Оценить:
 Рейтинг: 3.67

Правота желаний (сборник)

Год написания книги
2017
<< 1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 31 >>
На страницу:
13 из 31
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Мечта – это воображаемое преступление.

Мечты – всегда о преступлении: в мечтах нарушаешь либо уголовный кодекс, либо законы природы.

Раскрутка эстетики

Почему длинные ноги у женщин считаются красивыми, а короткие – нет? Как всегда, эстетические критерии есть лишь отражение сексуальных.

Для мужчины развести ноги у сопротивляющейся женщины гораздо легче, если они длинные, ибо рычаг больше – расстояние между точкой опоры (бёдерным суставом) и пяткой или даже коленом. Поэтому сила, которую мужчине надо приложить, оказывается меньше.

А у коротконогих женщин рычаг получается маленький, и насильно развести им ноги становится значительно труднее.

Таким образом, эстетика способствует овладению женщиной не только согласной на совокупление, но и сопротивляющейся ему.

О новизне

Слово new – самое влекущее в торговле, науке, искусстве – повсюду! Люди стремятся к новому, которое обещает и вызывает свежие и сильные чувства. Мода живёт этим словом. Если это новое изделие, то любопытство, интерес, тяга у потребителей возникают непременно. Если это новое в науке, то все замирают в предвкушении улучшения и упрощения жизни. Если это новое в искусстве, то все стремятся узнать и посмотреть, в чём же это новое состоит и как оно сладко поиграет на нервах.

Разумеется, что не всё новое есть лучшее, но это узнаётся позже, после того, как новое опробовано, и только после этого может возникнуть разочарование.

Есть определённая категория людей-консерваторов, которые ко всему новому относятся скептически, пессимистически и даже со страхом.

Однако подавляющее большинство людей стремится к новому и предвкушает в нём разного рода упоения. Стремление к новизне – залог существования человечества.

Так вот, при этой всеобъемлющей магии нового люди ввели на него запрет, причём в той сфере, которая во многом определяет суть человека и в основе которой лежит новизна – в области сексуальной. Концепция моногамии есть ни что иное, как абсолютное отрицание новизны, а при её отсутствии, как и во всех других сферах, жизнь, лишённая новизны, умирает. Потому-то в моногамии половая жизнь обречена на смерть или, в лучшем случае, – на больное и нищенское существование. Отсутствие новизны удушает всякую жизнь. Именно для этого и установлена моногамия – чтобы секс перестал интересовать парочку и чтобы все силы направлялись на воспитание и содержание потомства или другое общее дело.

Но и сама жизнь человека построена на том, что он с годами отгораживается от новизны, а это и есть старость с грядущей смертью, в которой абсолютно нет ничего нового. И вследствие этого, за её нулём новизны открывается необъятная новизна потустороннего.

О вечности сознания

В смерти нас страшит то, что мы теряем сознание не временно, как во сне, а навсегда, что проснуться будет невозможно, нас страшит вечная разлука со своими ощущениями и чувствами. А значит, нас волнует не сама потеря, а прежде всего временной аспект потери. Кратковременная потеря сознания, как во сне без сновидений, не страшна, но даже необходима (недаром я писал, обращаясь к смерти:

Если смерть на сон похожа,
я тогда её люблю[10 - Вплотную. В сб.: Михаил Армалинский. Стихотворения. Minneapolis: M.I.P. Company, 1994.100 с. ISBN 0-916201-16-3.]),

а вечная потеря сознания ужасает. Таким образом, нас ужасает вечность.

С другой стороны, вечная жизнь нас не только не страшит, а мы о ней мечтаем и к ней стремимся.

Итого, мы хотим вечного сознания и страшимся вечной бессознательности.

Однако надо иметь в виду, что живя в сознании, мы в основе своей управляемся бессознательным: инстинктами, рефлексами, генетикой, то есть тем, что руководит нашим поведением без нашего ведома – без ведома сознания.

Получается, что, живя в сознании, мы находимся под властью того, чего мы боимся больше всего – постоянно длящейся бессознательности. Бессознательность, управляющая нами, длится на протяжении всей нашей жизни и нас вовсе не страшит, а с девятнадцатого века, будучи обозначенной, становится объектом изучения.

Но мне скажут, это ведь бессознательное жизни, а страшит нас бессознательное смерти. Но они в одинаковой степени нам неведомы, и хотя бы в этом состоит их родство.

В попытке определить, что же это за феномен сознания, нынешняя наука предлагает два наиболее абсурдных, а значит наиболее правдоподобных подхода. Первый рассматривает сознание как одну из основных категорий нашей вселенной, подобно времени, пространству и массе. При таком подходе возникает возможность изучать сознание пристально и вплотную.

Второй подход говорит о вездесущности сознания, которое в человеке находится в максимальном своём проявлении, в животных – в меньшем, в насекомых – в ещё меньшем, но и в неодушевлённых предметах сознание тоже предполагается в каких-то ничтожных количествах.

Интересно, какую единицу измерения сознания придумает наука? Если критерием существования сознания можно рассматривать способность испытывать наслаждение, то я запросто предложу единицу измерения в один оргазм. С камнями и прочими мёртвыми предметами (а, быть может, они и не мертвы вовсе, а нам лишь так кажется) замер сознания будет составлять какую-нибудь одну миллиардную оргазма.

Выходом из противоречия между сознанием и его отсутствием тогда явится понимание, что полной бессознательности не существует, то есть сознание никогда не может быть равно нулю, как бы оно к нему ни приближалось.

А в таком случае мы возвращаемся к доказательству бессмертия, которое может интерпретироваться как неизбывность сознания, которое существует даже после смерти, и меняется лишь его количество, ну и, разумеется, – качество.

Цветистые изображения качества сознания после смерти заполняют сказания о потустороннем мире. А в мусульманской легенде отводится место и количеству – оно определено конкретной цифрой поджидающих тебя девственниц.

Так что даже предполагать смертность сознания само сознание просто не позволяет из-за своего инстинкта вечного самосохранения.

Продолжение апологии проституции

Не столько искусство, сколько красота принадлежит народу. А так как абсолютная красота – это половые органы, то, пока не существует клонов, принадлежать народу гениталии могут только посредством проституции.

Публичная женщина – это публичная красота.

Естественная работа

Ты делаешь свою работу, не задумываясь, ты её давно исполняешь, знаешь назубок и ориентируешься в ней с закрытыми глазами, а также и с открытыми. А вот люди, наблюдающие за тобой со стороны, дивятся сложности того, что ты делаешь и той лёгкости, с которой это у тебя получается.

Однако в работе этой не требуется никакого особого дара, чтобы выполнять её на приемлемом уровне, и сами эти дивящиеся люди, после обучения и тренировки смогут выполнять эту работу с такой же, как и ты, а может, и с большей лёгкостью и непринуждённостью.

Так и в сексе неопытные люди смотрят, дивятся, восхищаются, негодуют на извращения, не в силах оторвать от них глаз. А ты регулярно ебёшь со знанием дела и тела, и уже ничто не представляется тебе недостижимым, постыдным или отвратительным, а лишь естественно приятным.

Тем более, что это такая работа, которая для всех является образом жизни, к которому все рады бы привыкнуть, да возможности и обстоятельства даются не всем и не всегда.

Вот почему самое естественное вызывает у множества людей самые сильные чувства восхищения, удивления или негодования.

Корнеи Чуковский и борьба с мусором

Мой дом убирает пожилая женщина по имени Валя, она давно эмигрировала с семьёй из СССР. Валя – уникальная уборщица. Таких я не видел всю жизнь. Я о таких даже не читал и не слышал. Уникальность её в том, что она всей душой любит свою работу: чистить, мыть, скоблить, вытирать, подметать. Она не только идеально и чисто убирает оговоренное, но сама находит дополнительные места, которые она берётся делать чистыми, причём не намекая даже на дополнительные деньги. Она говорит, что радуется, когда убирает грязь, когда, уходя, видит сверкающий чистотой и порядком дом.

Одно время Валя пыталась приводить с собой помощниц – но не было у них любви к уборке, как у Вали, а это отражалось на качестве, вот Валя их и гнала, и продолжала работать одна.

Недавно она заболела, и мне пришлось нанять другую уборщицу, потом ещё одну, но все они были обыкновенными уборщицами: то есть кое-как делали нелюбимое дело, получали деньги и уходили. Винить их в этом нельзя – я сам не понимаю, как можно любить уборку, да ещё чужих домов, да ещё изо дня в день. Ведь если такую работу можно полюбить, (любовь, как известно, зла, принуждает полюбить и козла), то можно полюбить любую работу. Интересно, есть ли говночисты, которые искренне любят вплотную бороться с дерьмом?

Так вот, Валя выкарабкалась из болезни и снова стала, ослабевшая, убирать наш дом, поначалу в два раза медленнее, потому что сил не хватало. Но вскоре она вышла на прежний уровень скорости, и всё после неё снова сияет и блестит.

Как-то я спросил её, как так случилось, что она стала уборщицей.

Валя рассказала, что в детстве её самыми любимыми книжками были Мойдодыр и Федорино горе – она хотела стать Мойдодыром, чтобы помочь бабке Федоре вымыть её дом и вычистить, чтобы убежавшая утварь вернулась обратно. Мечта её полностью сбылась – как она сказала, в Америке быть уборщицей – одно удовольствие.

Тут я вспомнил, что и на меня произвело сильное космологическое впечатление сказка Чуковского Украденное солнце.

Ведь Парапушкинистика в итоге сводится к следующим строчкам из этой сказки:

Горе! Горе! Крокодил Солнце в небе проглотил!

<< 1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 31 >>
На страницу:
13 из 31