Чтоб знали! Избранное (сборник)

Он подошёл к одному из японцев в толпе и спросил, указывая на людей у ящичков, что они делают. Кен только сейчас осознал, что он, по сути дела, даже не знает, что обозначают эти бумажки – может быть, это вовсе и не предсказания судьбы, а, к примеру, кулинарные рецепты или лотерея. Но в глубине души он был уверен, что предчувствие не обманывает его. И действительно, японец сказал мелодично-ломано: «Будущая судьба». Оказалось, нужно было заплатить сколько-то там йен за право подступиться к своей судьбе, и Кен подошёл к ящичку с номером, указанным на бумажке, которую он вытащил в обмен на деньги. Кен открыл ящичек. В нём оказалось несколько бумажек, свернутых в трубочку, и с колотящимся сердцем Кен вытащил одну. Он тут же развернул её и увидел иероглифы. Люди подталкивали его, жадные до своей судьбы, и Кен отошёл в сторону. Он шагнул навстречу проходящему японцу и протянул развернутую бумажку. Тот остановился, взглянул в бумажку, внимательно посмотрел на Кена и что-то сказал по-японски. Потом опять проговорил что-то непонятное и ушёл. Кен направился к автобусу, решив показать бумажку экскурсоводу, тем более что отпущенные полчаса истекали.

Он шёл сквозь толпу и думал, что судьба уже предрешена и он только ждёт теперь её откровения. И даже не важно, узнает он о ней или нет – она всё равно свершится. И если существует судьба, то зачем люди так стремятся её узнать? Чтобы ужаснуться? А быть может, откровение, которым иногда обнаруживает себя судьба человеку, это последний шанс изменить её? Но обычно, завороженный увиденным, человек лишь движется ей навстречу. «Вот я и стал фаталистом, Натали», – сказал Кен вслух, подходя к автобусу.

Экскурсовод, стоя на входных ступеньках, вытягивал шею и подсчитывал своих подопечных. Кен, видимо, сбил его со счёта, протянув ему бумажку и попросив перевести. Экскурсовод взглянул на иероглифы сквозь пузатые очки и, будто укоряя кого-то, покачал головой.

– Это вы в храме из ящичка взяли?

– Да. Что там написано?

– Не обращайте внимания, это суеверная чепуха, – старательно улыбнулся экскурсовод.

– А что там написано? – резко переспросил Кен и ткнул пальцем в иероглифы.

Экскурсовод замялся и пробормотал:

– Там написано: «Жить осталось немного дней».

Сердце у Кена споткнулось и упало, но тут же поднялось и ринулось с удвоенной скоростью. Он взял из рук японца бумажку и сел на своё сиденье. «Что ж, – стал он пытаться рассуждать хладнокровно, – два предсказания, сделанные в разных концах Земли, совпали. Для простого совпадения слишком мала вероятность». И он вдруг ясно осознал, что он не может рисковать, пренебрегая этими предсказаниями. Если предположить, что они верны, то, значит, он умрёт, не увидав Натали. И если действительно ему осталось жить считанные дни, то он должен провести их с нею. Более того, ему сейчас открылась простая истина – вне зависимости от того, когда он умрёт, он хочет быть с Натали. Он теперь признался себе, что все это время он только и ждал предлога, чтобы вернуться к ней, – а какой найти лучший предлог, чем скорая смерть. Если смерть близка, то ничто не имеет смысла, кроме любви к Натали. А смерть – она всегда близка. Ему вдруг стало необычайно смешно от этой мысли, и он громко рассмеялся. Пассажиры оглянулись на него и снова уткнулись в окна. Кен испытывал ощущение, будто он решил головоломку, которая представлялась невероятно сложной до тех пор, пока одно правильное движение не превращает её в простые составные части. И превращение это вызывает смех просветления. Какими ничтожными казались ему теперь все его заботы о карьере, его обязанности, работа – всё, что не было связано с Натали. «Так вот оно что! – тихо смеялся Кен. – Только ясно увиденная смерть может придать подлинность нашей жизни. И любовь». Сосед Кена с тревогой наблюдал за ним. «Наверное, решил, что я помутился рассудком, а ведь я просветлился», – подумал Кен. Вдруг он услышал, что экскурсовод объявляет название его гостиницы. Он очнулся и увидел в окне яркие двери, теребимые входящими и выходящими. Кен вскочил и легко выбежал из автобуса. Он бросился к лифту, краем глаза наблюдая за собой и удивляясь себе. Он ворвался в номер и схватил телефонную трубку. Он набрал код выхода на Америку и номер Натали, который не позволял себе набирать целый год. Несколько секунд – и через океан пронеслась автоматическая запись, что этот номер отключён. Кен бросил трубку – он почему-то был уверен, что Натали ждёт его звонка у телефона. Он снова схватил трубку и позвонил в авиакассу гостиницы. Ближайший самолёт в Америку отлетал через четыре часа, и ещё были свободные билеты. Через два часа Кен уже шёл по залу аэропорта. Он послал телекс к себе на фирму, что по состоянию здоровья он сокращает свою командировку. В гостинице он оставил записку Ичи с тем же содержанием. Теперь Кен в нетерпении ждал отлёта, надеясь, что предсказанная скорая смерть – это не смерть в авиационной катастрофе.

Когда самолёт взлетел и стюардессы стали развозить напитки, Кен попросил три «кровавые Мэри». Стюардесса поставила ему на столик три бутылочки с водкой. Она хотела налить ему тройную порцию томатного сока, но Кен остановил её на первой: «Моя Мэри малокровная», – пояснил он стюардессе. Напряжение чуть спало – Кен смотрел в окошко на покачивающееся крыло самолёта. Вдруг самолёт стало резко подбрасывать. Создалось впечатление, что самолёт летит благодаря взмахам крыльев. Голос пилота сообщил пассажирам, что они пролетают через потоки восходящего воздуха. Стаканчик Кена упал, хорошо, что уже всё было выпито. «Только бы долететь», – взмолился Кен. Он почему-то был уверен, что сразу же разыщет Натали. Наконец-то самолёт выплыл из воздушных ям. Одно из облаков напомнило Кену картину Натали.

Натали занималась живописью, и её картины всегда тревожили Кена. Он вспомнил ту, что она ему подарила в начале их близости, – голая женщина, сидящая на ветке безлиственного дерева и воющая на луну. Под деревом стоит голый мужчина с виновато-дурашливым лицом, и мимо него проносится яблоко, брошенное на землю то ли женщиной, то ли веткой. Раза два Натали устраивала выставку у себя на квартире, и Кен пригласил своих деловых знакомых, которые, как он надеялся, купят картины. Но Натали не горела желанием продать свои труды за бесценок. Она справедливо считала, что вдохновение стоит дорого. Поэтому продать ничего не удалось.

Кен закрыл глаза и с привычной лёгкостью вызвал образ Натали. Часто он испытывал неуместное чувство опасения перед беззаветностью Натали. Полюбив, она следовала исключительно чувствам, которые всецело поглощали её. Она говорила, что разум всегда подгаживает в любви и может принести только материальную пользу, но духовную – никогда. Поэтому она всегда с отвращением относилась к противозачаточным средствам – воплощению вмешательства разума в запретную для него область любви. Было ею сказано и такое: «Большинство сентиментальных романов написано наивными мужчинами. Герой ухаживает за героиней, и ему не терпится сблизиться с нею. И она, судя по всему, согласна, но вместе с тем всё оттягивает, откладывает, переназначает. И герой негодует на её коварство или повергнут в смятение таинственностью её поведения. А ведь она просто старается приурочить свидание к безопасным дням». Кен тогда спросил: «Что же, ты считаешь, что она должна иметь ребёнка за ребёнком, а если у неё подворачивается приключение, то и от любовника, которого, может быть, она никогда больше не увидит?»

– В идеале, то есть следуя чувствам, женщина должна хотеть иметь ребёнка от того, кому она отдаётся. Это Бог решает, зачать ей или нет. Не всем женщинам дано иметь много детей, даже если они того и хотят.

Кен воспринял это как упрёк в том, что он не позволяет ей следовать своим чувствам, и опять в который раз уже подумал, что пора расставаться. По Натали, оказывалось, что любовь между мужчиной и женщиной – это лишь первый, несовершенный шаг по направлению к истинной любви – любви матери к ребёнку.

Что стоит любовь, основанная на корысти оргазма, – она то исчезает, то появляется вновь, то набрасывается на других, доступно подвернувшихся или недоступно отвернувшихся. Но в результате суетных любовных потуг рождается любовь, которая может длиться без всякой стимуляции всю жизнь. Похоть – это уловка для возникновения любви, ибо любовь, будучи явлением духа, не может прийти в материальный мир без посредника. Исключение возможно лишь в религиозном откровении, но оно, произойдя, отстраняет человека от материальной жизни. А для большинства людей половая любовь – это компромисс между материальным и духовным миром. Потому-то женщина тяготится бездетным существованием, в котором она всегда одинока.

Натали не походила на образ жены, который нарисовал себе Кен. В ней не было той домовитой женственности, которая поддерживает огонь в семейном очаге. Если отрывалась пуговица – у неё портилось настроение. Затем, она имела слишком много мужчин до него, Кен не знал, сколько, но их было больше одного, что уже много. В движениях Натали не было врождённой грации, которая так завораживала Кена в других женщинах. Она была порывиста, а говоря точнее, её пришлось бы назвать неуклюжей. И самое главное – её пристрастие к наркотикам. В начале их знакомства, когда Кен узнал об этом, ему было безразлично, но потом, сближаясь всё больше и больше и рефлекторно примеряя её на место будущей жены, он стал пытаться протестовать против её привычки, убедив себя, что она – главное препятствие. Натали согласилась пойти на жертву, и она не курила недели две, и Кен с трудом узнавал Натали – её постоянная жажда прикосновений иссякла, или что-то не выпускало её наружу. Она стала стыдиться слов, исчезли темы для разговоров. Когда Кен смотрел ей в глаза, она стала их отводить. И в постели она умолкла, и, хотя тело её говорило всё тем же языком, губы её были плотно сжаты и не выпускали ни звука.

– Ты чувствуешь, какая во мне стена, – виновато говорила она, садясь в постели.

Она опускала голову, и длинные прямые волосы тяжело падали вниз, закрывая её лицо и груди.

– Ведь то, что я курю, приближает меня к тебе, а не отдаляет, как ты думаешь.

– Но ты без этого не сможешь жить, – ужаснулся Кен.

– Но без еды и ты тоже не сможешь жить.

– Еда – это естественно, – вяло парировал Кен, а Натали зажигалась от этой темы разговора.

– Скажи, а умереть от любви – естественно?

– Не думаю.

– А любить – естественно? – продолжала Натали.

– Говорят, что и это жизненно необходимо, – улыбнулся Кен и обнял её, но она отчуждённо сидела, сосредоточившись на ходе своих мыслей.

– Как же тогда не умереть, если у тебя отнимают то, что естественно и жизненно необходимо. Как продолжать жить без любви?

– Можно найти другую любовь – как тебе нравится этот выход?

– Не нравится, – твёрдо сказала Натали и замолчала.

– Но мы отвлеклись от темы. Мы говорили о твоём курении. – Кен старался не употреблять слово «наркотик», которое звучало слишком грозно и обвинительно.

– Нет, мы не отвлеклись, – возразила Натали таким тоном, будто весь этот разговор, вопросы и ответы были ей давно известны. – Естественным становится всё то, что по-настоящему любишь. Но, увы, это естественно только для того, кто любит.

– Но так можно оправдать и убийство.

– Да, если оно совершается по любви, а не по ненависти.

Кен стал томиться её отстранённостью, и когда она, видя это, начала опять курить, Кен внутренне облегчённо вздохнул, ибо узнал в ней прежнюю близкую Натали.

Самолёт устало опустился на вечернюю землю. Выйдя из таможни, Кен сразу бросился к телефону и позвонил в справочную. Телефона на фамилию Натали не значилось. Кен решил немедленно ехать к ней на квартиру. Сердце его нервно засуетилось, когда такси подъехало к её дому. На её почтовом ящике значилась чужая фамилия. Кен позвонил смотрителю здания, представился в микрофон и сказал, что разыскивает Натали. Замок щёлкнул языком, и Кен с влажным чувством предвкушения распахнул дверь. Квартира смотрителя была в самом начале мёртвого коридора. Дверь квартиры была услужливо приоткрыта. Смотритель вышел из квартиры с письмом в руках:

– Вам письмо, только тут написано: «Передать только в случае затребования адресатом и по предъявлению удостоверения личности. По почте не отсылать. Уничтожить, если не будет затребовано до…».

Кен с удивлением увидел, что срок истекает через неделю. Он вынул паспорт и дал смотрителю. Тот стал внимательно сверять имя на конверте с именем в паспорте. Руки у него слегка тряслись. Наконец он как бы нехотя отдал письмо, вложив его в паспорт.

– Где живёт Натали? – спросил Кен.

– Я не знаю, она не живёт здесь больше полугода, – ответил смотритель и отвёл глаза.

Кен вышел за дверь и стал распечатывать письмо. Он слышал, как за его спиной смотритель закрывает дверь на замок и навешивает цепочку. В конверте лежала квитанция на сейф в банке, выписанная на имя Кена. Кен недоумённо разглядывал эту квитанцию и никак не мог придумать, что бы это значило. Он сел в поджидавшее его такси и дал шофёру адрес банка, который оказался в трёх кварталах. Банк был уже закрыт. Только теперь Кен заметил, что стемнело, и почувствовал, как он устал.

Шофёр помог Кену внести чемодан в дом и спросил озабоченно:

– У вас всё в порядке?

Кен удивлённо посмотрел на него:

– Конечно. А в чём дело?

– Извините, сэр, мне просто показалось, что вы плохо себя чувствуете.

Кен поблагодарил его и дал хорошие чаевые. Он взглянул на себя в зеркало – лицо было чужим.

В ванной на полу лежало полотенце, которое он бросил, собираясь в командировку. Он подумал о том, что одиночество – это когда приходишь домой и все вещи лежат на прежних местах. Кен наполнил ванну горячей водой, и пар быстро затуманил зеркало. Его взгляд опять упал на лежащее полотенце. В голову одно за другим лезли возможные объяснения происшедшего.

Натали оставила письмо с новым адресом. Но тогда зачем его класть в сейф? Можно было прямо оставить у смотрителя. Драгоценности? Но у неё их почти и не было, да и не умерла же она, чтобы оставлять их кому-то. А если умерла? Но конверт надписан её рукой. Она могла надписать, а затем покончить жизнь самоубийством. Кен вздрогнул от мысли, что её нет в живых, и от гаденького тщеславия, что она могла покончить с собой из-за него. Он опять стал думать, как бы разыскать её.

Родители её умерли, оставив ей наследство, достаточное, чтобы не заботиться о хлебе насущном. Натали была единственной дочерью. С родственниками она связей почти не поддерживала, и Кен не знал никого из них. Несколько раз он встречал её знакомых, но он не знал их по фамилиям. Близких подруг у неё не было. Ничего не оставалось, как ждать до утра. Кен думал, что проведёт бессонную ночь, но, к своему удивлению, быстро заснул.