Темный разум

– Ты всё равно не поверишь, – усмехнулся в ответ старый друг.

– Я теперь всему поверю, – выдохнул я. И, совладав с дрожью в пальцах, налил себе стакан чая. – Будешь?

Витя в ответ громко захохотал.

– А ты, блин, ничуть не изменился, – сказал мой гость, закончив смеяться. – Я же душа теперь, понимаешь?

– Призрак? – неуместно и глупо уточнил я.

– Называй, как хочешь. – Мне показалось, что Виктор даже слегка обиделся. – А я к тебе поговорить пришёл.

– О чём? – Скоростью сообразительности в этот момент я явно не отличался.

– О чём хочешь. Правда, у меня времени всего ничего – только до рассвета.

– Так, когда ты… – Тут я осёкся, отказываясь произносить то очевидное, и от того ещё более жуткое слово. – Когда?

– Позавчера.

Ветер настойчиво напоминал о неукоснительном следовании правилу беседы с душой – рассвет должен был наступить чуть менее чем через полтора часа.

– Витька, Витёк, дружище, ты меня прости, что я…

– Нет, дай я скажу, – вдруг спокойно перебил меня призрак. – Это всё… знаешь, это даже в чём-то забавно. Я же смог через столько лет найти твой адрес. О, ты даже не представляешь, как это было непросто. Только не перебивай меня! Не откладывая в долгий ящик решение, вечером же купил билет на утренний самолёт Москва – Новосибирск. И утро выдалось прекрасным: солнышко яркое, небо ясное, воздух свежий с лёгкой морозцой… В общем, не долетел мой Аэробус, как ты уже успел заметить. Мы рухнули прямо на Уральский хребет. Ну-ну, не надо, не смотри на меня так! Смерть моя была без мучений – почти мгновенной. Никто не выжил из пассажиров и экипажа, к слову.

Тут мой друг замолчал. И эта тишина давала понять, что не стоит её ни под каким предлогом нарушать. Мы просто сидели и пили чай. Точнее я пил. После продолжительной паузы, Витя заговорил снова, но голос сильно изменился. Как будто в этот момент мой закадычный товарищ говорил со мной из подвала или глубокого колодца. И столько тоски было в этом голосе, что моё сердце тоже стало потихонечку опускаться на дно холодной ямы грусти.

– Зачем я вообще решил к тебе полететь? Эх… – Витя ещё на несколько минут замолчал. – А знаешь, что самое противное? Знаешь? Теперь я знаю, сколько стоит моя жизнь! Или нет, не так. Я знаю, сколько теперь стоит моя собственная смерть, потому что я сам себе её купил, представляешь? – Тут плечи души затряслись, и она разразилась приступом громкого истерического хохота. И смех этот был жуток – как будто сама старуха с косой решила похохотать с нами.

Внезапно смех моего собеседника резко сменился истерическими выкриками:

– Зачем?! Какого рожна?! – С каждым криком голос Вити делался немного отдалённее и слегка тише.

Потом истерика сменилась плачем. Легким и едва заметным. Рассвет уже был где-то совсем близко, когда Виктор сказал, всхлипывая:

– А ведь я так хотел жить…. Понимаешь? Просто-напросто, хотел жить…

Не зная, что ответить, я молча допивал уже остывший чай. Мне показалось, что что бы я сейчас ни произнёс – всё это будет глупо, фальшиво и неуместно. И я молчал. Молчал до тех пор, пока ветер не завыл пронзительно и тоскливо.

– Кажется… мне пора, – сказал мой друг, становясь всё слабее и слабее различимым на фоне светлеющего неба.

– Подожди, – вдруг опомнился я. – Ты же ещё ко мне придёшь?

– Нет, дружище. Мне нельзя, – грустно ответил Витёк. – Прощай.

Солнце показало самый-самый свой краешек над дальними домами, а Витя уже почти стал невидимым. И продолжал растворяться в пропитанном влагой и озоном воздухе. Витя улыбался мне, но теперь в этой улыбке не было ни грусти, ни тоски. А… не знаю… Надежда, что ли.

У меня к горлу подкатил противный липкий комок, который никак не получалось сглотнуть. А из глаз потекли горячие слёзы. Тихо и спокойно.

– Не грусти, друг, – сказал Витёк еле различимо на фоне шумящей за окном листвы. – Там, – он показал пальцем наверх, в небо. – Там хорошо. Там Бог. Но ты за мной не торопись, слышишь?! Просто береги свою жизнь, и однажды мы снова с тобой встретимся. Обязательно!

С последними словами душа полностью растворилась в утреннем воздухе. А я всё стоял, словно каменный истукан, возле раскрытого окна с пустой чашкой в руках. Стоял и думал о последних словах моего друга. «А ведь и правда, даже если там хорошо, зачем торопиться? Всё равно, все туда, рано или поздно, обязательно успеем…»

Новосибирск – Искитим – Новосибирский Академгородок,

2017 г.

Счастье

М-да… Откуда ж в небе столько воды? Никогда не думал, даже перечитывая в очередной раз главу про Всемирный Потоп в Библии, что так долго может идти дождь. Пусть даже весной. Пусть даже у нас в Сибири.

Вот уже на протяжении четырёх с небольшим куцым хвостиком суток, с неба извергаются тугие потоки воды, не прерываясь ни на обед, ни на перекуры. Солнце не соблаговоляет появляться у нас, и предпочитает отмечать время суток день/ночь, прячась за свинцовыми тучами. А на календаре уже, между прочим, почти лето – середина мая, так её перетак за разные концы подола.

А, между прочим, скоро пролетит пять лет, как не стало дорогого и любимого мне человека, но я всё равно, по привычке ли или же из-за приступов тупой и давящей тоской ностальгии, прихожу каждый раз на одно и то же место. Наше место: лавочка, сделанная моим дедом очень и очень давно. И если сесть на эту лавочку спиной к тропинке, по которой только что пришёл, то перед твоим взором открывается вид на небольшой овражек и берёзовую опушку, в которой так любит «запутываться» солнышко на закате. Красота, которую словами-то сложно описать.

Прошло около часа, как я уже полностью промокший всё сидел и тупо пялился вглубь берёзового леса. Просто сидел и смотрел, ощущая, как по уже полностью промокшей куртке стекают тяжелые капли.

Внезапно мне показалось, что на опушку вышел ребёнок. Да-да, именно маленький ребёнок. Правда, на такой дистанции понять, кто это – мальчик или девочка, было крайне затруднительно. И, сгорая от любопытства, я поспешил навстречу внезапно возникшему дитя.

Это была маленькая забавная девчушка, с большими, широко распахнутыми зелёными глазами и рыжими волосами. От чего же, спросите вы, я назвал мою случайную незнакомку забавной? Всё очень просто: одет ребёнок был в ситцевое платьице до колена. На подоле платья красовались облачка в форме овечек. На ногах были гольфы разных цветов: на правой ноге красный, а на левой – жёлтый. Также, на ножках девчоночки были сандалики, что были ей слегка великоваты, от чего дитя смотрелось ещё более забавно и нелепо. А на голове были две торчащие в разные стороны тугие косички. Да-да, несмотря на то, что ребёнок с ног до головы был мокрым, как не знаю кто, косички задорно торчали в разные стороны.

Удручало в этом весёлом портрете одно «но» – девочка плакала. Не хныкала, как это делают иногда вредные дети, не ревела навзрыд, как делают от жгучей боли. А просто – плакала. Я не знал, что нужно говорить в таких ситуациях, поэтому просто спросил первое, что пришло в голову:

– Ты что, ревёшь что ли?

Поистине, глупый вопрос, ведь ответ находился прямо перед моим носом. Девочка угрюмо шмыгнула носом, посмотрела на меня исподлобья, а затем снова опустила взгляд к носкам своих сандаликов. Я слегка смутился, но, подумав пару минут, решил повторить попытку:

– Что с тобой случилось? Чего ты плачешь? Тебя кто-то обидел?

В этот раз реакция девчушки была чуть менее обиженной. Она снова шмыгнула носом, утерла личико кулаком, после чего произнесла:

– Я не плачу вовсе. Мне это, как его там? Грустно, вот что.

Я молчал, боясь снова сменить детскую милость на плачущий гнев. Пауза была недолгой:

– А грустная я, потому что мне никто вот не улыбается. Вот никто, – и ребёнок снова всхлипнул.

А мне вдруг в голову пришла мысль, что, может, стоит попытаться приободрить девочку:

– А ты сама давно улыбалась? – тут я подмигнул ребёнку. Потом заговорщицким шёпотом продолжил: – Просто сама возьми и улыбнись. Первой. И от твоей первой улыбки и мир станет краше, и солнце засияет ярче, и люди тебе в ответ улыбнутся.

С последними словами я сам, слегка, лишь уголками губ, улыбнулся девочке. В ответ девочка посмотрела на меня внезапно просохшими и ясными глазами. Прошло совсем немного времени, прежде чем на беззаботном лице ребёнка заиграла улыбка – та самая, яркая и непосредственная.

Неожиданно для меня, девчушка подбежала ко мне, и обняла. Обняла так, как умеют обнимать только маленькие дети – изо всех ребячьих сил. А потом так же резко отпустила и, заливаясь весёлым смехом, побежала в сторону леса, периодически кружась вокруг себя.

И только тогда до меня, наконец, дошло, что дождь перестал идти. И, как мне показалось, его не было уже некоторое время. Достаточное для того, чтобы сквозь небольшие бреши в тучах стало проглядывать робкое, но тёплое солнышко.

– П-подожди, постой! – вдруг, опомнившись, выкрикнул я вслед удаляющейся девочке. – Кто ты? Как тебя зовут, малыш?