Москва Поднебесная

– Что ж вы, дорогой мой? Жду вас весь день!

– Меня? – опешил Елисей, в ушах которого загудело медным тазом.

– Вы во сколько должны были быть? – возмутился усатый толстяк.

– Э-э-э…

– Так вот, уважаемый, мне всё известно! – Усы замерли и ощетинились ежом в сторону Елисея.

«Что? Что ему известно?» – запаниковал Нистратов, попятившись к двери.

– Стоять! – грянул толстяк, будто по цистерне ударили молотом. – Вы три дня занимались чёрт те чем, хотя должны были ещё двадцатого представить полный отчёт!

Нистратов виновато опустил глаза в пол.

– Где? Где, я вас спрашиваю, шестнадцатидюймовые трубы?

Елисей встрепенулся.

– Где кирпич?

– Кирпич? Да при чём здесь… – Нистратов не успел закончить оправдательную речь, потому что толстяк вдруг неожиданно резво вскочил, задев животом стол, от чего тот жалобно проскрипел по полу.

– Вы, Сухоплизников, дармоед и сволочь! – рявкнул он, сверкнув глазами.

– Я не…

– Да ещё и вор к тому же! – Из-под усов импульсивно брызнуло.

– Я не Сухоплизников! – завизжал Елисей, понимая, что терпит оскорбления незаслуженно, а оттого крик его вышел убедительным крайне.

Толстяк опешил и заглох на полуслове.

– А кто же вы? – удивился усатый скандалист, округлив глаза.

– Нистратов! – завизжал раскрасневшийся Елисей.

Толстяк кинулся к вороху бумаг на столе и, судорожно перебирая листки короткими лапками, начал бормотать себе под нос что-то тревожно-рассеянное.

– Та-ак… – обрадовался он, выщипнув один из синей клеёнчатой папки, – вот он вы, голубчик! Так вы ещё хуже этого подлеца! – копошась глазами в бумажном документе, заключил толстяк.

– Кто? Я?

– Третий месяц не сдан объект! – тыча в Елисея листком, продолжал грозный усач. – Гидроизоляция списана! А куда? Где расходники?

– Вы извините… – начал Елисей, понимая, что снова попал в казус, вероятно, из-за того, что его приняли за человека с такой же фамилией.

– Извините? – взорвался усатый тиран и треснул по столу кулаком так, что карандаши и авторучки дружно подпрыгнули ввысь и брякнулись с дребезжанием обратно. – Я тебя, воровская ты рожа, под суд отдам! Это ж сколько змей я пригрел на груди? Каждый так и норовит себе чужое присовокупить! – Он испепеляюще прожёг Елисея колючими глазками, в которых плясало сумасшествие.

– Да не тот я! – закричал Нистратов, в бессилии бросив на пол сумку. – Не я это! Бешеный ты чёрт!

– Что? – удивился толстяк и снова уткнулся носом в бумагу. – Как не тот? Вот же написано: Кузьма Эльдарович Нистратов, прораб…

– Елисей я! Елисей! Ни-ка-но-ро-вич!.. Я совсем по другому вопросу!

– По другому? – Толстяк в момент скис, будто его окатили из ведра. – А по какому?

Елисей, дрожа губами, уставился на обидчика, и с минуту вспоминал, зачем он пришёл. Вдруг сознание его прояснилось, и Нистратов выпалил:

– Тут раньше салон был магический! Где он сейчас?

Толстяк непонимающе посмотрел на посетителя, в котором дважды признал своего работника, дважды при этом ошибившись. Покрутил кучерявой головой, будто башней подбитого танка, и ответил раздражённо:

– Никакого салона я не знаю. Где это тут он был?

– Да вот прямо здесь! – Елисей указал на пол.

Толстяк проследил за жестом посетителя, посмотрел на Нистратова, потом задумался минутно и, словно опомнившись, загудел пароходом:

– Зина! Ты кого ко мне впустила?

Из приёмной в кабинет примчалась секретарша Зина. Она проскочила мимо Нистратова, повернулась к нему и затрещала истерически:

– Вы по какому вопросу, товарищ? Вам чего нужно? – Она наступала, писклявая и решительная, а Елисей, подняв поспешно сумку, отступал. – Вам же сказано: приём по записи. Вы что, не видите, что человека от дел отвлекаете?

Елисей посмотрел на толстяка, но тот уже будто забыл о его присутствии: сидел в кресле и рылся в бумагах, дымя сигарой и бормоча что-то. Секретарша, похожая на мелкую надоедливую болонку, вытолкнула Нистратова из кабинета, закрыв за собой дверь, и, ни на минуту не прекращая верещать, указала на выход.

– Приходите в понедельник, Иван Афанасьевич очень занят, у него двадцать объектов! А вы все чуть что – к нему!

– Да не нужен мне ваш Иван Афанасьевич, – отмахнулся Елисей, – вы мне скажите, куда старик делся?

– Какой ещё старик?

– Полковник! Салон у него тут был, снятие порчи, гадание…

Чернявая секретарша посмотрела на Нистратова брезгливо.

– Что вы несёте? Какой салон? Это наш офис! Идите-ка, а то я милицию вызову!

Тут дамочка кинулась к конторке и схватила трубку, скосив угрожающе прищуренные глазки на нарушителя. Елисей понял, что задерживаться ему здесь больше не стоит, ещё, чего доброго, и впрямь вызовет патруль. Он развернулся и быстро покинул помещение, хлопнув дверью. На улице Нистратов ещё раз убедился, что на табличке над входом всё так же висит вывеска: ООО «ЛАТУНЬ», а снизу совсем мелко написано: «Строительный трест».

Нистратов, ничего не понимая, зашагал к метро. Теперь он ни в чём не был уверен: ни в том, что общался со стариком, ни в сражении собаки-оборотня с крысами, ни в том даже, что в сумке у него лежат два белоснежных крыла. Он нащупал в кармане треугольный ключ, достал его, повертел между пальцами, и решил, что положит конец этой странной истории, – съездит в Зеленоград к загадочной стеле!

Он поспешил к метро. Сев в вагон, Елисей закрыл глаза и задремал, слушая сквозь шум несущегося в тоннеле поезда обрывочные разговоры граждан. Но о чём говорили люди, он не понимал. Не желал понимать. В дремотном сознании вертелись обрывочные образы событий, слов, людей, но все они были размыты, нечётки, как кадры из разных кинолент, склеенные в один не имеющий смысла, безумный, парадоксальный фильм.

Зелёная ветка заканчивалась станцией «Речной вокзал», от которой, по словам Эль Хая, ему и надо было ехать. Он вышел на конечной и, спросив у какой-то торгашки, как добраться до Зеленограда, сел в указанное маршрутное такси.

Нефть