У самого Черного моря

По тому, как он это спросил, видно было, что этот вопрос для него далеко не безразличен.

– Над этим я пока не думал. Скорее всего действовать будем в зависимости от обстановки и заданий: и врозь, и сообща. Решим вместе с вами.

У землянки КП капитан расстегнул реглан, стянул с головы меховой шлемофон с очками, взъерошил над широким лбом копну темно-рыжих волос и увечье лица стало еще заметнее.

– А что у вас с губой?

– Да так, обветрилась и потрескалась, вот и вздулась. Генерал Жаворонков был у нас, приказал срочно ехать на операцию. Это, пожалуй, единственный приказ, который я позволил себе не выполнить. Воевать она мне не мешает. Красотой займемся, когда немцев разобьем. А сейчас скажите мне, Михаил Васильевич… Правильно я вас называю? Скажите, вы здесь уже месяц воюете. Удержимся мы на перешейке или немца в Крым пустим?

– Вы такое опрашиваете…

– Значит, плохо дело, – вздохнул Калинин. – Теперь познакомьте, пожалуйста, с воздушной и наземной обстановкой.

Беседа наша затянулась. Как старший по званию и по возрасту, Калинин держал себя непринужденно и независимо, в то же время подчеркивая, что он готов оперативно подчиниться более молодому командиру эскадрильи. Пришел батько Ныч.

– Простите, что вторгаюсь, – сказал он, раскуривая трубку. – Чего доброго вы успели уже надоесть друг другу. Кто у вас, товарищ капитан, может дать мне сведения, сколько прибыло коммунистов и комсомольцев.

– Это и я могу, – охотно ответил Калинин. – Простите, товарищ комиссар, будем знакомы ближе. – Калинин сказал свое имя и отчество, Ныч тоже. – Так вот, Иван Константинович, прибыли вместе со мной: два члена партии, один кандидат, остальные комсомольцы. Сегодня дам список по фамильно.

– Да, – спохватился Ныч. – Как вы так точно вышли на наш аэродром? Таких деревушек, как Тагайлы, раскидано по степи много.

– Шли строго по маршруту и не ошиблись, – пояснил Калинин, сдерживая улыбку, – видно, трещины на губах беспокоили. – А правду сказать, по ветряку нашли. Далеко виден.

За лесной полосой прошумела полуторка. Послышались голоса людей, штурмующих кузов машины.

– Вы поезжайте, а я здесь с техниками задержусь, – предложил Ныч. По пути к машине комиссар шепнул мне:

– А мельницу надо убрать, как думаешь?

– Тут и думать нечего.

Летчики уехали. Высоко над деревней кружил одинокий самолет.

– Видел, «хейнкель», – сказал Ныч оружейнику Бугаеву. – Слушай тут надо…

Подвижной, вездесущий Ныч не любил откладывать дела на потом. Ведь это явный разведчик. Чего доброго «гостей» приведет. Неспроста же кружил.

– Скажи, Бугаев, ты со взрывными работами знаком?

– Что?

– Ну, взорвать, скажем, вон ту мельницу сможешь?

– А почему нет. Было бы чем.

Не прошло и десяти минут, как к ветряку подвезли шашки динамита и бикфордов шнур. Пока Бугаев закладывал под сруб взрывчатку. Ныч облазил мельницу, нет ли где ребятишек. Посмотрели вокруг – на сельской площади-ни души. Подожгли шнур и отбежали неподалеку к заброшенному амбару. Взрыв в деревне был совсем неожиданным и сильным. Сначала ветряк словно завис над землей без опоры, и сразу же накренился, а коснувшись земли, с треском и скрежетом превратился в большую кучу обломков, над которой высоко вздымалась клубами белая пыль.

Люди выбегали из хат и мчались опрометью в сухие заросли кукурузы на огородах, из бани выскакивали голые летчики и прыгали в открытые рядом щели.

Когда все улеглось и выяснилось, и летчики, посмеиваясь друг над другом, мылись заново, прилетели «юнкерсы»-десять штук. И высоко сзади них две пары «мессершмиттов». Дежурным приказано было не взлетать. Бомбардировщики прошли между аэродромом и деревней, взяли курс на запад. Потом снова появились, прошли южнее аэродрома и деревни. Вскоре послышались глухие взрывы. Бугаев взобрался на амбар и оттуда давал пояснения.

– Ложный аэродром долбают, – кричал он. – Хорошо работают, сволочи, когда никто не мешает.

* * *

Базировавшиеся по соседству «миги» ушли во второй половине дня на задание. Аэродром притих, будто его не существовало. Все скрыто, замаскировано. Старт свернут. Если посмотреть с воздуха, то вряд ли можно приметить обложенные дерном, укрытые под навесом маскировочных сетей капониры, а в них самолеты. И уже совсем невозможно догадаться, что в этих самых капонирах наводили порядок летчики 5-й эскадрильи. Вместе со своими механиками они осматривали двигатели, устраняли обнаруженные дефекты.

В зарослях лесополосы шло импровизированное занятие: знакомили новичков по карте с районом базирования и боевых действий, с безопасностью и сложностью воздушной обстановки, с тактикой наших и немецких летчиков на Перекопском перешейке.

В этот тихий час прогудел над аэродромом одинокий И-16. С земли, конечно, никто не видел, что в кабине сидел в летных очках и в генеральской фуражке Василий Васильевич Ермаченков. А он покружил над деревней и ушел в сторону КП группы, снова вернулся и зашел на коробочку. Свой значит. Выложили ему «Т». Истребитель приземлился. Летчик зарулил на старт и выключил мотор.

На аэродроме Тагайлы соблюдалось правило: после посадки самолеты немедленно убирались с летного поля и маскировались. Инженер Докунин подумал, что на истребителе мотор заглох, послал на помощь машину – стартер, чтобы летчик смог запустить мотор и отрулить самолет к лесополосе или к свободному капониру. А Василий Васильевич на сей раз забыл, что наставление по производству полетов и по аэродромной службе обязательны для всех летчиков, независимо от должности и звания. Он оставил парашют в кабине, очки бросил под козырек к прицелу, а фуражку надел на ручку управления, сам же сел в машину и уехал на КП эскадрильи.

Никто не осмелился сделать генералу замечание или отбуксировать его самолет в укрытие. А строгий блюститель маскировки Ныч был в это время в деревне. Прибыл комиссар на КП, когда Ермаченкову уже доложили, чем занимается личный состав. Генерал выслушал доклад, потом познакомился с летчиками группы Калинина, разъяснил сложности предстоящих задач. Близился конец временному затишью – немцы со дня на день могли начать штурм Ишуньских позиций.

– На требовательность командира эскадрильи, которой вы приданы, не обижайтесь, – посоветовал Ермаченков. – Кроме пользы общему делу и каждому из вас, ничего от этого не будет. Ну, а теперь присядем в тень, потолковать надо.

Генерал пригласил на беседу знакомых ему летчиков 5-и эскадрильи, поинтересовался, нет ли жалоб, поговорил с людьми, уже сидя на траве, запросто, по-товарищески. Сказал «по секрету», что позарез нужны летчики на штурмовики Ил-2 в эскадрилью капитана Губрия, который уедет на днях за новыми самолетами.

– Нет ли среди вас желающих? – спросил он. Желающие отличиться на штурмовиках нашлись– старший лейтенант Касторный и лейтенант Куликов. В этот же день на У-2 их перебросили на другой аэродром.

– А ты не горюй, Авдеев, – угадав мое сожаление, утешил Ермаченков. Вместо двух, четырех тебе подброшу. – И вдруг. – Да, куда это ваш ветрячок делся? Взорвали? Такого ориентира лишиться! А? Признаться, я чуть не заблудился без него.

Только он это сказал, как все услышали свист пикирующего истребителя и сразу же увидели пару несущихся к земле «мессершмиттов». Треск короткой очереди, рев моторов на выходе из пике-и «мессершмитты» исчезли на бреющем. Все произошло так неожиданно и быстро, что никто не успел даже ахнуть. Мелькнула мысль, что немцы расстреливали дежурного по старту.

– Самолет! – спохватился Ермаченков. – Машину.

Подъехали к брошенному среди поля И-16. Цел-целехонек, ни единой пробоины не нашли. Ермаченков поднялся на крыло, заглянул в кабину. В висевшей на ручке управления генеральской фуражке зияла дыра. Снаряд ничего больше не повредил. Пробил пол и разорвался на земле.

– Жаль, – сказал Василий Васильевич. – В чем же я сегодня в Севастополь поеду?

Ныча взорвало. Он даже побагровел от возмущения.

– Фуражку вам, товарищ генерал, я могу свою одолжить, коли налезет, – предложил он. – А демаскировать аэродром ни вам, ни самому господу богу не дозволено. Мы из-за этого мельницу убрали…

– Виноват, Батько, – извинился генерал, соскочив с плоскости крыла. – Не подумал.

– Люди ночами не спали, руки в кровь сбили, чтобы построить капониры и укрыть самолеты, – не унимался Ныч.

– Ну, что ты расшумелся, – успокаивал его Ермаченков. – Ну, извини за промашку.

Эти слова и тон, и мимика Василия Васильевича произвели на Ныча такое действие, будто в перекипевший самовар плюхнули ведро холодной воды, чтобы не распаялся. Ныч отошел в сторону, вытер платком вспотевШИЙ лоб. Инженер отрулил самолет в укрытие, а Ермаченков сказал.

– Знаете, друзья, вы занимайтесь своими делами, а я на вашем стартере съезжу в штаб группы. Командующий ВВС флота получил новое назначение и мне придется побыть в Севастополе, пока пришлют нового.

Ныч опять хотел возразить. Стартер может понадобься в любую минуту, а его черти погонят в другую деревню. Но промолчал, решил подождать, не сообщит ли генерал еще каких-нибудь новостей.

Ермаченков уже поставил ногу на подножку стартёра, как подъехала эмка пикап и из нее выскочил сержант в отутюженной форме. Спросил у генерала разрешение обратиться к старшему лейтенанту Авдееву, он сказал, что прислан из штаба полка за сведениями о боевом налете и состоянии самолетного парка.