«Князья, бояре и дети боярские». Система служебных отношений в Московском государстве в XV–XVI вв.

Переходным вариантом было создание поместных субкорпораций в рамках существующих объединений. Подобные примеры видны в Дворовой тетради, ряд рубрик которой не имел смысла в реалиях середины века: «из Ярославля же помещики», «в Стародубе помещики» и, наконец, «помещики тверские». В.Б. Кобрин показал «пришлый» характер этих групп[188 - Кобрин В.Б. Власть и собственность… С. 97–100.]. Среди «ярославских помещиков» фигурировали князья Телятевские-Микулинские. Появление этой фамилии в Ярославском уезде относится к концу XV – первому десятилетию XVI в. и, видимо, было связано с проводившимися в это время поместными раздачами[189 - АСЗ. Т. 1. № 146. С. 120, № 37–38. С. 35–36, 327-328, № 274. С. 248; АСЗ. М., 2008. Т. 4. № 460. С. 339, № 480–481. С. 352–353. В это же время в Ярославском уезде, видимо, появились и князья Дашковы.]. «Ярославские помещики» не пересекались с «литвой дворовой», еще одной группой, созданной московским правительством во втором десятилетии XVI в. Стародубские «помещики» князья Мезецкие были переселены на новое место службы в конце XV в. По Стародубу, вероятно, служил также М.П. Апраксин. Уже в начале XVI в. его отец, выходец из рязанского боярства, был отмечен в восточных уездах. В Тверской земле поместья «москвичам» во второй половине 80-х гг. XV в. жаловал еще Иван Молодой[190 - Кобрин В.Б. Власть и собственность… С. 100. По родословной росписи Апраксины «служили по Резани и переведены при великих же князех служить по Мурому». Писцовые материалы Тверского уезда XVI века (далее – ПМТУ). М., 2005. С. 167, 251, 277.]. К началу XVI в. должно было насчитывать не менее нескольких десятков подобных примеров.

Очевидны причины создания этих субкорпораций. Отмеченная ранее «автономность» Тверской земли должна была контролироваться из центра. Помещики в этой ситуации играли роль стабилизирующего фактора, удерживая представителей местного боярства от сепаратистских настроений. Упоминание запрета отъезда для ярославских вотчинников в духовной Ивана III свидетельствует, что их благонадежность также вызывала определенные вопросы.

Помимо перечисленных групп существовали и другие переселенцы. Среди них были новгородские, затем и псковские бояре, вятчане, которые получали пожалования в «московских городах». Потомки новгородцев не выделялись из числа остальных детей боярских. Менее высоко котировались псковские бояре, что было связано с неоформленностью этой социальной прослойки в самом Пскове[191 - Аракчеев В.А. Средневековый Псков. Власть, общество, повседневная жизнь в XV–XVII веках. СПб., 2003. С. 51–56. Несмотря на внушительное число псковских «сведенцев» (более 300 семей), не удается обнаружить следы их испомещения. Вполне вероятно, что многие из них не стали детьми боярскими.]. Выходцы из присоединенных западнорусских территорий, а также соратники князя М.Л. Глинского также получали от великокняжеской власти поместья[192 - Вотчины получили, например, Д.И. Мирославич и В.Т. Алексеев.].

В обособленные субкорпорации постепенно происходил приток местных вотчинников. Тверская дозорная книга начала 1550-х гг. содержит множество подобных примеров. Уже в 1520 г. поместьями были пожалованы представители Епишевых, позднее к ним присоединились Бороздины, Свибловы, Затыкины, Бибиковы и др. Большое количество жалованных грамот с их участием было датировано 1524–1527 гг. В других случаях имели место индивидуальные пожалования.

Определяющие принципы поместной системы были выработаны при массовых организованных раздачах, когда единовременно поместьями наделялись большие группы людей. Эта задача вызывала необходимость выработки объективных критериев деления на группы – «статьи» служилых людей, прообраз будущих окладов.

Потенциал создания поместной системы был понят далеко не сразу. Традиционализм, опора на «старину» и отсутствие развитого аппарата, который мог бы контролировать организацию службы, сдерживали ее развитие. Стремительность поместных раздач во многом была вызвана сочетанием случайных факторов, которые удачно сложились в общую мозаику. Вне зависимости от места проводимых раздач исходный импульс по их проведению исходил от великокняжеской власти. Эти раздачи проводились под контролем одних и тех же исполнителей из центрального аппарата, представляя собой локальные варианты общерусского процесса, реализуемого по схожим моделям и шаблонам. Характерные черты поместной системы не могли появиться одномоментно. Их развитие и совершенствование проходило на разных территориях со своими особенностями, при влиянии ряда внутри- и внешнеполитических факторов.

Наиболее полно благодаря сохранившемуся комплексу писцовых книг процесс поместных раздач удается раскрыть на примере Новгородской земли. Сопоставление «новгородского материала» с источниками из других частей страны позволяет проследить общие тенденции и направленность развития поместной системы.

Новгородский вариант. Первые поместные раздачи

Процесс складывания поместного землевладения в Новгородской земле получил подробное, хотя и однобокое освещение в историографии. Большинство историков ограничивалось признанием факта повсеместного «слома» прежнего вотчинного землевладения и формированием прослойки помещиков, выходцев из Северо-Восточной Руси. Исключением в этом ряду является работа Г.В. Абрамовича, в которой была проведена систематизация этапов поместных раздач[193 - Абрамович Г.В. Поместная система и поместное хозяйство в России в последней четверти XV и в XVI вв. Дисс… докт. ист. наук. Л., 1975.].

Несмотря на стройность и внешнюю привлекательность, концепция этого историка является уязвимой для критики как в части распределения помещиков по социальным группам, так и в предложенной им периодизации процесса раздач[194 - Среди представителей дьяческих фамилий Г.В. Абрамович называл Борисовых и Бунковых. В указанное время они не были связаны с дьячеством. Неудачным является отнесение к «семьям дипломатов» Трусовых-Воробьиных. Возражения вызывают также некоторые сделанные историко-генеалогические обобщения (например, о происхождении Болтиных и Косицких).]. Вопросы возникают к приводимому Г.В. Абрамовичем списку аристократических фамилий, куда затесались Порховские, Рудный-Картмазов, Протасьев и ряд княжеских семей невысокого ранга (князья Мещерские, Елецкие, Гагарины). Серьезные нарекания вызывает выделение «аристократического» этапа в поместных раздачах (1484–1489 гг.), когда поместья (и вотчины) были пожалованы «высшей чиновной знати», сподвижникам Ивана III[195 - Абрамович Г.В. Поместная система… С. 90–93. Тезис о роли «аристократического этапа» был использован и значительно усилен Р.Г. Скрынниковым, рассматривавшим Боярскую Думу в качестве инициатора поместных раздач (Скрынников Р.Г. Царство террора. СПб., 1992. С. 72–73).].

Имена новгородских помещиков редко встречаются в актовых и делопроизводственных документах, что затрудняет определение границ создания того или иного поместья. Несколько точных дат встречается в приписках, сделанных к текстам писцовых книг в 1499–1501 гг.[196 - Например, В. Чеков «взял впервые лета 7004-го с 20 обеж за повоз».] Широко представлены в писцовых книгах ссылки на так называемое «старое» письмо. Вопрос о времени его составления является неоднозначным и вызывает давние споры в историографии[197 - Подробный обзор см.: Фролов А.А. Новгородские писцовые книги. Источники и методы исследования. М.; СПб., 2017. С. 278–284.]. В этот термин вкладывалось различное содержание: использовались материалы переписи 1480-х гг., осуществляемые комиссией из новгородцев, данные нескольких описаний «московских» писцов и, вероятно, какие-то кадастровые документы времен независимости. По мере изменения состава новгородских землевладельцев «старое» письмо обрастало различными приписками и вряд ли было передано писцам конца 1490-х гг. в первоначальном виде. Основной его массив, видимо, был закончен в конце 1480-х гг.

В ряде случаев удается обнаружить следы «старого» письма, затронувшего ранние поместья. Поместья чаще всего находились в рамках одной и той же пятины. Деление на пятины, искусственно созданные московской администрацией части Новгородской земли, появилось далеко не сразу. Часть помещиков, очевидно, получила свои земли до проведения подобного размежевания. Общее поместье Трусовых-Воробьиных, пожалованное им в 1482 г., располагалось в Водской и Шелонской пятинах, на территории Новгородского уезда. Разорванными пятинным делением оказались и земли некоторых других помещиков[198 - АСЗ. Т. 4. № 91. С. 69. Ермолы Трусова Воробьина, И. Фомы Г. Протасьева, И.В. Вельяминова, А. Шафрова, Вашутиновых Козляниновых.]. Среди прежних владельцев этих поместий часто фигурировали одни и те же лица. Вероятно, «старое» письмо в этом случае составлялось не по пятинному, а по уездному («присудному») принципу.

В исторической науке предпринимались попытки определить время возникновения того или иного поместья исходя из определения даты конфискации земель у его прежних владельцев. Точные даты «выводов», однако, известны применительно к узкому кругу лиц. Массовые выселения местных землевладельцев начались в Новгородской земле после 1484 г. и шли на протяжении второй половины 80-х – 90-х гг. XV в. Более определенно можно говорить о категориях «новосведенные бояре» и «сведенные своеземцы», которые, видимо, были выселены в 1490-х гг., после окончания «старого» письма. Только после 1493 г. репрессии коснулись Г.М. Тучина (не числится среди «новосведеных»). Значительная часть владений «новосведеных бояр» и того же Г.М. Тучина в конце 1490-х гг. входила в состав оброчных земель и еще не пошла в раздачу. Процесс распределения конфискованных земель не был однородным и растянулся на десятки лет. Далеко не все изъятые вотчины сразу перешли в руки помещиков. Многие из них поступили в ведение новгородского дворца, другие – долгое время находились среди оброчных земель. Стоит учитывать и практику поместных «придач». Пример братьев Трусовых-Воробьиных показывает, что к концу XV в. состав их владений значительно расширился[199 - НПК. Т. 3. Ст. 295; НПК. СПб., 1886. Т. 4. Ст. 18, 20.]. Некоторые поместья были целиком сформированы из земель одних и тех же «новосведенных бояр», что свидетельствует об их достаточно позднем образовании.

Среди новгородских помещиков были представлены лица, соотносимые с определенными группами, переселение которых сюда, очевидно, происходило по спискам, в одно и то же время. Уже упомянутые «ивангородцы» появились как отдельная группа после 1496 г. Другой такой группой были «луховичи», переселение которых было связано с пожалованием Луха «в отчину» князю Ф.И. Бельскому (окончательно, вероятно, в 1497 г.)[200 - Из земель «новосведенных» были сформированы поместья «луховичей» Г. Тимошкина и И. Поповича.].

Часто земли «новосведенных» переходили в руки «людей» московских бояр, в первую очередь «Тучковских» и «Шереметевских». Анализ структуры писцовой книги Водской пятины свидетельствует, что поместья «Тучковских» не могли быть сформированы ранее начала 1490-х гг. Описание поместья В.Д. Шадрина было сделано после «служилых людей» (подключника и подьячего). Поместье В.И. Ляпуна Рахманова и большая часть поместья М.Н. Кашкина были сформированы из владений «новосведенных». В соседней Деревской пятине поместье К. Власова, «холопа» С.Б. Брюхо Морозова – брата И. и В.Б. Тучко Морозовых, также было составлено из земель «новосведенного» М.Ф. Карповского[201 - НПК. Т. 3. Ст. 436, 937; Писцовые книги Водской пятины 1500–1501 гг. // ВОИДР. М., 1851. Кн. 10. С. 322; НПК. Т. 1. Ст. 124.].

Те же выводы применимы для группы «Шереметевских». Отец и младший брат А.К. Шеремета Беззубцева служили Андрею Углицкому. Вероятно, и сам он находился на службе при углицком дворе, который был ликвидирован в 1491 г. Это предположение подтверждается наблюдениями над владениями его «людей»: Л., Г., И. Федосовы и их зять И. Кононов получили земли «новосведеного» Л.И. Федотьина[202 - Зимин А.А. Формирование… С. 188–189; НПК. Т. 3. Ст. 537, 569.]. Испомещение нескольких групп слуг московских бояр (за исключением «людей» князей И.Ю. Патрикеева и С.И. Ряполовского) проводилось, видимо, на протяжении 90-х гг. XV в.

Более существенные результаты дает сопоставление времени возможных пожалований с проведенной в 1499 г. конфискацией церковных земель. Эта тема (на примере Деревской пятины) была рассмотрена А.А. Фроловым, который обосновал тезис о двух волнах конфискаций: 1478 и 1499 гг.[203 - Фролов А.А. Конфискация вотчин новгородского владыки и монастырей в последней четверти XV века // ДРВМ. 2004. № 4 (18). С. 54–62.]

Описание поместий, созданных из владычных и монастырских земель, приписывалось в конце (реже в самом начале) описания каждого погоста. Эта закономерность прослеживается в писцовой книге Водской пятины. Поместья, сформированные из церковных земель, появились после 1499 г. Кабальные грамоты И.Ф. Новокщенова позволяют уверенно датировать его появление в Новгородской земле концом 90-х гг. XV в. С.И. Циплятев в 1493 г. был мужем на суде в Белозерском уезде. Его брат Елизар, известный впоследствии дьяк, упоминается в приписках к тексту писцовой книги Д. Китаева. Оба они были пожалованы новгородскими поместьями на рубеже веков. В 1500 г. поместья в Водской пятине достались также В. и А.Г. Калитиным, родной брат которых Семен числился владельцем бывших владычных земель[204 - АСЭИ. Т. 3. № 445. С. 431; АСЭИ. Т. 2. № 333. С. 317; НПК. Т. 3. Ст. 451, 456, 459, 464.].

В Деревской пятине волость Лопастицы, бывшее владение Аркажа монастыря, перешла к сыновьям князя А.А. Шемяки Шаховского. Эта волость сохраняла свою прежнюю владельческую принадлежность в 1483 г., то есть не была конфискована сразу после завоевания Новгорода. Упомянутый А.А. Шемяка служил в уделе Андрея Углицкого. Переселение его сыновей в Новгородскую землю произошло в 1490-х гг., о чем свидетельствует и неразделенность их поместья во время описания[205 - Кучкин В.А. Межевание 1483 г. и вопрос о древней новгородско-смоленской границе // НИС. Л., 1984. Вып. 2 (12). С. 173–174; Род. кн. Ч. 1. С. 138.].

Присутствие в тексте писцовых книг указаний на территориальную принадлежность («Якуш Черной Пущын звенигородец» и пр.) также, скорее всего, является следами испомещений «по спискам».

В большинстве случаев для поздних раздач было характерно наличие значительного числа прежних собственников, в том числе мелких. Поместья раздавались безлико, как свободные участки земли.

Менее определенно можно говорить о более ранних поместных раздачах. Анализ землевладения «сведенных» бояр первых волн репрессий позволяет выявить круг лиц, которые могли получить поместья уже в первой половине 1480-х гг. Для ряда помещиков единственным прежним владельцем выступал, например, Б. Есипов. Некоторым из них принадлежали смежные участки.

При отсутствии точных критериев в большинстве случаев приходится ограничиваться расплывчатыми временными рамками создания поместий – середина 80-х – 90-е гг. XV в. Для значительного числа сподвижников Ивана III время получения новгородских поместий не совпадает с границами «аристократического» этапа, выделенного Г.В. Абрамовичем. Большую часть владений М.А. Колычева и М.Я. Русалки составили земли «новосведенных бояр». В самом конце XV в. началась служба для князей В.Д. Холмского и В.В. Чулка Ушатого[206 - НПК. Т. 1. Ст. 321–333, 457–469.]. Представители знати продолжали получать крупные пожалования и после передачи Новгородской земли в ведение наследника, будущего Василия III. Князь В.Д. Холмский был пожалован волостью Смерда в Деревской пятине после окончания писцового описания 1499 г.[207 - НПК. Т. 1. Ст. 170; Баранов К.В. Новгородская «ободная» грамота 1511/12 года // РД. Вып. 5. С. 12.] После конфискаций церковных земель 1499 г. земли Никольского Неревского монастыря достались А. и Ф.С. Колычевым, а также Е.И. Циплятеву. Концом 1490-х гг. стоит датировать появление князей Мещерских в Бежецкой пятине. До 1502 г. земли Федорова монастыря были отданы «конюшему» И.А. Черному Колычеву[208 - НПК. Т. 3. Ст. 73, 90, 701. Князьям В., Ф., А.Б. Мещерским досталась слободка на «владычньской» земле. Каштанов С.М. Социально-политическая история России конца XV – первой половины XVI века. М., 1967. В большинстве работ фигурантом этого акта считался его дядя И.А. Лобан, умерший за три года до этого события.].

Первые поместные раздачи не имели системного характера. Начавшиеся в 1478 г. выселения новгородских бояр были осуществлены в несколько приемов. Кое-кто из местных бояр, вероятно, даже смог увеличить свои владения после конфискаций[209 - Г.М. Тучин владел землями, прежде принадлежавшими К. Фефилатьеву и И. Кузьмину. Некоторые «боярщины» И. Лошинского достались В. и И. Космыниным (Бассалыго Л.А. Перечень сведенных новгородских землевладельцев // ПКНЗ. М., 2009. Т. 6. С. 268).]. Основной массив конфискованных земель перешел в дворцовое ведомство, а также составил фонд кормленских земель. Поместья имели вспомогательный характер. Московскую администрацию интересовало расширение дворцового хозяйства, а не наращивание военной структуры через поместные раздачи.

В отличие от жалованных вотчин и поместий центра страны новгородские поместья не были освобождены от «обежной дани». Это обременение зачастую приводило к разорению помещиков. Уже в 1505 г. запустело поместье А. Мякинина: «Писец Матвей Валуев положил на те деревни оброк тяжел, и иные деревни с того оброку запустели». Позднее Некраско Образцов был «пойман да сидит в Новегороди в тюрме в цареве да в великого князя дани в обежных денгах, за прошлые лета не плачивал». Платежные книги упоминают также случаи конфискации поместий «в приметных денгах»[210 - НПК. СПб., 1886. Т. 5. Ст. 791; НПК. Т. 6. С. 791–792.]. Помещики должны были заботиться о состоянии вверенных им крестьянских хозяйств. В поместных грамотах было обозначено требование: «Чтобы великих князей дань и посошная служба не залегла; а доспеют пусто… платити самим, а от великих князей быти им в том в опале»[211 - АСЗ. Т. 4. № 293. С. 219–220.].

В ряде случаев стоит отметить молодость первых помещиков. Братья Трусовы-Воробьины, например, получившие свое поместье еще в 1482 г., известны по упоминаниям в 30-х гг. XVI в. Еремей Трусов Воробьин в 1536 г. ездил с посольством в Швецию. Его имя встречается в писцовой книге конца 1530-х гг. Здесь же упоминается и его брат Ермолай. Молодостью этих помещиков объяснялись скромные размеры их владений. По «старому» письму поместье Еремы Трусова Воробьина составляло 12 обеж, его брата Мити – 19 обеж, а Ермолы – 18 обеж, что предопределило необходимость будущих «придач»[212 - Эскин Ю.М. Местническое дело К.А. Трусов – князь Ф.Ф. Волконский как источник по истории Тихвинского восстания 1613 г. // Российское государство в XIV–XVII вв. СПб., 2002. С. 300–307; Писцовая книга Вотской пятины 1539 года. Новгород, 1917. Вып. 1. С. 7; НПК. Т. 3. Ст. 25, 43; НПК. Т. 4. Ст. 5, 27.].

Среди помещиков Новгородской земли были представлены различные социальные группы. Большинство из них принадлежало к рядовым детям боярским. Специфическую роль играли пожалования князьям Ф.И. Бельскому, И.Ю. Патрикееву, а также, вероятно, С.И. Бабичу. Ф.И. Бельский был вынужден бежать в 1481/82 г. в Москву после неудачной попытки мятежа в Великом княжестве Литовском. Этот знатный эмигрант был радушно принят Иваном III, который передал ему значительные территории в Новгородской земле: «Демон в вотчину да Мореву со многими волостьми» (в том числе Велила)[213 - Зимин А.А. Формирование… С. 124; Фролов А.А. Изменения в численности и составе погостов и волостей Деревской пятины во второй половине XV века // Вестник Московского университета. М., 2002. № 1. С. 62.].

Статус отдельных владений в рамках этого «княжества» был различным. Волость Велила в разъезде 1483 г. была великокняжеской. В Мореве известны были деревни «за княжими слугами». В Демоне вплоть до конфискаций второй половины 1480-х гг. сохранялись владения новгородцев, при отсутствии значимого массива оброчных земель, то есть можно говорить только о верховной власти Ф.И. Бельского над этим уездом[214 - ДДГ. № 89. С. 357; НПК. Т. 2. Ст. 736.].

По соседству с землями Ф.И. Бельского располагалась волость Березовец, принадлежавшая И.Ю. Патрикееву. В «чернокунском» Холмском погосте были владения у С.В. Бабича-Друцкого. Передача им этих волостей отражала, очевидно, планы по противостоянию Великому княжеству Литовскому, которое реализовывалось силами служилых князей. Активно проявил себя и Ф.И. Бельский. Жалобы литовских послов на «кривды» с его стороны свидетельствуют о роли, которая отводилась ему в ведении «странной» войны. В его распоряжении находилось значительное количество «вассалов», среди которых были бояре. Участвовал он и во взятии Твери в 1485 г.[215 - Кром М.М. Меж Русью и Литвой. С. 82, 99. «Князя Феодора бояре, на имя Глазов, а Офонас» (Сб. РИО. Т. 35. С. 46). Среди «добрых» слуг Митя Иванов Юров. Позднее один из его слуг, постригшись в монахи, стал известен как Тихон Луховский. ПСРЛ. Т. 6. С. 237.]

Пожалование волости Березовец князю И.Ю. Патрикееву имело символичность: прадед, дед и дядя этого влиятельного вельможи были князьями на службе у Новгорода, получавшими земли «в отцину и в дедену». Переданная ему волость Березовец входила в состав княжеского домена и была освоена Борецкими только во второй половине XV в. Часть князей Бабичей-Друцких (Бабичевых) в конце XV в. (в том числе двоюродные братья С.В. Бабича) находилась на литовской службе. Наделение С.В. Бабича пограничными землями могло способствовать их переходу на службу к Ивану III[216 - АИСЗР. Т. 1. С. 85; Князь Д.И. Путятин-Друцкий был киевским воеводой. С. Соколинский-Друцкий был наместником в Торопце, по соседству с владениями С.В. Бабича. Позднее, в 1508 г., Друцкие поддержали заговор князя М.Л. Глинского.].

Помещики не были основными действующими лицами в Новгородской земле этого времени. При резком увеличении земельного фонда, перешедшего к великокняжеской власти после массовых «выводов» второй половины 1480-х гг., процесс поместных раздач приобрел более значительные размеры. В это время некоторые поместья могли раздаваться по челобитью служилых людей, оказавшихся на службе в Новгородской земле. За рамками владений знати исключительно крупные поместья достались И.Г. Фоме Протасьеву (80 обеж по «старому» письму) и И.В. Сухому Вельяминову. За счет пожалований, позднейших «придач» и успешной хозяйственной деятельности некоторые помещики сосредоточили внушительные массивы земли, не соответствующие их статусу. К уже перечисленным лицам можно добавить А.А. Рудного Картмазова (106,5 обжи), А.И. Сома Линева (71,5 обжи). Есть основания говорить об индивидуальных пожалованиях представителям знати. Эта тенденция прослеживается до конца 1490-х гг.[217 - НПК. Т. 1. Ст. 814–827; НПК. Т. 2. Ст. 30–37; НПК. Т. 3. Ст. 99, 118–119, 155–156, 166–170, 208–214, 224; НПК. Т. 4. Ст. 3, 123–124; Т. 5. Ст. 24, 27, 29.]

Новгородские земли начали передаваться в качестве компенсации за владения в центре страны. Некоторые князья Ростовские переселялись сюда целыми группами. Как отметила Г.А. Победимова, они «сохранили некоторые черты родового вотчинного землевладения княжат». В ряде примеров для них были характерны крупные размеры поместий. В Деревской пятине внушительное поместье принадлежало Б.С. Горбатому Щепину (85 обеж), которое перешло к нему от отца. Князьям Приимковым также достались крупные наделы[218 - Победимова Г.А. Указ. соч. С. 65.]. Самому Дмитрию Приимкову принадлежала 151 обжа. 5 его сыновей получили собственные поместья – еще 180 обеж. Примечательна легкость, с которой Приимковы растеряли впоследствии свои новгородские владения. Значительная часть их поместий уже в 1530-х гг. перешла в руки других лиц.

А.Д. Приимков, возможно, оставил поместья старшим сыновьям Борису и Григорию, а сам вместе с младшими детьми перешел на службу в дмитровский удел. Его имя значится в реликтовом слое рузской писцовой книги (1537 г.), а сыновья Роман и Михаил в Дворовой тетради были записаны по удельному Кашину. В составе корпорации князей Ростовских числились позднее сыновья Ф.Д. Гвоздя Приимкова, который также покинул новгородскую службу. Ф. Бахтеяр Приимков в 1546 г. был отмечен в Москве как стряпчий[219 - Рузский уезд по писцовой книге 1567–1569 гг. (далее – РПК) // Материалы для истории Звенигородского края. Вып. 4. М., 1997. С. 44; ТКДТ. С. 134; ПКНЗ. Т. 5. С. 327; БС 1546-1547. С. 52–54.].

И. Брюхо и С.И. Пужбольским в той же Деревской пятине досталось крупное компактное поместье (184 обжи). В Бежецкой пятине располагалось поместье Волоха (В.И.) Пужбольского, составлявшее не менее 70 обеж. Их отец Иван Долгой был одним из ростовских князей, уступивших в 1474 г. права на Ростов Ивану III. Переселение Пужбольских на новгородские поместья произошло, видимо, во второй половине 1480-х гг., после исчезновения удела великой княгини Марии Ярославовны. Их родовое владение – село Пужбол – перешло в руки великого князя[220 - НПК. Т. 1. Ст. 107–118; Зимин А.А. Формирование… С. 76–78. В середине XVI в. село Пужбол было черносошным (Стрельников С.В. Землевладение в Ростовском крае в XIV – первой трети XVI века. М.; СПб., 2009. С. 94–95).]. Эта ветвь князей Ростовских недолго была представлена среди новгородских помещиков. Уже в первом десятилетии XVI в. земли И. Брюхо и С.И. Пужбольских достались новым владельцам[221 - Среди них был К. Офросимов, попавший в плен в 1514 г. в сражении под Оршей.], среди которых был их родственник И.Ю. Бритого-Ростовский. На рубеже столетий поместье Волоха Пужбольского перешло к Ф.М. Софроновскому[222 - А.М. Софроновский, его брат, получил поместье до 1500 г.].

По сообщениям родословных книг, новгородскими помещиками были князья Б. и В.И. Прозвитер Мещерские. Судя по землевладению их потомков, им в конце XV в. должно было принадлежать порядка 442 обеж. По этому показателю они принадлежали к числу крупнейших местных землевладельцев, хотя и не могли похвастаться служебными успехами. Передача новгородских земель могла быть компенсацией за владения в Мещере, перешедшие под контроль московского правительства.

На поместьях в Водской пятине оказалась вся семья переславских вотчинников Сарыевских. Смежные владения сыновей и племянников Аврама Сарыевского были близки по размерам: братьям Аврамовым принадлежало 80 обеж, а младшим Сарыевским – 78 обеж, что свидетельствует об их одновременном испомещении. В середине XVI в. переславское сельцо Сарыевское было поместным и, видимо, пошло в раздачу уже в первое десятилетие века[223 - НПК. Т. 3. Ст. 588–593, 800–803, 839–841, 918–922; Алексеев Ю.Г. Аграрная и социальная история… С. 178.].

Помимо собственно служилых людей земли жаловались также московским купцам. Некоторые из них несли свою «службу», принимая участие в управлении торговлей и в городской самоорганизации (в том числе в сборе налогов), а также в дипломатической деятельности. Появление московских купцов в Новгороде относится уже к концу 1480-х гг., когда «гости» фигурировали в числе переселенцев из «Московской отчины». В договоре с Ливонским орденом 1493 г. среди купеческих старост упоминается Фома Данилов (Ф.Д. Саларев). Вероятно также раннее появление в Новгороде Н. Тараканова. В Сытинском погосте Деревской пятины описание его владений сопровождалось характеристикой: «Что ему дал князь великий Миките против его земель Московских». Здесь же числился «двор Микитин пуст». Н. Тараканов умер иноком Иосифо-Волоколамского монастыря, вернувшись к середине 1490-х гг. в Москву[224 - Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографическою комиссиею (далее – АЗР). СПб., 1846. Т. 1. № 112. С. 132; НПК. Т. 1. Ст. 703–705; Титов А.А. Вкладные и записные книги Иосифова Волоколамского монастыря XVI в. и упраздненные монастыри и пустыни в Ярославской епархии. М., 1906. С. 16.].

Большое распространение имели поместья «должностного» характера. Значительное количество местных помещиков из аристократических фамилий было задействовано в выполнении тех или иных должностных поручений. Трудно определить причинно-следственную связь: передача им поместий приводила к необходимости «отрабатывать» сделанные пожалования или, наоборот, была вызвана потребностью в исполнителях (воеводах и администраторах) высокого ранга. Не исключено, что обе эти причины имели место. Среди ранее названных князей Ростовских И. Брюхо Пужбольский в 1496 г. упоминался среди воевод в летописном тексте о взятии Ивангорода «к граду в помощь не поидоша». В 1501 г. он был наместником Корелы[225 - ПСРЛ. Т. 8. С. 233; РК 1475–1598. С. 32, 39.].

Крупными помещиками были новгородские наместники князья Д.А. Пенко (более 200 обеж) и С.Р. Ярославские (не менее 125 обеж), Ю. и Я.З. Кошкины (более 200 и 100 обеж соответственно), А.Ф. Челяднин (не менее 160 обеж), И.А. Лобан Колычев (83 обжи), новгородский дворецкий И.М. Волынский (не менее 105 обеж), к которым следует добавить представителей центральной администрации – казначея Д.В. Ховрина (более 100 обеж), дворецкого М.Я. Русалку (121,5 обжи). Невозможно определить, рассматривались ли изначально эти владения как должностные, но все они были потеряны их обладателями не позднее первого десятилетия XVI в.