Рыцарь и его ведьма

Часть 1

Себастьян с наслаждением вдохнул воздух. «Это дом! – подумал он. – Нигде так вкусно не пахнет свежей травой, навозом и молоком! Я уже решил, что никогда не услышу этот запах. В последние лет десять я ощущал запах исключительно стали, крови и горелой плоти»…

Амелия, закутанная в плащ крестоносца, шла поодаль. Себастьян не оборачиваясь чувствовал ее взгляд в спину. Но что он мог ей предложить? Да, она – худая и востроносая – вполне могла сойти за мальчика. Но что потом? Обман когда-нибудь раскроется. Достаточно кому-то увидеть ее голой… Или обнаружить в туалете… Себастьян не мог так рисковать. Мало того, что ее ищут, потому что она колдунья, так еще и родная жена может неправильно понять.

Так и не решив, что делать с Амелией, Себастьян уже тронул плетень ближайшего дома. Он вздрогнул от ощущения этого шершавого дерева. «Боже милостивый! Да святится имя Твое!» – прошептал он…

По деревне суетились деловитые женщины, носились с деревянными мечами мальчишки, ошалевшие куры и гуси шарахались от их крика. Себастьяна нагнала повозка, запряженная двумя волами. В телеге сидела женщина. Она взглянула на Себастьяна, затем на унылую Амелию, хмыкнула, хлестнула волов и помчалась дальше. Крестоносец обернулся к девушке и произнес:

– Вот моя деревня. Все, теперь уходи. Ты обещала.

Амелия сделала движение, чтобы уйти, но внезапно схватила Себастьяна за руку.

– Что такое?

– Это они! – прошептала девушка и указала пальцем на двоих дюжих мужчин, которые топали по деревне, пристально осматриваясь и заглядывая поверх заборов. – Они меня найдут и убьют!

– Накинь плащ на голову, – приказал Себастьян. – И держись поближе.

Мужики прошли мимо, смерив взглядом крестоносца. Тот ответил им таким угрожающим взглядом, что они отшатнулись. Поглядев на закутанную фигуру, они ничего не ответили, только пошептались и двинулись дальше.

А Себастьян и Амелия пошли своей дорогой. У самого своего дома крестоносец сказал:

– Ладно. Идешь со мной. Скажу, что ты моя пленница из Святой земли.

Амелия раскрыла рот, но возражать не стала. А Себастьян, глубоко вдохнув воздух, отворил калитку и вошел во двор. Там никого не было. Себастьян начал подниматься по крыльцу и услышал женский голос, который заставил его сердце биться сильнее:

– Кто там? Кристиан, это ты?

– Это я, Луиза, твой муж!

– Боже мой!

Луиза – Себастьян сразу узнал ее, хотя и не видел пятнадцать лет – выскочила из дверей и бросилась на шею крестоносцу.

– Я знала, я знала, я знала, – заливаясь слезами и стискивая мужа в объятиях, зашептала она.

Себастьян неловко обнял ее за спину и закрыл глаза. Как долго он ждал этого момента, как сильно он желал быть с ней рядом! Когда он ушел в поход, Луизе было всего двенадцать лет, и она была совсем девчонка. Сейчас он сжимал в объятиях свою любимую, она была старше, она выглядела взрослой женщиной, но от этого она была еще прекрасней и желанней.

Он внес ее в дом, захлопнув дверь, совсем забыв об Амелии. Она постояла немного на пороге, послушала их радостные восклицания, а затем потихоньку пошла со двора…

Себастьян вспомнил о ней только самым вечером, когда уже было темно. Он даже вышел с лучиной поискать ее, думая, что она забралась на сеновал или схоронилась в конюшне. Но нигде ее не было. «Глупая девочка, – подумал Себастьян. – С утра найду ее, никуда не денется».

Он вернулся в спальню. Луиза сидела у зеркальца с лучиной и делала прическу.

– Ну не заходи пока! – игриво сказала она.

Себастьян вышел. Он вновь прошелся по дому, где каждая деталь напоминала ему о детстве. Конечно, за годы отсутствия многое изменилось, но старый кованый сундук как стоял у стены, так и стоял. И те же самые иконы укромно притулились в уголке. И тот же ковер, купленный в Персии дедом, красовался на стене. И те же стулья, выточенные Себастьяном вместе с отцом, стояли в столовой за обеденным столом.

– Себастьян! – позвала мужа Луиза.

Он вошел в комнату. Она стояла к нему лицом, с собранными волосами, абсолютно обнаженная, и улыбалась. Себастьян даже потерял дар речи.

– Я ждала тебя каждый день, – сказала Луиза, – я берегла себя ради тебя. Мы провели с тобой только одну ночь, так позволь мы сделать нашу с тобой вторую ночь незабываемой…

Она подошла к нему, стянула с него холщовую рубашку и страстно поцеловала в губы. Он ответил на поцелуй и просто впился в нее… А потом он просто потерял контроль над собой…

…Проснувшись ночью, Себастьян привычно потянулся к поясу за флягой, так как хотел пить. Но вместо фляги его рука нащупала ладонь жены. Луиза мирно спала, уткнувшись ему в плечо.

«Вот я и дома, – подумал Себастьян со странным спокойствием. – Меня не разбудит крик: „В атаку!“, меня не зарежет аравийский асассин, пока я сплю…»

Он высвободился из объятий Луизы и потихоньку ускользнул в столовую, натянув рубаху и шорты. Без доспеха чувствовал себя словно без одежды, без меча – как без рук. Что-то ударило в стекло – он дернул руку к поясу, хватая воздух вместо рукояти меча.

«Ты воин. И кроме войны ты ничего делать не умеешь, – подумал он. – Это, наверняка, ветка или ночная птица. Здесь нет войны. Здесь мир и здесь твой дом».

Себастьян достал из подпола глиняный кувшин с молоком и сел на стол, отхлебывая прямо из сосуда. Внезапно он поймал себя на мысли, что думает об Амелии. Об ее губах. Об ее поцелуе. «Боже всемогущий! Ты только что провел замечательную ночь с женой, с любимой женщиной, а думаешь не о ней!».

Себастьян допил молоко и вернулся в постель. Но даже засыпая в тепле и уюте, рядом со столь желаемой и обожаемой на расстоянии женщиной – законной женой, ждавшей его пятнадцать лет и дождавшейся, – он думал об Амелии…

Дома

Часть 2

Написание игр было моим хобби. Я любил создавать новые миры, и создание новых игр, в которых бы все было по-моему, являлось прекрасной возможностью продемонстрировать свой талант демиурга. Наверно, инстинкт создавать что-то новое есть в каждом человеке, но проявляется по-разному. Кто-то пишет картины, кто-то придумывает романы, кто-то сочиняет музыку, кто-то ваяет скульптуры… К сожалению, иных талантов, кроме как писать стихи и придумывать казуальные компьютерные игры, у меня не было, поэтому я использовал их на полную катушку.

Кстати, о создании миров… Мы все, наверно, хотим быть немного богами, повелевать судьбами вселенной… И каждое созданное нами произведение искусства – от рассказа до мелодии – является неким таким микрокосмом, обладающим собственной историей, философией, концепцией развития, героями, физическими законами и имеющим несколько реальных точек соприкосновений с нашей реальностью (ну, эти точки существуют чисто для того, чтобы мы могли соприкоснуться с этим микрокосмом и постичь его разумом либо чувством).

Может быть, создание чего-то нового – желание увековечить себя в истории, в мире? Человеческая жизнь так коротка. Что человек успевает за 54 года (по статистике, именно столько сейчас живут представители нашего вида)? Да ничего. Он только к 20 формируется как личность, к 30 что-то там начинает понимать в жизни, к 40 начинает понимать, что ничего не понимает, к 50 начинает понимать, что никто не понимает, что никто из живущих на Земле не понимает ничего в жизни, а после 60 и умирать пора… Где тут разогнаться? Торопишься все успеть, всего постичь… Жизнь – она-то, по ходу, дана один раз. Хорошо индусами и буддистам – у них сансара есть. Можно хоть сто жизней прожить – и нырк в нирвану. А что делать остальным, христианам там, мусульманам? У них душа-то человека бессмертна, и как человек умрет, так и лежит в земле (душа то есть, лежит, замурованная в человеке, как в ящике), ничего не видя и не слыша, до самого Страшного суда…

В общем, я сидел, писал программу и вспоминал… Вчера был чудесный вечер… Я проводил ее, всю заснеженную и белую (даже ресницы были белые, словно хрустальные, а кончики меха на ее воротнике настолько заиндевели, что казалось – тронь, и они сломаются, как хрупкие сосульки) до самого подъезда ее дома. Она показала мне свое окно (в ее комнате не горел свет), а затем помахала мне ладонью в белой от снега варежке. Мне вдруг захотелось обнять ее еще раз, я даже двинулся ей навстречу, чтобы это сделать, но что-то меня остановило, но и она, похоже, ничего не заметила или, по крайней мере, сделала вид, что не заметила, да и я даже был рад, что все так и получилось (то есть, не получилось).

В общем, я сидел, писал игру и мечтал. Даже не заметил, как допустил ошибку в коде, и все никак не понимал, почему проклятый компилятор привязался к 441-ому лайну с коронной фразой: «Syntax error».

Внезапно в дверь позвонили… Вот дурацкая фраза: ну как могут в дверь позвонить? В нее даже постучать не могут. А вот «по» очень даже могут: «по двери постучали», но почему-то так никто не говорит. Правильно говорить не «в дверь позвонили», а «нажали на кнопку звонка, и раздался, собственно, звонок», но так тоже никто не говорит. И еще говорят: «Позвони по телефону»… Ну как по телефону позвонить? Надо говорить: «Набери номер на телефоне» или «позвони по номеру». Это все равно, что «пообедай столом», а не «пообедай за столом»…

В общем, кто-то нажал на кнопку звонка, и раздался звуковой сигнал. Я нехотя встал с места и пошел открывать.

На пороге стояла она – улыбалась, и я улыбнулся.

– Привет. Можно к тебе?

– Проходи. Только у меня не прибрано.

Ненавижу прибираться. Какой в этом смысл, если на следующий день после уборки будет тот же бардак?

– Вот сюда.

Я помог ей снять пальто и шаль, она разулась, и я привел ее к компьютеру, плюхнулся на стул, а ей указал на кресло рядом. Она присела, собрав ног, и это выглядело очаровательно. У меня как раз перегорели лампочки на люстре (или полетел где-то там предохранитель), поэтому горела только настольная лампа, создавая мягкий неяркий свет, и все искажалось в этом свете, и создавался такой уют, и она такая красивая сидела в кресле, что все мое плохое настроение, вызванное дурацким компилятором с его «Ошибкой в синтаксисе», мгновенно улетучилось в трубу, подобно Санта-Клаусу, вспугнутому проснувшимся ребенком, или ведьме, обнаружившей, что она забралась через трубу в дом священника.