Оченырд

Даша подтянула широкий пояс, стягивающий и без того стройную талию, поправила лямки, соединённые ремешком на груди.

– Тут на пару недель примерно. Если не экономить и ничего не добывать. Потом я думаю забраться в какое-то красивое место и… Я подумала, мы всю жизнь чего-то боимся. В горах боимся замёрзнуть, промокнуть, свалиться со скалы. Теперь я могу ничего не бояться. Тебя с ножом, этого мужика с ружьём, эпидемии. Я свободна, Егор. Может быть, впервые в жизни я чувствую абсолютную свободу.

Кровь стучала у Егора в ушах.

– Я думаю, это всё симптомы болезни, – сказал он с явной досадой. – Подумаешь, что у тебя нет температуры. Пишут, что у больных развивается апатия, что они не хотят бороться за свою жизнь, даже если могли бы. Ты просто больна и я теперь, скорее всего, тоже.

– В отношении тебя я чувствую вину. Если бы не я, ты бы сейчас шёл куда хотел и был бы здоров как бык.

Она задумалась, затем продолжила:

– Кстати, а куда ты хотел? На Оченырд? Что это?

– Оченырд, – сказал Егор, – это такой хребет. Красивый. У его подножья лежит озеро. Тоже красивое.

– У тебя богатый словарный запас. Решил полюбоваться? Как сказал этот рыжий, нашёл время?

Егор злился. Прогнать её? Пусть глотает свой яд? Он вспомнил собаку, как она облизывала её пальцы. И губы, конечно, тоже вспомнил.

– На этом озере есть заброшенная метеостанция. Дом. Пустой.

– Что?

– Там дом. Заброшенный, с советских времён.

– Откуда знаешь?

– Я был там.

– В доме?

– Не в доме, но рядом.

– Когда?

– Ну, несколько лет назад. В поход мы ходили в те места. Какая разница?

Даша подумала, потом посмотрела на его огромный рюкзак.

– Решил схорониться? Пока все не вымрут?

– Типа того.

– И сколько собираешься там сидеть? За месяц все не вымрут, а в сентябре уже выпадет снег.

– Год, – сказал Егор. – За год вымрут, я думаю. Ну, наверное, не все. У кого-то окажется иммунитет. Или вакцину изобретут. Или лекарство. Как-нибудь утрясётся.

И повторил, чтобы это прозвучало более веско:

– Год. До следующего лета.

Даша снова думала.

– Но это самое безумное место для зимовки, – сказала она наконец. – Тут бывает до минус пятидесяти. Ветер. Снега несколько метров. Почти нет дров. Полярная ночь. Нет крупных животных и птиц, мало рыбы. Что бы ни было у тебя в рюкзаке, как ты собираешься продержаться год? Почему не Хакасия какая-нибудь? Не Алтай? Там и климат мягче, и дрова, и животные…

– И люди.

– Ну, какие люди? В Саянах, например?

– Даша, я не знаю там ничего. Что мне, погуглить заброшенный дом, где можно переждать апокалипсис? Найдено сто восемнадцать вариантов, показать на карте, показать списком? Так?

Даша молчала.

– В палатке зимой одинаково смерть, что здесь, что там, – продолжал Егор с жаром. – Но здесь есть дом. Я точно знаю, что он есть. И я точно знаю, что он пуст. И я знаю, что в радиусе пятидесяти, может, даже ста километров нет ни одного заражённого. Нет вообще никого.

– Кроме, возможно, меня.

– Кроме, возможно, тебя.

Опять пауза, опять тяжёлые шаги по неровной колее.

– Выходит, я тебе всё испортила. Такой хороший план.

Егор молчал. Что было сказать? Да, испортила? Я сам испортил? Может, ещё и не испортила? Это всё тот мужик испортил? Или просто судьба? Где правда? Они одолели длинный пологий подъём, спина ныла от тяжести. Слева среди лиственниц показалась небольшая травянистая поляна. Так и не придумав ответа, Егор сказал:

– Давай сделаем привал.

5

Они сидели на рюкзаках, брошенных в придорожную траву, пили воду из реки и закусывали плоскими хлебцами с тонко нарезанным копчёным мясом.

– Знаешь, я представлял это себе совершенно иначе.

– Что именно?

– Апокалипсис.

– Апокалипсис? Разве ты представлял себе апокалипсис?

– Конечно. Ты разве нет?

– Нет, я собиралась жить долго и счастливо.

– Пока смерть не разлучит вас?

– Да, вроде того. И я полагала, что это случится гораздо позже. Но как же ты себе его представлял?

– Ну… Ядерная война, может быть. Астероид. Экологическая катастрофа.