шёл, Межинский не знал. Его ноги сейчас не принадлежали ему. Пройдя один микрорайон, он шёл дальше. Он даже толком не мог понять, где находится.