Роль

Журналист. Ладно, насчёт зова и штатного беру назад. Но глубинной сути это не меняет.

Учёный (подзадоривая). То есть обещать можно, а выполнять нельзя?

Журналист. Обещать не можно, а нужно. А выполнять не просто нельзя, а совсем нельзя. Выполнить обещание – это хуже, чем не пообещать.

Учёный. Склоняю голову перед мощью твоего интеллекта. Ты это сейчас придумал или сначала придумал, а потом бросился ко мне поделиться осмысленным?

Журналист. Сейчас – отшлифовал. А вообще-то я с этим живу.

Учёный. Ну, и как вам живётся?

Журналист. Если дашь хлеба с маслом, поясню.

Учёный. Хлеб с «Мартини»? Это ли не пошло?

Журналист. Пошло – не предлагать талантливому человеку корку хлеба с заиндевевшим маслом. А чем он её запивает – определяется степенью его экстравагантности и глубиной таланта.

Учёный приносит бутерброды с маслом и с огурцами.

Учёный. Твой талант вскормлен на хлебе насущном или всё-таки на глубоком анализе суетной жизни?

Журналист. Мой талант не вскормлен, а взращён (ест бутерброд с огурцом) на глубоких утренних беседах с моим лучшим другом. Так вот, поясняю…

Вытягивает ноги и ещё больше расслабляется.

Журналист(продолжает)…Исполнить обещание – значит лишить человека мечты. Хорошо ли это, подумай? Человек надеется, ежедневно обсуждает её со многими другими, радостно смотрит в будущее – не там ли его мечта? Жива ли она ещё? И радостно отвечает: там, жива. Массы людей, говоря возвышенно – народ, – лелеют свою мечту и клянут врагов, уличая их в кознях, направленных именно на уничтожение самого дорого для них – той самой мечты. Жизнь, таким образом, имеет смысл. А тут вдруг – взяло и исполнилось. Представить страшно! О чём тогда мечтать? О чём беседовать? Кого уличать в проставлении палок в колёса? На кого низвергать гнев? Ты жесток, друг мой. Жесток, своеволен и безапелляционен.

Учёный. Твоя точка зрения кристально ясна. Для одних, если я правильно тебя понимаю, а я понимаю тебя правильно, смысл жизни в том, чтобы обещать, для других – в том, чтобы верить в обещания, тайно надеясь, что они, эти обещания, никогда выполнены не будут. А нам, скромным наблюдателям-прозаикам, достаточно более простых, менее возвышенных радостей.

Журналист. Как то?

Учёный. Ну, там, рыться в старинных архивах, писать книги – для тех, кто верит не кому-то, а во что-то.

Журналист. Это, родной, в тебе говорит религиозно-ребяческий максимализм. В крайней – пафосной – форме.

Учёный. Верно подмечено.

Журналист. Лечится длительным смотрением в зеркало. Хорошо опускает на землю. Кстати, ты сегодня на утренней службе был?

Учёный. А почему, ты думаешь, я так щедр, незлобив и покладист? Был, конечно.

Журналист. Опять попа слушал?

Учёный. Попы не только тебе, но и мне мешают, как нам обоим известно. Хотя и среди них есть порядочные люди. Кстати, они, пользуясь твоей терминологией…

Наливает.

Учёный(продолжает)… ничего не обещают. Только рекомендуют. А остальные – наоборот: не столько советуют, сколько обещают.

Журналист(выпивает). Церковь, друг мой, – это парадоксальное заведение. В ней сконцентрированы аргументы против её Создателя. Вот, говорят, не убий. А Пётр и ещё один – забыл, как его звали, – укокошили бедную женщину за уклонение от налогов. Ну, не сами, но призвали на её голову силы небесные.