Аромат грязного белья (сборник)

Но никогда нет постоянно счастливой проститутки, —

замечает Нелл.

Будучи ограниченной в своих контактах с женщинами (в основном лишь проститутки и другие содержательницы борделей), Нелл говорила о свойствах и характере проституток, но всё оказывается справедливым и по отношению к любым женщинам.

Так Нелл подмечает, что вечная проблема у проституток – это запор. Но ведь запор является напастью для очень многих женщин. Следует ли из этого, что большинство женщин – проститутки? Или что проститутки – это тоже женщины, а не выродки человеческого общества, какими пытается их представить общество?

Нелл пишет:

Проститутки – совершенно нормальные люди, но выполняющие работу, о которой общество не желает слышать.

Однако до сих пор доброе отношение к проституткам непостижимо для слепоглухонемого большинства.

Я была великолепной шлюхой, —

с достоинством и гордостью заявляет Нелл.

Помимо того, что Нелл была по натуре пылкой женщиной и часто испытывала множественные оргазмы с достойными клиентами, она питала истинный интерес к своему делу – к мужчинам. Нелл исследовала их типы, характеры, повадки, подмечала их сильные и слабые стороны. Она любила мужчин.

Настоящая шлюха должна хотеть быть шлюхой, иначе она только наносит вред публичному дому, – утверждает Нелл.

Главный закон для девицы в борделе: гость – это господин, а ты – его раба.

Рабство заключалось в готовности девицы исполнять все желания клиента, если они не были связаны с болью и не доводили до крови.

Нелл допускала среди своих девиц наличие лесбиянок, удовлетворявших друг друга языком. Но если они начинали использовать искусственные хуи – таких она гнала. Нелл не объясняет почему, и я предполагаю, что причина состоит в том, что, натерев друг друга твёрдыми и большими предметами, они могут утомить влагалища и зады настолько, что начнут с нежеланием предоставлять своё богатство клиентам, да и конкуренция со стороны вечно твёрдых и больших предметов настраивала бы девиц пренебрежительно по отношению к мужчинам, а для рабыни недопустимы такого рода чувства к своему господину.

Следует помнить, что всё, о чём пишет Нелл, относится к дорогим публичным домам. А ведь есть «школа», которая учит проституток ненавидеть клиентов. Такая муштровка, вероятно, годится для проститутки, на которую стоит очередь человек в 50, тогда можно и возненавидеть клиентов. Чрезмерность количества обезображивает качество, и любовь делает скачок в ненависть.

Nell подтверждает:

…разница между двухдолларовой и пятидесятидолларовой шлюхой – это миф и видимость, которыми они себя окружают.

Абсолютно то же справедливо и по отношению к непрофессиональным проституткам, то есть обыкновенным женщинам: их ценность – в пизде и заде, а не в том, надето ли на них кружевное шёлковое бельё или рваные трико.

Интересно то, что высокая цена не гарантировала самую красивую проститутку – за центы продавались юные красавицы на улицах в том же количестве, как и за бешеные деньги в шикарном борделе. Градация проституток происходит по главному критерию – сколько клиентов они принимают за вечер. Чем их больше, тем цена женщины меньше и тем хуже проститутка, потому что всё её внимание к клиенту заключается в раздвинутых для него ногах.

В двадцатидолларовом публичном доме девица имела всего по пять-шесть клиентов за рабочую смену. Часто её забирали на весь день или на несколько дней богатые клиенты, чтобы провести с ней время одному. Чем больше платит клиент, тем больше проститутка уделяет тебе времени, и создаётся иллюзия, что эта женщина принадлежит только тебе и, более того, что она в тебя влюблена.

Ум женщины заключается в том, чтобы с меньшего количества клиентов получить больше денег. Непредприимчивые женщины пытаются взять количеством клиентов, соглашаясь со своей низкой ценой.

Чтобы повысить свою цену, женщины прибегают к ухищрениям, которые не имеют отношения к тому, что является их товарной сутью. Это им без труда удаётся, ибо сексуально мужчины предельно глупы. Разительным примером может служить такой метод зарабатывания денег проститутками, описанный Нелл.

Во второй половине XIX века в Сан-Франциско прибывало огромное количество китаянок, которых снаряжали с корабля на бал проституции. Китаянки, борясь с конкуренцией проституток других рас, пустили слух, будто пизда у них горизонтальная, в отличие от вертикальных, что у всех конкуренток. Американские мужи, не горюя от ума, радостно платили китаянкам просто за то, чтобы они развели ноги, и любознательные самцы удостоверялись, что пизда у китаянок вертикальная, как у всех женщин. Узрев эту «вертикаль власти» пизды, мужчины чувствовали себя познавшими конечную истину. А китаянки еле успевали подсчитывать деньги.

Подобная генетическая глупость мужчин выражается в их подверженности влиянию женских шмоток, косметики и всего наносного, не имеющего отношения к женщине как таковой. Голое тело либо их пугает, либо надоедает, и всю свою страсть к пизде и заду они обращают на страсть к женским прибамбасам и тому, как женщина себя в них заворачивает конфеткой.

Если меня возмущает обман с дорогими причиндалами вокруг проститутки, за которые берут огромные деньги, то ещё одним причиндалом является красота лица, которая навешивается на абсолютную красоту разведённых женских ног (см. «Сгущая краски» в: Михаил Армалинский. Что может быть лучше? М.: Ладомир, 2012. С. 409–429).

Платя большие деньги за женскую упаковку, мужчины лишь поощряют её существование и процветание, вместо того чтобы от неё избавляться, платя за её отсутствие, за тело. Таким образом, происходит искусственное взвинчивание цен на проституток.

Общественные нравы – это монополия на представление о сексуальной жизни и на её дозволенные формы. Общество не заинтересовано в развитии половой жизни и потому не устанавливает антимонопольные законы, а, наоборот, старается сохранить свою монополию на контроль над сексом. Интернет, обеспечивающий неограниченные и упрощённые контакты между людьми, минуя общество, впервые создаёт ощутимую конкуренцию для официальной морали, и благодаря этому цена пизды упала, потому что добраться до неё стало значительно легче.

Основой счастливого духа и психического здоровья Нелл было то, что она с раннего детства беззаветно любила секс и этого не стыдилась:

У меня не было ощущения вины или греха. Я никогда не верила, что секс греховен.

Это вам не Сонечки Мармеладовы или Катюши Масловы, вечно обделанные грехом и стыдом, описанные этими хило ебутцимися да отчаянно кающимися великими писателями и ничтожными мужчинами.

Несмотря на большой рост, высокую грудь и широкие бёдра, у Нелл была узкая талия, маленькие руки и ступни. От Бога ей было дано умение доить влагалищем хуй, чему большинству женщин приходится специально обучаться, если у них есть склонность к самосовершенствованию. Один лишь этот талант сразу завоёвывал для неё любовь многих мужчин.

Будучи девочкой, Нелл, как и все фермерские дети, во все глаза наблюдала за совокуплениями домашних животных. Это зрелище было эквивалентно нынешней порнографии, которая является энциклопедией секса для подрастающего поколения.

Кроме того,

секс для большинства людей на ферме был единственным удовольствием… Секс и алкоголь. Те, что не пили, не еблись… делали угрюмые мины и пытались испортить удовольствие другим.

Отец Нелл чуть ли не каждый день сладкозвучно еб мать, и дети всё это слышали.

Кровосмешения между отцами и дочерьми, братьями и сёстрами были обыкновенным делом, хотя отец Нелл, вследствие своей набожности, к дочкам членом не прикасался, а только стегал их ремнём за малейшие провинности.

Вот что вспоминает Нелл о своём отношении к сексу в девятилетием возрасте:

Один из работников, индеец-полукровка по имени Джо Дансер, заманил меня в амбар на чердак, якобы посмотреть на новорожденных котят. Он каким-то образом оказался позади меня, а когда я повернулась, то увидела, что джинсы Джо спущены до колен и у него торчит хуй. Он показался мне таким же большим, как у Джексона, племенного жеребца. Я удивилась, но для меня это не было неожиданностью. Уже несколько недель до этого Джо пытался залезть мне под платье (и после этого девочка пошла за пим в амбар, прекрасно предвкушая, что может случиться. – М. А.)

Я сказала: «Прекрати, Джо. Отец проломит тебе череп ярмом, если узнает, что ты задумал».

Джо просто качнул своим стволом в мою сторону: «Ты, наверное, уже не раз такое видела?»

Я ответила, что да и что мне это безразлично. А он спросил, знаю ли я, для чего нужна эта штука. Я сказала: «Конечно же,

чертов полукровка», – и скатилась вниз по горке сена и при этом смеялась как полоумная.

Я никогда особенно не любила цветных, к тому же Джо был слишком прямолинейным. Если бы он, не торопясь, подбирался ко мне, уговаривал меня, сказал бы что-нибудь приятное, тогда, наверное, я поиграла бы с ним, а он со мной, и мы, может быть, немного покувыркались бы.

Нелл признаётся, что главной причиной отказа был страх проникновения большого хуя в её девственную пиздёнку, потому что ей рассказывали, как это может быть больно. Однако боязнь боли не остановила бы её, если бы Джо вёл себя иначе.

Так что никаких психических травм, искалечивших всю последующую жизнь девочки, травм, которыми стращают ныне параноидальные паникёры, не возникло. Если травмы остаются, то от резкого и грубого подавления сексуальных порывов, а не от их поощрения.

Нелл рассказывает о своём детском опыте:

Я уже пробовала экспериментировать с собой и с одной из своих сестёр. Мы сидели, как обычно это происходит у детей, и изучали друг друга, украдкой смотрели и трогали. А однажды моя сестра засунула себе в вагину гальку и щекотала меня большим пальцем ноги…это было настолько приятно и казалось нам таким возбуждающим и невинным, что мы никогда не думали, что делаем что-то грешное…

Вскоре Нелл научилась, мастурбируя, добираться до оргазмов, чему она со страстью регулярно предавалась: в наслаждении она чувствовала себя совершенной.

Я была сама собой, – определяет она это состояние.

Нелл совершенно ясно определила своё отношение к ханжам, преобладающим среди религиозных людей. Это люди, которые считали всякое человеческое удовольствие грязным. Всё для них настолько мерзко, что они боятся, как бы удовольствие не захватило их самих, и поэтому не хотят, чтобы кто-нибудь другой отважился на наслаждение.