Промысловые были

– Помоги, а? Здесь рядом. И делов на пять минут. А я тебя научу, как под пулю не попасть. Капитально научу.

– И как? – сказал Сохатый с воспитывающей интонацией. С придыханием, с рабочим кряхтением он перебрел через ствол, не спуская с него глаз. – Под пулю не попасть?

– Да расскажу все. Слово. Только сначала надо освободить соболюшку одну.

– Откуда освободить?

– Из капкана.

– О-о-о-о! – затянул вдруг Сохатый неожиданно категорично и зачастил очень нудно: – Не-не-не! Не-не-не! Даже-даже…

– Да че ты испугался?

– Да к чему мне неприятности эти?! Капканы чужие тем более… Не-не. – И он отвернулся, помолчал и, продолжая сопеть, сказал прежним тоном: – Ты давай-ка стрельни оттудова… Ровно ли бороздка легла?

– Да мои капканы! – выпалил Федя. – Мои! Погнали!

– Той-той-той… – вдруг с невыносимой уже основательностью остановил Федю Сохатый. – Какие такие твои? – допросно попер, не отрываясь осинового бока: – Ты кто такой?

– Я Федор… – «И зачем я ему рассказываю?» – в отчаянии думал Федя. Но чутье говорило, что тянуть нельзя.

– Той-той. Той… – замер Сохатый, вперясь в осину.

– От те и «той». Хоть голодный, хоть сытой. Я – Федор. Да! Я превратился в соболя, – выпалил он, краем глаза и ушами исследуя, слышит ли кто его слова. Наверняка какая-нибудь кедровка притихла и замирает от восторга и предвкушения…

– Той-той-той, – еще раз обойдя осину и еще внимательнее вперясь ей в бок, сказал Сохатый. – Смэ как ровненько. Лыска должна быть ровно восемь милли?метров. Тогда такую осину хоть куда… Ну-ка, стрельни. Давай-ка отскачи туда… Я вообще люблю, когда все по путю.

– Да какие милли?метры, там Черная Лапка гибнет! – крикнул Федя и добавил отчетливо: – Ты можешь туда подойти и на эту пружину наступить? Я с тобой рассчитаюсь.

– Той-той-той… Значит, как под пулю не попасть. Да? – совсем замедлил речь Лосяра. – А мне на кой, если Хведора-то нет теперь! Ну? Мне че его пули-то? – И вдруг посмотрел на соболя и зычнейше фыркнул: – А?! – Да так, что Федя подскочил. Лось был огромен и нависал, как буровая, на бесконечных своих ногах.

– Я тебе расскажу, как мой брат Гурьян ходит, как его собака работает и где стоять лучше – куда он вообще не ходит. Вообще! И про Перевального. И скажу даже, когда он весной на участок ездит.

– Той-той-той. Давай так. Превратился в соболя, да? А он где тогда? Соболь? Где он есть? А? – снова рявкнул Сохатый. – Соболь был? Был. А теперь ты? вместо него. Ты его что – из шкуры выжил? Х-хе… Я че – не понимаю? Значит, он где-то бегать должен? Без шубы. Так? Или, может, его спецом под тебя сделали? Соболя? – и успокоенно подытожил, пристально пялясь в новую риску: – …Вот это меня волнует. Я люблю, чтоб все досконально было. Смотри, какой бок!

– Да леший его разберет! С шубой, без шубы! – кричал уже Федя. – Давай потом. Давай ты освободишь Черную Лапку. А там поговорим.

– Да не вопрос, – сказал Лось, и Федя с облегчением вздохнул, а Лось добавил:

– Только сейчас мне с осиной разобраться надо. Давай после обеда. Завтра.

– Какой после обеда!!! Она погибнет же!

– Той-той-той, – снова затянул Лосяра отсутствующе и совсем приблизившись к осине.

– Кстати, у тебя рога отличные, – уже от безысходности бросил закидушку Федя.

Лось самодовольно хмыкнул. Мол, ясно-понятно. А Федя спросил честнейше:

– А ты пробовал ими жердушки отрывать?

– Жердушки? – вдруг неожиданно быстро сказал Сохатый и впервые взглянул на Федю.

– Жердушки. Там же капкан на жердушке, его же на пол надо спустить.

Лосяра застыл.

– Надо попробовать, ты же не пробовал. Там, кстати, осины вкусней.

Вдруг Сохатый очень медленно зашевелился и, постепенно наращивая скорость шевеления и перестановки своих ходулин, побрел в сторону Лапки.

Когда пришли, Лапка сидела комочком, онемев от отчаяния. Первый Трехпал подлетел к Феде и сказал:

– Мы тут скумекали: ведь еще и жердушку отдирать надо.

«Вот дятел и есть дятел» – подумал Федя:

– Давай работаем! Лося, смотри Лапку не прищеми. А то знаем тебя… Щас, Лап.

А про себя подумал: «Орясина осиновая».

Дятлы снова подлетели:

– Интересно, возьмет с первого раза? – вякнул Первый.

– Бесполезно, – сказал Желна. – А если и возьмет, то гвоздь останется…

– А те че гвоздь? – бросил Второй.

Сохатый замедленно перетек к жердушке, некоторое время подлаживался рогом, искал угол, упор, и потом как-то неожиданно и быстро рванул так, что она мгновенно отлетела, – только гвоздь скрипнул отрывисто и заскорузло-морозно.

– О, нормально! – обрадовался Лось и мотнул головой: – Еще скрипит ково-то!

– Ну все! Вставай сюда! – крикнул Федя, но Лось уже говорил:

– Теперь крышу, обожди.

Над жердушкой была прибита на тонкий гвоздь рогулька. На ней лежала берестина, завившаяся и обхватившая с двух сторон отростки рогульки. Крыша защищала капкан от снега.

– Да какую крышу? – вскричал Федя.

– Не-е-е, – говорил мечтательно Лось, – хороший инструмент – это полдела. – Мастерство, конечно, тоже… Ну. Какая рогулька крепче? – отрывисто сказал Лось, намекая на свои рога, и, оглядев присутствующих, сломал пополам рогульку. Одна половинка, одинарная, осталась на гвозде.

Дятлы прыснули со смеху. Лось стал ее отковыривать. Соболюшка сидела комочком, засыпая и клонясь набок. Лось отколупал остаток рогульки и сказал:

– Не, ребят, не знаю, как вы без рог живете… – и вдруг бодро спросил: – Следующая далеко? – и сделал движение по путику.

– Той-той-той! – закричал Федя! – Какая следующая?! Сюда иди!