Петр I. Материалы для биографии. Том 2. 1697–1699.

4 марта, надо полагать по возвращении из Вулича, Петр занимается корреспонденцией, пишет в Москву и в Амстердам. Отвечая князю Ф.Ю. Ромодановскому на его письмо, полученное 1 марта, он писал: «Min Her Kenich. Писмо ваше, государское, писанное генваря 28, мне отдано марта 1, в котором изволишь писать о карабле, что згнил и что разве новой делать. И мы не толко что новой делать, мы и о старом тужили, что так зделано»; и далее собственноручно: «?амендину прикажи давать старай окъладъ, по чему была у нашего полку. Тутъ же писано, что Яко?ъ Брюсъ с пъянства съвоего то зд?лалъ; i то правъда, толко на чьемъ дворе i при комъ? А что в кравяхъ, i отъ того чаю i болше пъете для страху. А намъ подлино нелзя, потому что непърестанно в ученье. Piter. Из Дет?орта, марта 4 дня 1698»[101 - П. и Б. Т. I. № 231. В тот же день письма к Виниусу, Шеину и Лефорту; но эти письма не дошли до нас (там же. С. 708, 713).].

VIII. Переговоры о табачном откупе с Кармартеном. Продолжение переписки

Противные ветры во второй половине февраля расстроили почтовые сношения между Англией и Голландией; царь и посольство оставались на некоторое время разобщенными. Каждое из писем Лефорта за это время начинается жалобами на неполучение писем от Петра. «Давно ад твоя милось письма нету, – пишет он 11 февраля. – Не дивно; ветра из Англеска земля противна». 18 февраля: «Дай Бог нам весте добре ад твоя милось, сто ты веселит и послы велики радусь к нам прешол». То же в следующих письмах: «Письме из Лонден не бевали. Мы дожидаём ветра счеслива, воистене день и ноча» (25 февраля); «давно с твоя милось письма не бевал: ветер противна из Англески земли» (25 февраля). Vir sain ongluclich Das vir nit ein briff fan hem noch nit ompfangen haben, de vent ist ons Contrarie» (4 марта н. ст.); «Давно ад твоя милось письме не бевали. Бог знать, как мои сердце кручин» (5 марта н. ст.)[102 - Устрялов. История… Т. IV. Ч. I. Приложение № 27–32. Эти письма почему-то не вошли в П. и Б.]. Неизвестно, когда Петром были получены и читались эти письма друга. Они по-прежнему столь же чувствительны, сколь и бедны содержанием. В них в тех же выражениях, что и ранее, высказывается кручина разлуки, радость будущего свидания, желание слышать о Петре добрые вести: «воистене без милось твоя не думу веселить, сам ты изволись знать, сердц моё. Хоть и с велики кручину живу, я потерплю. Ты изволил мене покидать; поволения твоя! А я рад тебе слушеть да смерть своя. Тольк милось твоя бью чалом: не забувай мене. Прости надёже моё!» Вкратце Лефорт сообщал и кое-что реальное, но в очень незначительных дозах, например, о перемене султана на турецком престоле: «Весте есть таки: переменили турецкой султан и брат яво на яво месту коронель»[103 - Там же. Приложение № 28.]. В первом письме от 25 февраля он пишет, что виделся с неким голландцем Борелем, сыном сенатора, приехавшим из Англии через Кале и сообщившим, что видел Петра в добром здоровье: «прешол галанской соловеку, имен яво Боррель, батка ява сенатар бул, из Кале-город прешол, и он у мене он бул и обедил: сказал, сто он видал милось твоя здоровой. Дай Богу впреду также». В этом же письме сообщается, что пришла из Москвы почта, пишет князь Яков Федорович (Долгорукий, белгородский воевода). По этому поводу Лефорт просит указа от Петра: время готовить войска против басурман: «потста из Москва прешла; князь Якоб Федорович писал. Изволишь нам указ послать проти яво письма: время будет пригатовитьсь войско проти бесурманы»[104 - Там же. Приложение № 29.]. Шведский король прислал большую грамоту; она еще не переведена, по переводе будет послана в Англию[105 - Там же. Приложение № 30; второе письмо от 25 февраля.].

Наконец, после этих долгих ожиданий 26 февраля пришла в Голландию английская почта и послам было доставлено сразу по нескольку писем от Петра за февраль: Лефорту два, Головину три письма[106 - Головину от 11, 18 и 27 (?) февраля (П. и Б. Т. I. С. 696). Последняя дата, несомненно, ошибочна, так как почта из Лондона, как говорит сам же Головин, пришла в Амстердам 26 февраля. Издатели П. и Б. на с. 696 тома I, не оговаривающие этой ошибки, отмечают ее в перечне писем Петра на с. XII того же тома, предлагая поправку: вместо 27 читать 23. Эта поправка может быть вполне принята. Почта между Лондоном и Амстердамом ходила тогда три дня.].

Ответы членов посольства, датированные 1 марта, получены были Петром и читались 5 марта. В них выражались тревога, вызванная большим перерывом в известиях о Петре, и радость по поводу получения, наконец, таких известий. «Господин Коммандёр! – пишет Лефорт. – Славе Богу, письме из Англески земля пришли. Ад твоя милось два дастал, и вижу с велики радусь, сто ты здоровой. Дай Богу в преду на многи леты. А про нас: мы по старой живем, по малинка»[107 - П. и Б. Т. I. С. 703; Устрялов. История… Т. IV. Ч. I. Приложение № 33. Письмо Лефорта датировано 11 марта н. ст. На нем отметка о получении: «марта в 5 день».]. Письмо Ф.А. Головина начинается словами: «Милостивой государь. Здравие твое, милостивого государя, и всех купно с тобою приналежащих воле твоей, всесодержащая десница Божия на веки счастливо да соблюдет. Сего, государь, февраля в 26 день писма мы от милости твоей, государя, из Лондона приняли, писанные одне 11 февраля, другие 18, третьие написаны в 23 день, ис которых выразумев, что ты, милостивой государь, здравствуешь, зело благодарен был Всемогущему, прося сердечными, ей, слезами, дабы и впредь счастливо тя охранити изволил»[108 - П. и Б. Т. I. С. 696.]. Чувство тревоги за Петра вследствие отсутствия известий о нем особенно пространно выражено в письме П.Б. Возницына. Тревога усиливалась от распространения вредных слухов врагами. Если бы отсутствие известий продолжалось дольше, то члены посольства были бы как бы в темном гробу от печали. «По долгопечальном ожидании, – витиевато пишет Возницын, – восприяли мы, рабы твои, священное ваше писание, на розных почтах посланное, которое почетчи, паче многоценного сокровища, воздав Вышнему хвалу, обрадовались, и тебе, государю нашему, премного челом бьем. О всемилостивейший государю, аще бы еще то безвестие продолжилось, подлинно б причастницы были (как я сам о себе разумею) темному гробу, понеже от зде сущих злобных врагов многие вредителные ведомости к нам доходили, и то да будет им на свою погибель»[109 - П. и Б. Т. I. С. 701.].

Из разбираемых ответных писем членов посольства выясняется, какими вопросами интересовался Петр. Оказывается, что царь сообщал им о заключаемом им с англичанами договоре о предоставлении последним табачной торговли в России. Мы уже видели выше, что в октябре 1697 г. английские послы в Гааге сделали великим послам предложение о такой торговле. В депеше от 25 февраля/7 марта австрийский резидент Гофман доносил своему правительству из Лондона, что «здешняя московская торговая компания через депутацию просила царя позволить ей ввозить в его землю табак, на что он по своей обычной манере говорить (как будто бы он не был сам царь) отвечал, что у царя в его стране есть Совет, к которому и надо обратиться по этому делу, и что царь в подобных случаях ничего не предпринимает без его мнения. На этом названная компания должна была успокоиться»[110 - Sadler. Peter der Grosse, 242.]. Компания получила отказ потому, что явился другой претендент на приобретение права табачной торговли в России. Это был не кто иной, как столь пришедшийся Петру по душе адмирал маркиз Перегрин, который был, видимо, не прочь пуститься в торговые аферы и вступил в переговоры с царем. К концу февраля главные условия договора в беседах Петра с Кармартеном определились, и Петр сообщил об этом деле послам особым письмом, приказывая им изготовить текст договора на русском, латинском и немецком языках, так как договор должен был быть заключен от имени посольства. В письме к послам царь так обозначал эти главные условия договора: «привозить на всякой год 10 000 бочек табаку, а во всякой бочке по 500 фунтов, за всякой фунт по 4 копейки пошлин, а пошлины платить в тое пору, как сложат в анбары, хотя продадут или не продадут, так же и на море, не считая пропажи, всегда давать (т. е. все равно взыскиваются с 10 000 бочек, будет ли продано это количество товара или нет, даже и в том случае, если бы часть его была утрачена при перевозке по морю). А уговор учинили на 7 лет из вышеписанного счету. Дают здесь 12 000 пунт стерлингов и хотят отдать при отдании писма (т. е. при вручении им текста договора). А каково образцовое их письмо у нас, и то посылаю к вам. А вышеписанное писмо изволте написать на руском, и латинском, и немецком языке, запечатав вместе»[111 - Подлинное письмо не сохранилось. Из него сделана приведенная выписка, начинающаяся словами: «В государеве писме написано» (Арх. Мин. ин. дел. Английские дела 1698 г., № 1, л. 38).].

При этом послам дано было оригинальное повеление: распечатать письмо не иначе, как предварительно осушив по три кубка. Послы в ответных письмах от 1 марта сообщают об исполнении этого приказания и выражают сочувствие условиям договора, находя их выгодными. «Sarrassena den, – пишет Лефорт, – buili ou mene tauarissi i po oucasa teuoia grammatou nie adpirali dacammestou 3 coubi velichi pili, a posli cittali i 3 rassi icho pili. A vi isuoliti kod nieamenosco (т. е. хоть немножко) pit pro sedoroue, catore mi pili. Grammatou, catoroi ti precacis (т. е. ты прикажешь) teuoia milos pochelat, peitnitsa gatona anna boudet is perua potesta (грамоту, которую ты приказываешь к твоей милости послать в пятницу, готова она будет с первой почтой). Voistene pomojamon (т. е. по-моему), diala dobra…» и т. д.[112 - П. и Б. Т. I. С. 702–703. Проект договора был действительно послан из Амстердама в Англию в пятницу 4 марта (см. ниже, с. 528; см. также Пам. дипл. сношений. Т. VIII, 1185–1189).] «Писмо, государь, милости твоей, – сообщал Головин, – которое велено роспечатать, когда выпиты будут три купка немалой меры, отдано мне февраля в 27 день, и того жь часа, уведав о состоянии дела оного, выпили три купка гораздо немалы, от которых гораздо были пьяны, однако жь, выразумев, истинно радовались и Богу благодарили. Дай, дай Боже окончать весь сей путь наш благополучно. А договорное писмо, учиня по обычаю, вскоре, конечно, государь, подписав и подпечатав, пришлем в первой по сей почте. Истинно, государь, особливо я сему рад душею»[113 - П. и Б. Т. I. С. 697.]. Возницын доносил о том же в таких выражениях: «с стороны же (т. е. что касается), государь, по истинне так щастливого и богатого договору о привозе табаку с нарочитым платежем пошлин, а еще и з знатным числом в задаток денег, по указу, государь, твоему, три, не роспечатав, исполня, прочли и, выразумев такое прибылное и пожиточное дело, благодаря Бога, попремногу обрадовались и тебе, государю милостивому, за твои труды много и премного челом бьем. И той ради радости, призвав честно друга своего Ивашку Хмелницкого и ево сродников, такой с ним бой учинили, какого невозможно болши быть, со многим выкликанием: виват». Возницын передает далее впечатление голландцев, которые, узнав о договоре через находящегося в Англии, чтобы наблюдать за действиями Петра, Захария Дикса, сетуют, что такое выгодное дело досталось в руки англичан, и опасаются, чтобы англичане вовсе не отбили их от московского торга: «О сем, государь, договоре есть ведомость и у галанцов, которые по премногу сетуют и зело желеют, что отправили нас от себя тщетных; и гораздо боятца агличан, дабы их вовсе от московского торгу не отбили, а паче от того опасны, что они во всем негодными себя тебе, государю, оказали. Знатно, государь, пишет, о всем к ним Дикс, и туда, мнитца мне, поехал не от себя; чаю, ото всего здешнего совета, дабы все видел и слышал»[114 - П. и Б. Т. I. С. 701. Этот эпизод с торжественным распечатыванием царского письма описывает находившийся тогда в Амстердаме, приехавший туда из Женевы брат Лефорта Яков, ошибочно только относя его к 1 марта. По его словам, 28 февраля (?) пришла почта из Лондона. Среди царских писем было одно с адресом: трем послам с тем, чтобы вскрыть, после того как трижды будет выпито за мое здоровье. На следующий день, 1/11 марта (?), Франц Лефорт пригласил своих товарищей к обеду, чтобы исполнить приказание. Никого из посторонних при этом не было. Прибывшие из Женевы родственники Лефорта обедали в своей комнате, ожидая чего-то особенного. «В середине обеда, – продолжает Яков Лефорт, – мой племянник, секретарь (Петр Лефорт), пошел туда, чтобы узнать, что содержит письмо; но немало было наше удивление, когда нам сообщили, что в письме возвещалось только, что его величество в четырех милях от Лондона велел строить корабль и чтобы наблюдать за этим, сам находится там. Таким образом, мы не умнее, чем в начале: Auf solche Weise sind wir nicht kl?ger, als im Anfange (Posselt. Lefort, II, 469–470). Очевидно, что послы скрыли от родственников Лефорта настоящее содержание письма.].

Петр в своих письмах звал послов в Англию и обещал прислать за ними яхту. Выражая готовность приехать, послы недоумевали, в каком качестве они должны явиться: с официальным ли характером послов или просто в виде частных лиц; а затем напоминают царю, что если намерение ехать в Вену им не оставлено, то время уже туда собираться. «Ты изволишь писать, – пишет Лефорт, – кали мы хотятем (хотим) быть в твоя милось, ты изволись пошлать яхту – я гатовой всегда; тольк надебет нам знать, как нам быть: просто али савсем? А если ты изволись быть у Вьен город, али дали, пора подниматсь; далеко адсуды; а если ты не изволись быть у Вьену и астать лету в англески земле, пора лишне люди ад-пустить, али напередо пошлать их водой, а мы поскора поспеем у Вьену. Ты изволись писать, как ты изволись, а мы гатова будем указе твоя савершить. Прости, надёже моё! Дай Бог милось твоя видатсь с велики радусь: а кеды (когда), Бог изволит».

Те же вопросы в письме Головина: «о бытии, государь, нашем, что изволил ты писать ко мне, истинно душею рад, чтоб быть; и отделатца (т. е. окончить все дела в Голландии) в то время мочно, докамест яхта будет из Англии к нам, потому что уже многое, кажетца, что зделано, и изволь присылать, мой милостивой. Толко, государь, изволиш помыслить, естьли быть у цесаря, то уже гораздо время ехать надобно; естьли же не быть, то хотя во все лето изволь, и о том, государь, повели к нам отписать, и как быть: не посолским лицом, и сколко персон с собою взять и какое платье, о том милостивно с посланным изволишь приказать по росписце; толко как не быть, не знаю, у цесаря?» Головин сообщал также в письме, что им закончен наем людей в Голландии для морского флота. Список их с обозначением жалованья посылается в особой ведомости; наемная плата дешевле английской, и нанять матросов в Голландии можно сколько угодно. Если нужно еще нанимать, просит уведомить[115 - Устрялов. История. Т. IV. Ч. I. Приложение № 33. П. и Б. Т. I. С. 702–703, 697. В заключение письма он благодарит Петра за внимание к его «робяткам» (брату и сыну?): «За многую твою, государя моего, ко мне милость я, нижайший твой раб, благодарен, что изволил купить робяткам моим инструменты».].

Возницын подтверждал в письме новость о смерти «доброго князя» Курляндского, в которой сомневался Петр. Что это прискорбное известие – правда, видно из того, что курфюрст Бранденбургский послал на погребение представителем своей особы одного из принцев. Хорошо, что польские дела приняли благополучный оборот: дай Боже, чтобы было так, как царь писал о Деконтии; но все же еще «арцыбискуп шатается», и в Амстердаме носится слух, что, когда король Август II шел к Данцигу, поляки «по научению арцыбискупову» на дороге многих королевских людей побили и побрали их запасы, так что и сам король принужден был спасаться бегством. Подлинные известия ожидаются от резидента. О прочих делах, которых царь касался в письме к нему, Возницыну, известно будет ему из писем от «превосходительнейших господ больших товарищей»[116 - П. и Б. Т. I. С. 701–702. В этот же день, 5 марта, получены были Петром письма от князя Б.А. Голицына из Москвы (от 8 января?) и от его сына князя А.Б. Голицына из Амстердама от 1 марта. Первое письмо очень пострадало; текст его значительно испорчен. Впрочем, оно состоит из намеков, которые трудно разгадать, не зная, о чем ему писал Петр; письмо его к князю Б.А. Голицыну от 24 декабря 1697 г. не сохранилось. (П. и Б. Т. I. С. 674. Вместо 8 januaria не следует ли читать 28?) Второе письмо очень кратко и также содержит неясные намеки: князь А.Б. Голицын уведомляет царя, что получил его письмо и в нем какое-то «решение по писмам батюшковым», за которое «рабски бьет челом» и просит учинить решение также по письмам, пересылаемым с нынешней почтой (П. и Б. Т. I. С. 703–704).].

6 марта Петр опять в своей любимой стихии – в Вуличе, в артиллерийской лаборатории: «Был десятник в Уличе, смотрел лабораториум, где огнестрельные всякие вещи и наряжают бомбы»[117 - Походный журнал 1698 г. С. 7.].

День 7 марта был вновь посвящен корреспонденции. Петр писал Лефорту и Головину в Амстердам[118 - П. и Б. Т. I. С. 717–718.] и стольнику В.Д. Корчмину, сержанту Преображенского полка, в Берлин, где этот сержант обучался артиллерии вместе с другими русскими бомбардирами. Из ответа Корчмина, помеченного Берлином от 29 марта, видно содержание письма к нему Петра. Петр поручал ему разведать о жалованье, какое платят в Бранденбурге всем военным чинам, и Корчмин, получив надлежащие сведения, прислал царю с ответом от 29 марта особую роспись такого жалованья[119 - Там же. С. 716–717.] Царь осведомлялся далее о ходе обучения бомбардиров, на что Корчмин доносил, что по 20 марта, когда им получено царское письмо, они, бомбардиры, «выучили фейверк и всю алтилерию; а что в алтилерии какие есть науки, – пишет он далее, – и то известно милости твоей, а ныне учим тригинометрию». Корчмин отзывался в ответе о «мастере», учителе бомбардиров, немецком поручике, что он «человек добрый», знает много и показывает хорошо, но требует платы по 100 талеров с человека, а без платы бросил было и учить; поэтому Корчмин просил Петра о высылке этих денег, прибавляя, что бесполезно просить о плате за них курфюрста: все равно не заплатит. Наконец, царь приказывал в своем письме «отписать, как Степан (Буженинов), не учась грамоте, гиометрию выучил». «И я про то не ведаю, – отвечал Корчмин, – как впредь выучит: Бог и слепцы просвещает»[120 - Там же. С. 715.].

Получен был ряд писем из Москвы: от князя Ф.Ю. Ромодановского, Л.К. Нарышкина, А.С. Шеина, А.М. Головина, Г.И. Головкина и из Амстердама от посольства. Все письма от москвичей были ответами на письма к ним Петра от 31 декабря[121 - Там же. № 215 от 31 декабря 1697 г. к Ромодановскому. Остальные письма этого дня не сохранились.] и датированы 4 февраля. Посмотрим, какие новости приносили они Петру.

Ромодановский[122 - П. и Б. Т. I. С. 676.] возражает против сделанных ему царем упреков за неразумие его вопроса о табачной продаже, разрешенной иноземцу Ван-дер-Брахту, с которым он тогда к Петру обращался, и, в свою очередь, уличает Петра за допущенную им в его письме ошибку, не без язвительности объясняя ее «великим запалением», в котором, должно быть, Петр находился, когда писал письмо: «А что ты, господине, пишеш ко мне в своем писме про иноземца, о котором я к тебе писал, о табачной продаже в неразумия нам ставиш, и то напрасно: я к тебе писал, зная, и не в великую докуку тебе; толко иноземец мне говорил, чтоб отписать, а мы так делаем, как указ записан у нас. Ты же пишеш в своем писме, что Орленку и иноземцу торговать по два года, и то впрямь нам удивителное дело: знать, за великим запалением не прямо к нам пишеш, а у нас указ записан, толко обеим – Орленку и иноземцу – по одному году велено торговать, а другой год на государя, и ноне торгует Орленок для уставки первой год, и пошлины он же збирает на государя; а как год пройдет, тогда из наддачи станем отдавать». Настоящее письмо Ромодановского выясняет нам, что вопрос о дальнейшей торговле табаком иноземца фан-дер-Брахта после истечения предоставленного ему срока, заданный в письме Ромодановского к Петру от 26 ноября 1697 г., был им сделан по просьбе самого иноземца, который, видимо, не прочь был продолжать льготную торговлю и после срока 1 декабря 1697 г. Указ хорошо известен Ромодановскому, и он действительно в письме от 26 ноября привел совершенно правильную цитату из февральского указа о табачной торговле[123 - П. С. З. № 1570, 1697 г. 1 февраля.], касающуюся фан-дер-Брахта, где говорилось, что торговать ему велено «с двести пятого году по двести шестой год декабря по первое число» (1 декабря 1697 г.)[124 - П. и Б. Т. I. С. 675.]. Петр, раздосадованный этим вопросом князя, раз уже был дан указ, и упрекая его за это, сам, однако, ошибался в подробностях указа, приводя их на память и говоря о двух годах, на которые будто бы была предоставлена табачная торговля иноземцу, и в этом случае Ромодановский в своем возражении царю был прав. Впрочем, спор с Ромодановским утратил уже для Петра свой существенный интерес: когда письмо его было получено, был уже решен вопрос о сдаче табачной торговли в России Кармартену. После подписи князя, состоявшей из трех бука К. [P]. Р., в письме прибавлена приписка, сделанная не без ассоциации с содержанием письма:

«последней пьяный Фетка Чемоданов, воспоминая вас за пипкою (трубкой табаку), челом бьет». Читая эти последние строки, Петр мог припомнить знакомое ему лицо думного дворянина Ф.И. Чемоданова с пипкою табаку в зубах. В чине стольника Ф.И. Чемоданова в 1676 г. мы видим в свите, сопровождающей царя Федора в его подмосковные походы, а затем в 1688–1689 гг. он в таких же походах сопровождает царя Петра[125 - Дворцовые разряды. Т. IV. С. 17, 22, 420, 428, 443.]. 25 марта 1690 г. он был пожалован в чин думного дворянина[126 - Там же. Т. IV. С. 543.]. Он происходил из семьи, давно уже соприкоснувшейся с Западной Европой, был сыном стольника И.И. Чемоданова, ездившего в 1656–1657 гг. посланником в Венецию. От этого посольства остался интересный «Статейный список» с описанием путешествия посольства по Атлантическому океану, Средиземному морю, по северным итальянским городам до Венеции и из Венеции через Германию и Голландию[127 - Пам. дипл. сношений, Х, 931—1151, 1151–1176.]. Думный дворянин Ф.И. Чемоданов, очевидно, принадлежал к «компании» Петра; потому и позволял себе писать к нему так фамильярно.

Письмо Л.К. Нарышкина заключало в себе известие, что только что привезены шведские пушки: описание их, «каковы они мерою и ядром», Нарышкин отправил Великому посольству. От гетмана ничего нового нет; к нему посылается со словесным наказом Иван Тараканов[128 - П. и Б. Т. I. С. 677.].

А.С. Шеин в своем письме уведомлял, что посланные ему царем азовские и другие чертежи, о доставке которых Петр высказывал в письме от 31 декабря беспокойство, им получены, о чем он писал царю от 28 января и тогда же переслал царю записку инженера Руэля о глубине Дона и Азовского моря. Теперь и он, Шеин, по последнему письму царя убедился, что гавани удобнее быть на реке Миусе «для пресных вод и лесов и прочих угодей». Сооружение города Павловска «идет к совершенству, гавань там строить еще не начали, инженер хочет начать нынешним летом; от него получена записка о глубине воды, проект устройства гавани и смета, сколько для этого строенья потребуется людей и всяких припасов. Извлечение из этой записки Петру посылается, и он из него усмотрит, какой труд выполнен. Царь предоставил дело о постройке гавани на реке Миусе на усмотрение его, Шеина; но он, заявляя, что сердечно рад избрать наилучшее и угодное Петру место, все же просит Петра не оставить его и «подать в сем деле науку, как поступать лучше». Как только приедет Руэль и привезет подтверждающие сведения о глубине гавани и моря и о прочих «угодьях», он, Шеин, пошлет в те места инженера барона (Лаваля) для лучшего удостоверения, где следует быть гавани: «Где удобней-шеи найдем, тут будем нынешнее лето работать, и дай Боже, без великих трудов сие дело совершить». Из Азова никаких чрезвычайных известий не пишут, татарских набегов к нему нет. Только иноземцы, работающие у инженера, очень на него жалуются, да воеводы азовские пишут, что он в городских укреплениях ни одного места не оставил без переделок: «которое место переломает, а сделает так же, как было»[129 - П. и Б. Т. I. С. 677–678.].

А.М. Головин благодарит царя за письмо. «Пожалуй, отпиши мне, – пишет он далее, – где ваша милость пребывает и как ваше намерение к возвращению к нам. А у нас пива настают мартовские изрядные, чаю, хотя град Амстрадам и преславущий, там таких пив нет. В доме твоем, милостию Божиею, здорово. Денги за пистолеты Адолфову сыну Исаку против писма твоего сто шездесят восмь рублев заплачены. Пожалуй, не покинь братей моих двух Иванов, в чем я во всем надежен на милость твою. Да у тебя ж прошу: пожалуй, промысли мне табаку: а у нас здесь хорошова нет, и промыслить негде. В полках у нас, при помощи божии, здорово. Толко из новоприборных многие за пиянство, и за зернь, и за воровство отставлены; а иные без вести пропадают, и я на те места пишу из заротных; и как те заротные уберутся по местам, и в те поры которых городов на те упалые места писать? Украинцев писать ли? Автамон Головин. Писано из Преображенского, февраля в 4 день»[130 - Там же. С. 678–679.].

Г.И. Головкину Петр писал от 31 декабря 1697 г., что «намерен быть в землю, окруженную морем, то есть во Англию». «Дай Господи Боже, – замечает по этому поводу в своем письме Головкин, – чтоб то намерение ваше исправилось счасливо, а мне б на знак милости твоей и бытности во Британии получить лондонской работы зепные (карманные) часики». Далее – обычные для писем Головкина семейные подробности в шутливом тоне: «а Павлюк приболел и неоднова, и Лаврентей доктор смотрел и сказал, что на болезнь ево в оптеке лекарства нет, а называет ту болезнь ленью. Пожалуй, мой государь, поелику тебе возможно, пиши о своем здоровье. Ганка челом бью. Февраля в 3 день»[131 - П. и Б. Т. I. С. 679. Такие же семейные подробности и в следующем, более позднем его письме от 18 марта: «а мы с Павлюком живем да ретку в пост жуем; а ученье ево зело тупо с природы; учит вечерню, а сват начал учить псалтырь. Медветь и лисица пишут. Ганка челом бью» (П. и Б. Т. I. С. 679).].

Из Амстердама писали Петру великие послы. Петр, передавая им главные условия договора с Кармартеном, приказывал, как припомним, изготовить и прислать текст договора согласно доставленному им образцу на трех языках. Послы в письмах от 1 марта обещали царю окончить эту работу к пятнице, 4 марта. Это и было исполнено. В письмах от 4 марта каждый из послов сообщает царю (между прочим) о посылке ему текстов договора о табаке, притом в двух редакциях на выбор. К этому известию Лефорт прибавлял, что получены письма из Москвы; там, слава Богу, все смирно. Известия из Польши не особенно хороши. Он, Лефорт, ожидает указа, когда подниматься из Амстердама в Вену: «Господин Коммандёр! Письме, которы ты изволил нам пошлать, милось твоя, пошелаю с почтою. Мы нарокум (нарочно) два прегатовил: каторой годной будет, изволись выбирать. Письме из Москва прешли: славе бог, все смирной. Я дазидаю указа твоя, которой време адсюды подниматьсь Вьену-город? Письме из Польски земли не самы добры: можной быть, не надолго. Пужалест, пиши про своя здорова; а воистене велика радусь у мене будет слушеть, сто вы веселите. Прости, надёже моё! Дай бог тебе здорова на многи леты. Ад мене солобит (челобитье) компанью ваша. Твое верной слуга Лефорт г. ад. Ам. 14 м. 1698»[132 - По новому стилю, по старому 4-го (Устрялов. История… Т. IV. Ч. I. Приложение № 34; П. и Б. Т. I. С. 704–705.].

Ф.А. Головин, уведомляя о посылке договора о табаке, шутливо называет его товаром, который и он, Головин, «не ненавидит», и просит оставить для него или, если он не будет вызван в Англию, прислать ему некоторую часть лучшего состава этого товару. У него легкая рука, и с его легкой руки умножится торговля: «рука лехка, лучше впредь умножить торговлю». Кроме уведомления о высылке договора, Головин в своем обширном письме касался и многих других предметов, как то: высылки денег обучающимся русским бомбардирам в Берлин, политических известий, найма в Голландии разных людей на русскую службу, покупки оружия, личных покупок Петра. Бомбардирам в Берлин деньги на жалованье и на инструменты посланы[133 - Один из этих бомбардиров, Данило Новицкий, приезжал за деньгами из Берлина в Амстердам в феврале 1698 г., и деньги были посланы с ним. Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 257 об.: «Февраля в 15 д. (1698 г.)… дано великого государя жалованья Данилу Новицкому на прошлой 205-й и на нынешней 206-й год годового по окладу ево сполна по 16 руб. на год. Итого ефимками 58 еф. 3 алт. 2 д.». Там же, л. 29 об. – 30: «Марта в 4 д. дано великого государя жалованья Степану Буженинову, Ивану Алексееву, Данилу Новицкому на 205-й и на 206-й годы по окладом по 16 руб. человеку на год, да Василью Корчмину, Ивану Овцыну против их ж обеих годов по 32 руб. человеку. Да им же всем вопче на покупку бамбардирских инструментов 25 золотых; да что они в Берлине заняли у торгового человека у Петра Якобсена на прокормление 200 ефимков, дано 91 зол. 26 алт. 4 д., считая золотой по 40 алтын. Итого им в даче 223 зол. 13 алт. 2 д. Золотыми им дано для того, что галанской монеты денги в Берлине не ходят. Взял те золотые Данило Новицкий, которой приезжал о том из Берлина бить челом». Там же, л. 268 об.: «Марта в 5 д. дано великого государя жалованья Данилу Новицкому на проезд до Берлина в дорогу 30 ефимков».]; корм им там «выдают», о том он, Головин, имеет из Берлина подтверждение. В Новгород и в Москву, а также к шведскому канцлеру о заказе пушек в Швеции писано. Мельничные мастера наняты, и те, «о которых ты изволишь писать, что знает их Кропоткин (толмач при посольстве), живут в Сар-даме, изволишь ли их принять? А приговаривать их я ево, Кропоткина, пошлю нарочно в Сардам». Мельничных мастеров, также якорных, канатчиков и зейльмекеров (парусных мастеров) надобно отпустить в Нарву, пора им делать якоря и прочее. Не напишет ли Петр коротенькие письмеца к Льву Кирилловичу, к Тихону Никитичу, «к вослужителю нашему попу Александру» (адмиралтейцу А.П. Протасьеву) и к князю Б.А. Голицыну, чтобы они в тех делах, ради которых посылаются эти мастера, оказали «вспоможение» в своих ведомствах? Деньги, которые останутся у царя за покупкою свинца в Англии, Головин просит его перевести в Амстердам на уплату жалованья нанятым людям. Договор о покупке еще 10 000 ружей сверх купленных 15 000 не состоялся; о причинах будет доложено царю при личном свидании. Головин спрашивает далее, подтверждать ли прежние распоряжения о найме матросов в Нарве? От цесаря получена ответная грамота: будет поднесена царю по его возвращении из Англии. Цесарский посол удостоверял, что их войска с первых чисел апреля непременно пойдут под Белград, а будет их около ста тысяч. Много места в этом письме, как и в прежних письмах, Головин отводит переговорам, ведущимся с капитаном Крюйсом о найме его на русскую службу. Капитан склоняется к поступлению на нее «с желательным намерением». Головин объявил ему жалованья 1800 рублей в год с тем, чтобы сверх того он ничего не просил, разве чего-нибудь незначительного: «жалованья я ему тысячу всемьсот рублев на год объявил и говорил, чтобы иные окресности многие отставил, разве к тому что малое». Крюйс, выслушав эти предложения, сам будет писать к Петру с этой же почтой. Головин просит немедленно дать ответ и не гневаться, что так докучает с делом о Крюйсе, желая довести это дело «при помощи Божией и по воле государя» до доброго конца:

«а Крюйс, как я вижу, зело искусен и трудами нескучен человек». Ему очень хотелось бы получить чин вице-адмирала, и потому он не высказывает своего последнего решения. «И, естьли возможно, – просит Головин, – покажи с ним милость ради чаяния будущих строений». Петр уже приказывал Головину об отпуске Крюйса просить бургомистров и лиц, начальствующих в Адмиралтействе; сам же Крюйс говорил, что большую силу (в деле об его отпуске) имеет секретарь адмиралтейства Девильде. Пусть царь велит сыну Девильде отписать об этом к отцу: «он же (Крюйс) мне сказывал, что в том есть немалая сила секретаря Дивиллии. И естьли твоя, милостивого государя, в принятии ево воля будет, то повели отписать Дивиллину сыну к отцу своему волею твоею, естьли я о сем просить буду; а мню, что уже писать мастер»[134 - Пам. дипл. сношений, VIII, 1167: «Февраля в 6-й день великие и полномочные послы были в Амстердаме у амстердамского секретаря адмиралитецкого двора Девилда для смотрения разных старинных монет древних цесарей и королей». Вероятно, в связи с этой просьбой Головина «Девиллину сыну» была подарена царем в Англии шпага, взятая у сопровождавшего Головина в Англию дворянина Ульяна Синявина, который за нее был вознагражден 6 ефимками (Пам. дипл. сношений, IX, 1006).]. Письмо Ф.А. Головина заканчивается известием о покупках редкостей, которые Петр желал приобрести в Амстердаме: крокодила и экземпляра рыб швертфиш. Головин «подсылал» покупать эти предметы и торговаться о них «торгового человека». Однако продавец не хочет взять за обе вещи меньше 125 рублей; есть много других экземпляров и дешевле, но меньших размеров. «И о том что изволишь? А еще всяко ево торговать буду, и о том к тебе, милостивому государю, отпишу впредь. При сем нижайший твой, государя моего, раб Фетка. Из Омстрадама, марта в 4 день». Подписав письмо, Головин сделал еще приписку латинскими буквами: «Posuolia nausia duoenoznaia na cerepahi i kambaly i tuu, i protzaia». И под этой припиской подписался своим прозвищем по всешутейшему собору: «Pop Feodor»[135 - П. и Б. Т. I. С. 705–707. Приписка: «посылаю на вся двоеножная на черепахи и камбалы, и… (?), и прочая».].

П.Б. Возницын в своем письме также уведомлял Петра об отправке ему двух редакций текста договора о табаке на русском, латинском и немецком языках, причем давал объяснение относительно этих двух редакций. Одна из них – «попространнее», именно с всключением дополнительных слов, предусматривающих платеж пошлин с условленного количества табака как в случае пропажи части товара на море, так и в том случае, если бы не удалось распродать всего табака, слов, прибавленных Петром к первоначальному проекту англичан; о них Петр сообщал послам в своем письме, передававшем основные условия договора[136 - См. с. 325.]. Другая, краткая редакция – совершенно без изменений сравнительно с образцовым текстом, полученным от царя. Пусть Петр выбирает, которая из них более подходит: «По указу, государь, твоему два договорные письма о привозе табаку, написав по русски, по латине и по немецки, к тебе, государю, отпустили. Одно попространнее и с теми подкреплениями, которые написаны сверх их предложения в твоем, государеве, писме, а именно о пропаже на море и о непродаже. А другое, кроме тех слов, против образцового писма ни мало ни в чем не отменяя, ниже что прибавляя или убавляя, опасая то, чтоб затем то великое и пожиточное дело какого препятия свободно было. Изволишь, государь, милостивой, оба приказать прочесть и, которое лутче ко укреплению того дела, повелишь отдать (т. е. англичанам)». Но следует также для прочности и с английской стороны взять письменный документ: «а добро б, чтоб и от них о том утвержение на писме же взять»[137 - Русский текст обеих редакций см.: Пам. дипл. сношений, VIII, 1185–1189.]. К приведенным строкам о договоре Возницын добавил еще последнее известие из Польши: король старается примириться с архиепископом, но «доселе еще мятутся, а подлинного примирения еще междо собою не имеют»[138 - П. и Б. Т. I. С. 707–708.].

IX. Свидание с родственниками Лефорта

От 8/18 марта австрийский резидент Гофман доносил в Вену, что епископ Солсберийский Бёрнет, несколько раз беседовавший с царем, уверял его, Гофмана, что царь из Англии отправится прямо к венскому двору, оттуда – в Венецию и затем к будущему октябрю опять в свои земли. «Здешний двор, – добавляет резидент, – кажется, утомлен его причудами». Причуды московского дикаря, как смотрели на Петра в Англии, были, конечно, тягостны и утомительны для чопорного английского двора, с которым царь не мог сблизиться также и вследствие своеобразного образа жизни, вкусов и обстановки, слишком неподходящих к привычкам и нравам английских высоких сфер. «Царь мало виделся здесь с королем, – писал из Лондона императору австрийский посланник граф Ауэрсперг вскоре после отъезда Петра из Англии от 22 апреля/2 мая, – так как он не изменил своего образа жизни. Он обедал в 11 часов утра, ужинал в 7 часов вечера и затем тотчас же ложился спать, а вставал в 4 часа утра, что для состоявших при нем англичан казалось очень стеснительным (artlich)[139 - Sadler. Peter der Grosse, 244.]». Слишком уже непритязательная обстановка, отсутствие элементарных условий комфорта и даже прямо грязь, среди которой жил Петр со спутниками и на которую натолкнулся король при первом же своем визите к царю, разумеется, не могли располагать его повторять свои посещения. Из записи, занесенной в «Юрнале» под 9 марта, известно, что Петру показывали какую-то необыкновенную женщину-великана, у которой он, человек ростом без двух вершков в сажень, проходил под протянутую руку не нагибаясь: «Была у нас великая женщина после обеда, которая протянула руку, и, не наклоняясь, десятник под руку прошел»[140 - Походный журнал 1698 г. С. 7.]. Но из-за внутренней грубости и наряду с движениями, свидетельствующими об уровне дикаря, в Петре просвечивают иные побуждения, и в «Юр-нале» под тем же числом, 9 марта, вслед за известием о визите высокой женщины записана и другая заметка: «ездил десятник верхами к астрономику», т. е. на астрономическую обсерваторию, находящуюся в лежащем рядом с Дептфордом, но ниже его, на том же правом берегу Темзы Гринвиче, где обсерватория существовала с 1674 г. Ее директором был тогда Фламстид (Flamsteed), известный в истории науки составлением звездных каталогов. Для наблюдений на обсерватории, если они были целью поездки, погода была неудачна: «перед вечером был снег и дождь», – как записано в «Юрнале». Ветер, град и дождь свирепствовали и в следующие дни, судя по отметкам «Юрнала» за 11 марта: «был град и дождь, великий ветр» и за 12 марта: «был дождь и великий ветр».

В начале марта выехали в Англию с целью представиться царю прибывшие в январе в Амстердам из Женевы родные Лефорта: один из его старших братьев, Яков Лефорт, и два племянника: старший сын Ами Лефорта Людовик и сын сестры Шуэ (Schouet). С ними отправился также находившийся уже при дяде на русской службе и исполнявший при посольстве обязанности секретаря Петр Лефорт, другой сын Ами. Вельможный московский родственник снабдил их письмами к царю от 7 и 8 марта. «Господин Коммандёр, – писал он в первом. – Давно письме ад твоя милость не бевали; а мы дазидаём безпрестань щаслива ветра из англески земли. Дай Бог нам весте добре! Брат моё с 3 племеники адсюды в англески земля пошли твоя милось покланитьсь, покажи им милось твоя, если мозно. Писме, каторы из резидент прешли, изволись их читать: не сами добры, если нужна будет писать, изволись приказать. Из Москва потста не бывала: как ана будет, тотчас стану милость твоя пошлать. Дай Бог вам веселить и к нам с велики радусь быть. Прости надёже моё. Дай Бог тебе здорова на многи леты. Ад мене, пужалест, солобит скажи ваше компань; а мы помалинька веселяом. Твоё верной слуга докамест стану жить Лефорт г. ад. Амстерд. 17 март 1698 г.»[141 - Устрялов. История… Т. IV. Ч. I. Приложение № 35 (письмо датировано по новому стилю).]. Второе письмо от 8/18 марта содержит исключительно просьбу о приеме родственников и имеет значение как бы рекомендательного: «Господин Коммандёр! Брат моё с племеники многи разы мене спрашали их адпустить в англески земли твое милось поклонитьсь. Пужалест, покази им милось своя. Ани не долго котят жить, если ты не изволись; нарокум суды прешли твоя милось кланитьсь; а ты, как ты изволись: если твое веление будет их дерзать (т. е. держать), да каво мест ты изволись быть, волено твоё. Прости, надёже моё. Твоё верной слуга безпрестань. Лефорт г. ад. Амст. 18 м. 1698»[142 - Там же. № 36. Почему-то обоих этих писем нет в «Письмах и бумагах».]. Петр Лефорт, как сообщал в Женеву Яков, представился царю 16 марта, днем раньше остальных, и был принят очень милостиво. «Его величество, – пишет Яков, – увидев его издали, пошел к нему навстречу, чтобы его обнять, и несколько раз его поцеловал. Это было в присутствии г. Туртона (женевца, проживавшего в Амстердаме, друга Лефорта), который сопровождал Петра Лефорта и был очень изумлен происшедшим. При их возвращении (от царя) он возбудил наш смех, сказав: смотрите, вот – царский сынок! Невозможно было проявить большей радости при свидании, чем выказал его величество, обнимая г. Лефорта».

«На другой день три остальные женевца должны были поцеловать руку царя. Они были введены секретарем посольства (Петром Лефортом) в то время, когда его величество сидел, празднуя день рождения своего сына царевича, за столом, к которому он пригласил нескольких англичан. Царь тотчас поднялся из-за стола, чтобы принять приветствие и поцелуй руки от вошедших; затем он велел поставить новые приборы и оказал гостям честь кушать с ними. После обеденного стола он сел со всем обществом на яхту и сделал несколько плаваний по Темзе, причем много раз стрелял из пушек. Эта яхта особенно красива: ее подарил царю его британское величество». Рассказав о приеме, Яков Лефорт прибавлял в письме также описание наружности царя. «Вы знаете, – пишет он, – что государь очень высокого роста; но есть одно очень неприятное обстоятельство: у него конвульсии то в глазах, то в руках, то во всем теле. Он иногда так закатывает глаза, что видны только одни белки. Я не знаю, отчего это происходит: надо полагать, что это – недостаток воспитания. Затем у него судороги в ногах, так что он почти не может держаться на одном месте. Впрочем, он очень хорошо сложен, одет, как матрос, очень прост и ничего иного не желает, как только быть на воде»[143 - Posselt. Lefort, II, 476–477. Поссельт (примечание на с. 476) недоумевал, как объяснить ошибку в приводимом письме Якова Лефорта, когда он упоминает о праздновании дня рождения царевича. Очевидно, в письме спутан день рождения с днем именин – 17 марта. Таким образом, можно заключить, что и сам прием женевцев имел место 17 марта.]. Франц Лефорт в письме от 23 марта очень благодарил Петра за прием, оказанный его родным. «Господин Коммандёр! – писал он. – Письма твоя милось ко мне пришла и видал велика милось, катора ты изволил брат моё и племиники показать: воистине не забуду да смерть своя такава милось и про многи дни. Дай Бог тебе здорова на многи леты! Весте не бевали с Москва: а с Варшаву, славе Богу, гаразда луче. Кароль в Данцих прешол с велики радусь. После завтра ад-пущу абозу нашу и люди к рубужи цесарской. Пужалест, ад мене солобит скажи ваша компань. Прости надёже моё. Дай Бог твоя милось видатсь с велики радусь. Твоё верной слуга Лефорт г. ад. Амст. 23 м. 1698»[144 - Издатели «Писем и бумаг Петра Великого» (т. I. С. 714–715) отнесли это письмо (там же. С. XXVII) к 13 марта по ст. ст. Но оно, в противоположность некоторым другим письмам Лефорта, помечено именно 23 марта по ст. ст. Лефорт датировал свои письма то тем, то другим стилем (см. Posselt. Lefort, II, 469, примечание). Из того, что письма с просьбами о приеме родственников помечены 17 и 18 марта по н. ст., т. е. 7 и 8 марта по ст. ст., следует заключить, что родственники выехали в Англию не ранее 8 марта. К 13 марта, т. е. за пять дней, не только они сами не могли обернуться из Дептфорда в Амстердам, но даже не могли еще прийти оттуда к Лефорту и известия о них. Притом в письме № 38 от 23 марта Лефорт говорит, что отпустит обоз посольства «после завтра», а обоз посольства был отпущен именно 25 марта по ст. ст. (см.: Пам. дипл. сношений, VIII, 1209–1215), так что письмо № 38 датировано 23 марта по ст. ст.].

Х. Поездка в Портсмут. Морские маневры

Хорошо познакомившись еще в Голландии со вкусами и наклонностями своего странного гостя, Вильгельм III решил доставить ему самое большое удовольствие, которое только можно было ему сделать, – показать ему свой военный флот и произвести перед ним морские маневры. Царь получил приглашение прибыть в главную военную гавань Портсмут, где для маневров было сосредоточено 12 крупных военных кораблей. Он выехал туда 20 марта в 10 часов утра и направился по дороге на Гильдфорд. Миновав Гильдфорд (Guildford), древний, существовавший уже в Х в. городок, с его старинными домами и башней, остатком норманнского замка, и сделав в течение дня 20 марта 40 миль, Петр заночевал в местечке, обозначаемом в «Юрнале» названием Еадлинент (Godalming?): «Поехали в Портцмут за два часа до полудня: проехали город Эйлфот, приехали в деревню Еадлинент; здесь ночевали, отъехали 40 миль». Сохранился любопытный документ от времени этого путешествия Петра в Портсмут – счет гостиницы в Годальминге, по которому английским правительством было уплачено хозяину гостиницы за все съеденное и выпитое при остановке в ней царем и его спутниками, число которых было 21. За завтраком эта компания уничтожила полбарана, четверть ягненка, десять кур, двенадцать цыплят, три кварты коньяку, шесть кварт глинтвейну, семь дюжин яиц. За обедом они же съели 1

/

пуда говядины, целого барана весом в 1

/

пуда, три четверти ягненка, плечо и филей телятины, восемь кур, восемь кроликов, выпили две с половиной дюжины столового вина и дюжину красного[145 - Фирсов. Английские сведения о пребывании Петра Великого в Лондоне (Древняя и новая Россия. 1877. № 9. С. 77); Шубинский. Исторические очерки и рассказы. С. 18–19. Документ хранится в Бодлеанской библиотеке.]. На следующий день, 21 марта, Петр двинулся в дальнейший путь также в 10 часов утра. «Юрнал», упоминая виденное по дороге, отмечает, конечно, то, что привлекло к себе наибольшее внимание: «Отсель (т. е. из Еадлинента) поехали за два часа до полудня; проехали железные заводы, в которых одна (т. е. мельница) – молотовая». Обедать остановились в местечке Липхук (Liphook). Отсюда Петр прошел пешком версты две по дороге на Петерсфильд (Petersfild), пока не нагнали его экипажи. «Приехали в деревню Липхук, здесь кушали; отсель пошли пешком с две версты, покамест кареты приехали. Проехали городок Питирсфиль; отсель проехали великие горы и деревню Касом (Cosham?); тут и кушали». Затем вступили в систему укреплений Портсмута: «проехали подъемный мост, где на валу пушек с шесть и солдаты стояли с ружьем; приехали в вечеру в город в Порцсмут после полудня в 8-м часу и стали у воеводы. Город – не малый; с приезда три моста подъемных, впущены воды».

На другой день по приезде, 22 марта, Петр осматривал военные корабли, и перед его глазами предстали тогдашние морские гиганты. «После обеда, – читаем в «Юрнале» – ездили в шлюпках на воинские корабли. Были на корабле Роел-Вилим (Royal-William), на нем 106 пушек; в исподнем ярусе по 48 фунтов ядро; пушки все медные; людей на нем бывает по 708 человек. Были на корабле, именуемом Виктори (Victory), на нем 100 пушек; были на корабле, именуемом Ассциати, 90 пушек. Поехали на вице-адмиральский корабль, именуемый Горбух, приехали в 3-м часу, на нем 80 пушек. После полудня изо всех кораблей была из пушек стрельба, также и люди поздравляли (салют). Ветр был норд-вест». В 3

/

часа пополудни флот, снявшись с якорей, из Портсмута направился к острову Уайт: «Полчетверта часа, вынув якори, пошли в путь вест-норд-вестом в полпаруса… пришли против острова Вейта (Wight) и стали на якорях».

23 марта маневры не могли начаться вследствие тихой погоды. Петр продолжал осматривать корабли и побывал на трех из них:

«За три часа до полудня вынули якори, пошли в путь и шли немного, погода была тихая, стали на якори, остен-зюйден; поехали в шлюпке с своею компаниею и были на трех кораблях». Капитаны кораблей, участвовавших в маневрах, устроили в честь царя пирушку; на один из кораблей «приехали с иных кораблей капитаны, веселились довольно». Петра заинтересовал особенно один из них, знающий кузнечное дело; он посетил и его корабль, где этот капитан показывал свою работу: «один капитан кузнечного дела знает и образец чинил; и были у того капитана».

Наконец, 24 марта в Спидхедском проливе, отделяющем остров Уайт от берега Англии, состоялось примерное сражение, пред-принимавшееся двукратно. «За три часа до полудня, – рассказывает «Юрнал», – вынули якоря, пошли. Ветр был ост-зюд-ост; и становились корабли по линиям и после того разделились надвое. И был бой в 11-м часу; другой был бой после полудня в 1-м часу». Передавался рассказ, что Петр в порыве восхищения от зрелища морского боя настоящих больших военных кораблей сказал находившемуся при нем адмиралу Митчелю, что предпочел бы быть английским адмиралом, чем русским царем. Это, конечно, предание, ничем официально не засвидетельствованное и которое трудно проверить; но предание могло получить начало от впечатления, произведенного на царя всем виденным; в тех или иных словах он мог выразить свой восторг от зрелища окружавшим его лицам. После второго боя вернулись в Портсмут в 4 часа дня. Петр съездил в шлюпке в «Сютей-кастель», т. е. в Southsea-Castle – замок на берегу, выстроенный Генрихом VIII и впоследствии обращенный в форт, и, побыв там с час, вернулся на корабль, а затем с корабля при пушечном салюте флота и приветственных криках команды отправился в Портсмут, где был встречен салютом из 51 пушки. Ночевал опять у губернатора: «И после того часа (т. е. когда кончился второй бой) пошли назад в устье; приехали под город в 4 часа. Изволил десятник отсель ездить в шлюпке в город Сютей-кастель[146 - Портсмут делится на пять частей: собственно Portsmouth, затем Portsea, Landport, Gosport и Southsea. Замок Southsea-Castle находится на юге последней части и расположен на берегу моря.], который на берегу стоит, и, быв с час, приехали на корабль пред вечером. С корабля поехали в город и со всех кораблей была из пушек стрельба, также и от людей поздравление; и как приехали к городу, была из 51 пушки стрельба. И, приехав, у воеводы ночевали»[147 - Походный журнал 1698 г. С. 8—10.].

XI. Письма, полученные в Портсмуте. Сборы Ф.А. Головина в Англию

В Портсмуте 24 марта, может быть, утром до выезда на маневры, может быть, вечером по возвращении с них, почта доставила Петру московские и амстердамские письма; известия с родины и от посольства врезались в совокупность впечатлений от всего виденного за этот день и перемешались с ними. Из московских писем сохранились два: от Л.К. Нарышкина и Виниуса, оба от 11 февраля. Письмо Л.К. Нарышкина по обыкновению очень краткое. Он извещает, что получил царское письмо от 7 января, в котором Петр писал ему о едущем в Россию архиепископе Анкирском. Архиепископу, сообщал Нарышкин, будет оказано всякое внимание[148 - Походный журнал 1698 г. С. 682.]. Виниус, осведомившись из письма к нему царя от 7 января[149 - Там же. № 222.] об отъезде его «в землю, обстоящую Нептуновым полем», желает по отправлении там дел благополучного возвращения. Поклоны, посланные Петром через него, переданы по назначению. Так как теперь, когда Виниус пишет то письмо, идет уже пятая неделя по отъезде Петра в Англию, то, вероятно, письмо застанет его уже возвратившимся в Голландию. В качестве заведующего почтой Виниус обращается далее к Петру с жалобами на шведского почтмейстера в Риге, который чинит «лукавые и досадительные поступки», ищет остановить и разорить почту. Царь может уведомиться обо всем этом через отправившихся из России в Голландию и проезжавших через Ригу иноземцев Бранта, Кинциуса, Бреста и др. Почтмейстер никого не слушает и говорит, что все, что он делает, он делает по указу своего правительства. Он, Виниус, писал об этом великим послам, но советует Петру отправить грамоту и шведскому королю о смене почтмейстера[150 - П. и Б. Т. I. С. 681.]. Эти строки Виниуса с жалобами на рижского почтмейстера, может быть, еще прибавили каплю к тому горькому чувству, которое вынес Петр из личного посещения Риги весной 1697 г.

Из Амстердама Петр получил по два письма от Лефорта и Головина, а также письмо от Возницына. Лефорт делится с другом радостью, с которой он «достал» письмо Петра. Из письма он узнал, что Петр веселится в добром здоровье, что дай Бог и впредь. Послы сегодня, т. е. 11 марта, когда писалось письмо, были вместе и «пили одно куба ренска по ваша здорова: коть постят, нельзя эта не быть», т. е. хотя теперь и пост, но нельзя было не сделать этого. Приказание царя об отпуске из Амстердама в Вену людей с обозом будет исполняться. Пришла почта из Москвы, письма царю пересылаются. Все бы слава Богу, если бы не сбежал изменник и плут инженер Брекель – это был инженер, взявшийся прорыть канал между Волгой и Доном, «…знать, – продолжает Лефорт, – не умел савершить работой своё у каналу». Хорошо бы всюду о нем написать и поймать его, чтобы впредь не было таких обманщиков. Приехали в Амстердам Христофор Брант и Абрагам Кинциус: они говорят, что слышали про инженера, что он был в Нарве. А он, изменник, с Христофором Брантом прислал к нему, Лефорту, письмо о своих работах, и Лефорт переписывает далее текст этого письма к нему от инженера, в котором инженер сообщает от 19 января, что сегодня он выезжает на свои работы на канал, что князь Б.А. Голицын отпустил его из Москвы так рано оттого, что ему надо приготовить машины для копания земли, а князь желает кончить работу поскорее. Переписав письмо Брекеля, Лефорт передает далее, что, судя по сообщению новгородского воеводы П.М. Апраксина, Брекель бежал за границу, и просит распоряжения, кому быть на его месте: барону инженеру или сыскать нового, знающего дело: «Изволись писать поскора, как изволись, и каму быть на яво месту в каналу: барон инженьёр, али сыскать кто гаразда умел? Эта не простой работа. Прости, надёжде моё! Ад мене солобите вас компань. Твоё верной слуга Лефорт г. ад. Амст. 21 м. 1698»[151 - Помечено новым стилем (Устрялов. История… Т. IV. Ч. I. Приложение № 37; П. и Б. Т. I. С. 709–711).].

При этом письме Лефорт приложил копию с полученного великими послами письма от новгородского воеводы П.М. Апраксина с подробностями о побеге Брекеля через Новгород в Нарву. Апраксин сообщал, что Брекель сделал это тайно, достав из Посольского приказа проезжую грамоту на имя человека своего Фицнера, а себя выдал за Фицнерова челядника. Он, воевода, сносился по этому делу с нарвским генералом, и тот ответил, что Брекель пробыл в Нарве всего только один день, но тайно, не являясь властям, и затем уехал. В том же письме Апраксин касался и другого дела. Послы писали к нему именем государя, чтобы он отправил от себя из Новгорода в пограничные шведские города знатных дворян нанять там для азовского флота по 6 человек штурманов и боцманов да 150 человек матросов. Об этом же особо писал ему еще Ф.А. Головин. Для найма указанных людей он, Апраксин, послал в Ругодив, в Колывань и в Канцы дворянина И.Ю. Татищева да с ним из торговых знающих людей, а в Стекольно указ послал «к некоторому новгородцу, нашему торговому человеку», велел им нанимать штурманов, боцманов и матросов, знающих русский язык; если же знающих русский язык не отыщут, то нанимать таких, «которые б бывали на больших морях». Когда посланные вернутся, он донесет, как идет дело. Однако он имел разговор по этому поводу в Новгороде с иноземцами и с русскими людьми, бывавшими в тех городах, и они не думают, чтоб можно было сыскать таких, которые знали б русский язык, а если и найдутся таковые, то это шведские деревенские жители, небывалые на морях и ездящие только до Стекольны[152 - Устрялов. История… Т. IV. Ч. I. Приложение № 37. С. 602–606; П. и Б. Т. I. С. 709–711.].

Во втором письме от 15/25 марта Лефорт сообщает о получении с великой радостью письма Петра от 7 марта. Сам он живет помаленьку, не без кручины. Как увидит Петра, забудет несчастливые дни, потерянные в Амстердаме в разлуке. Ф.А. Головин, «товарис моё», как называет его Лефорт, хочет покидать его и ехать в Англию согласно царскому указу. Вести из Польши получше: король достиг Данцига. В заключение письма Лефорт благодарит Петра за то, что достал ему арапов, и после подписи делает еще приписку: «пужалесте ад мене скажи солобит ваша компанья и не забевати про наша питии… воистене некали забеваём; кодь питья здешнее не добро. Вчерась я уженал у Туртон. Девице добре про твоя здорова пили великой стакан: ани рады твоя милось видатсь»[153 - Устрялов. История… Т. IV. Ч. I. Приложение № 39. Письмо датировано 25 марта н. ст. (П. и Б. Т. I. С. 717–718).].

Ф.А. Головин в первом из своих писем, помеченном 11 марта, уведомлял Петра, что «с Лефортом приезжим», т. е. с Яковом Лефортом и с его племянниками, поехавшими в Англию, отправил ему письмо, написанное по их просьбе, вероятно рекомендательное. Посылку письма таким путем он считает дерзостной и просит за нее прощенья: «И я, государь, с ними писал по прошению их к тебе, милостивому государю, и в том на меня, раба своего, гневу не имей, что так дерзостно учинил.

Толко, как поехали, не знаю; а пришли прощаться и просили о том писме, и я, при них написав, вручил им». Тексты договора о табачной торговле посланы 4 марта: здесь, в Амстердаме, о договоре еще никто не знает. Вероятно, на обращенный к нему вопрос Петра Головин отвечает по поводу договора: «конечно, государь, надобно, как зделано будет, послать указ с подтверждением о сем к Москве при положенных статьях»; об этом деле он может обстоятельнее донести при личном свидании. Письма, полученные из России накануне, 10 марта, а также копия с письма новгородского воеводы П.М. Апраксина к ним, послам, посылаются царю с этим письмом. Если Брекель объявится здесь, в Голландии, то что с ним делать? держать или отпустить к Петру? Головин касается далее, очевидно, уже ранее сообщенного Петру листа тайного русского агента в Вене Стиллы-Швейковского, полученного послами 18 февраля, с известием, что в Вену приехал из Польши некий ксендз, поляк, который говорил, что в Москве произошли великие бунты, царевна Софья взята из монастыря, возведена на престол, «за государыню и правительницу обрана», ей присягнули бояре, воинство и весь народ, она призвала из Сибири Голицына, который теперь присутствует в совете. Стилла прибавлял, что в Вене по всему городу только и говорят что об этих слухах. Послы от 1 марта отвечали Стиле, прося донести цесарю, чтобы ксендз, виновный в разглашении небылиц, был подвергнут наказанию: «в государстве его царского величества сохраняется добрый порядок и управление», и не только никто из подданных таких вещей мыслить не может, «но и посторонние неприятели так великого монарха и славно военного царя боятся»[154 - Пам. дипл. сношений, VIII, 1172–1173, 1182–1184.]. Петр, знакомый с истинным положением дел в Москве по постоянным письмам оттуда, не придал известиям Стиллы никакого значения; хотя надо думать, что эти известия могли в значительной мере подготовить раздражение, овладевшее им позже, при известии о подлинном бунте, создавая у него ожидание смуты. Головин в разбираемом письме доносит, что он говорил еще архиепископу Анкирскому, прося его от себя написать в Вену по этому делу, на что тот ответил, что писал уже о том дважды. Подписав письмо, Головин прибавил еще просьбу вызвать его в Англию, если царь думает еще побыть там некоторое время; очевидно, накопились дела, требующие личного доклада царю и его решения, тогда как дела, которые надо было исполнить в Голландии, приходили к концу: «Умилосердися, мой милостивой государь, если изволишь еще мешкать в Лондоне, пожалуй меня, раба своего, повели быть. Я хотя на почте, не явно, быти могу. А здесь, государь, уже дела немного гораздо». Головин прибавляет далее, что уже по написании этого письма получил царские письма от 1 и 4 марта. Распоряжения Петра об отправлении обоза посольства в Вену будут приводиться в исполнение; о предстоящем путешествии великих послов будет сообщено секретарю цесарского посольства, чтобы тот дал знать в цесарские пограничные города и в Вену для соответствующих приготовлений. Вновь Головин напоминает Петру о Крюйсе, вопрос о найме которого все еще не получил окончательного решения; вновь просит пожаловать его чином вице-адмирала и велеть сыну секретаря адмиралтейства де Вильде отписать относительно Крюйса к отцу. «Ей, – замечает при этом Головин, – без такова человека у нас флот в добром состоянии не будет; и в том, как воля твоя, милостивого государя, моего». Петр писал послам по поводу упреков, делаемых ему в том, что он не часто пишет, и объяснял, по-видимому, что послы ошибаются, что дело не в редкости его писем, а в том, что почта задерживается противными ветрами. Головин просит в том прощения, заявляя, что писал с упреками от душевного соболезнования. Так, кажется, можно понимать не совсем ясное место его письма: «Что изволишь, мой милостивой государь, батка, писать ко мне милостивно, что мы пеняем и пишем, что вы не изволите писать часто, а удерживаютца почты за ветром, и то делаем, не рассудя. И Бога, государь, свидетеля, милостивой мой, представляю о совести моей, что писал не для чего иного, токмо, как кому о ком душевно болезненно, забудет церемониально выписывать и другое рассуждать, в чем милостивого прошу прощения». Письмо заканчивается фразой, которая также не может быть понята без ключа к ней, находившегося, несомненно, в утраченном письме Петра к Головину: «А писма, государь, своею рукою, которые я к милости твоей, государю, писал, все по русски, и переводчиков у вас много: в том не изволте отговариватца»[155 - Пам. дипл. сношений, VIII, 1198; Арх. Мин. ин. дел. Дела австр. 1698 г., № 25, л. 14 об. «Расходная тетрадь Ф.А. Головина» под 13 апреля: «Того же числа оптекарю Ивану Левкину за издержки, что посылал в Амстрадам из Лондона, отдано 4 золотых червонных да на епанчу дано по указу два фунта аглинских».].

В Амстердам приехал 13 марта из Англии и явился к послам лекарского дела ученик Иван Левкин, присланный «от валентеров», т. е. от Петра, «с указом и поизволением: кто из них, великих послов, похочет побывать в Лондоне для настоящих дел, тот бы ехал»[156 - П. и Б. Т. I. С. 711–712.]. Так записан этот приезд Левкина в «Статейном списке» посольства. Но Петр вызвал в Англию собственно только Головина, за которым и был прислан Левкин с особой яхтой. Им привезены были Головину письма царя от 7 и 10 марта. «Премного тебе, милостивому государю, благодарен, – отвечал Головин от 14 марта, – за присылку Левкина с яхтою и о всех наказанных от милости твоей, государя, ко мне делех. Увидев твои, милостивого государя, очи, сам могу донести, дай боже, в счастии. Люди, государь, наши отпустятся после сего числа в восми днях. В делех, государь, врученных мне от милости твоей, государя, кажетца, за помощию Божией управлено. Как тебе, милостивому государю, угодно ли будет. И с Креусом, государь, я виделся по принятии писем твоих, милостивого государя. Малое, государь, нечто покупки осталося, и то вручил Прокофью Богдановичю, и уже сторговано. Нижайший слуга и богомолец pop Fetka. Marta w 14 die[n]»[157 - Там же. С. 718–719. 24 марта в Портсмуте Петр получил также коротенькое письмо П.Б. Возницына, касавшееся тех же предметов, о которых писали ему и старшие послы: отпуска из Амстердама посольского обоза и пересылки царю писем из Москвы и из Новгорода, между прочим, одного из них «о инженере слюзном» (там же. С. 712–713).].

Когда Петр в Портсмуте 24 марта читал только что приведенное письмо Ф.А. Головина, последний плыл уже, направляясь к берегам Англии. С появлением Левкина в Амстердаме ускоренным темпом пошли сборы посла в дорогу. У Ивана Тессинга были взяты английские деньги[158 - Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 31 об.: «Мая в 7 д. дано амстрадамцу Ивану Тесингу за взятые у него аглинской монеты золотые, именуемые гинеи, как ездил второй великой посол из Амстердама в Лондон, 66 золотых с полузолотым».]. Закупались припасы. «Выдано, – читаем в «Расходной книге», – для аглинской поездки второго великого и полномочного посла на всякие харчевые покупки и конфекты 64 ефимка, в том числе и за бочку пива, взятую в дорогу». «Заплачено по росписи винкоперу Гериту Гохейту за два анкерка мушкатного и прямого ренского, и за пошлину, и за бочки, которое куплено в дорогу в Англию второму великому и полномочному послу марта в 16 д.». Взято было «для аглинской поездки 3 фунта свеч вощаных»[159 - Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 275 об. 281., об., 277.]. Изготовлен был также, должно быть, в связи с путешествием в Англию, золотых дел мастером Юрием Нордерманом «ковалерской золотой крест», – надо полагать, знак какого-то пожалованного Головину, вероятно английским королем, ордена[160 - Там же, л. 280 об.]. Выдавались деньги некоторым лицам из тех, которые должны были сопровождать Головина. С ним ехали, вероятно, ввиду приближавшейся Страстной недели священник Иоанн Поборский (ему было выдано на платье 60 золотых)[161 - В Англии он носил иноземное платье; Арх. Мин. ин. дел. Дела австр. 1698 г., № 25, л. 11: «Апреля в 1 д. г… священнику Поборскому на платье ино-земское по указу дано 23 золотых и один ефимок. Покупал Иван Чернцов».]; далее 6 человек остававшихся в Амстердаме волонтеров во главе с князем А.М. Черкасским, 11 человек солдат: Алексей Петелин, Игнатий Озорник, Семен Воронков, Данило Ухватов, Никифор Басманников, Карп Соколов и др., часть имен, как видим, из того отряда солдат, который был оставлен в Пилау еще в начале путешествия для обучения морскому делу. Собственно свиту посла составляли один дворянин (Ульян Синявин), двое пажей (Томас Книппер и Иван Вейде, брат Адама Вейде), двое толмачей, один слуга. С Головиным ехал также подьячий Иван Чернцов, везший небольшую соболиную казну и сундучок с делами[162 - Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 275 об., 276 об.; Арх. Мин. ин. дел. Дела австр. 1698 г., № 25: «Росход, как поехал из Амстрадама в Англию». Это – особая расходная запись, веденная Ф.А. Головиным во время его путешествия. В ней читаем: «Марта в… д., как по указу великого государя ездил в Лондон для дел из Амстрадама да при после ж взят был по указу священник Поборской да волонтеров, которые жили на Остинском дворе, Андрей Михайлов с товарищи шесть человек да солдат Алексей Петелин с товарищи одиннадцать человек, которые взяты ради науки в Англию по указу, да дворенин один человек, пажей два человека, толмачей два человека, подьячей один человек, слуга один человек». Толмачами были Петр Скоровский и Станислав Войцеховский, принятые на службу в Амстердаме поляки. Там же, л. 275 об.: «Марта в 16 д… кормовых же денег дано Петру Скоровскому, Станиславу Вейцеховскому для той же аглинской поездки на две ж недели апреля по 1 число Скаровскому по 4 алт., Вейцеховскому по 3 алт. на ден. Итого обеим 5 еф. 14 алт. 4 д.». Из подьячих был взят в Англию Иван Чернцов. Там же, л. 276: «Марта в 16 д… куплен для аглинской посылки подьячему Ивану Чернцову на дела сундучок, дано 20 алтын». Там же, л. 56: «Марта в 15 д… отпущено со вторым великим послом в Англию 10 пар соболей» и т. д.]. Сохранился и список дел, захваченных Головиным с собой в этом сундучке. Здесь – исторические документы для справок: «списки с выписок о пересылках с англинскими короли» и «статейные списки аглинских посолств князь Петра Прозоровского и Василья Дашкова», – это те документы, которые дают московскому дипломату XVII в. точку опоры в открываемых переговорах, служат материалом для ссылок на прецеденты. По ним посол готовился к исполнению своей миссии. Далее, Головин вез с собой бумаги, касавшиеся того дела, для которого он именно и вызывался, – проекты табачного договора: «списки с договорных писем о табаке». Захвачена была также для представления государю сметная роспись деньгам, необходимым для того дела, которым занимались послы в Амстердаме:

«роспись о денгах, что надобно денег на покупку товаров и на наем началных людей». Следовали ответные ведомости: о казне, взятой с собой посольством из Москвы; о золотых и ефимках, переведенных из Москвы векселями в Амстердам; о расходах на содержание посольства: «выписка, что им, великим и полномочным послом, на кормовые расходы выдано с приезду их в Амстрадам со всеми людми». К этим же документам относится и «выписка о чехах» (цехинах), с которыми предполагалась финансовая операция в приказе Большой казны. Из того, что Головин вез Петру эти финансовые документы и представлял ему отчетность о расходах посольства, следует заключать о том интересе и внимании, которые царь проявлял к этой стороне дела. Наконец, в числе бумаг Головина оказываются «роспись иноземцем, что принято каких чинов в службу»; «роспись дороге до Вены», т. е. план предполагаемого дальнейшего путешествия посольства, и «прошение иноземца о Лопском рыбном промыслу, чтоб дать на откуп»[163 - Пам. дипл. сношений, VIII, 1198–1199.].

Последний документ – это, очевидно, прошение, в феврале 1698 г. поданное на имя Лефорта неким голландцем Бенедиктом Небелем. Предполагая учредить компанию для торговли рыбой в прибалтийских и северных странах, Небель указывал, что в Лопской земле при реке Коле ловится большое количество рыбы, но жители тех мест лишены возможности за неимением больших судов эту рыбу сбывать и бывают принуждены возить рыбу только в Архангельск на своих малых лодках с большими трудностями; к ним же на Колу заходят в год всего один-два корабля, а в иной год и ни одного не заходит. Между тем кольский рыбный промысел мог бы расшириться, если бы колянам обеспечить сбыт улова. Он и просил сдать ему с товарищем на откуп рыбную торговлю с Лопской стороной на 15 лет под условием платежа в Москве казенных пошлин[164 - Арх. Мин. ин. дел. Дела голландские 1698 г., № 1, л. 1–4 – голландский подлинник прошения; л. 5–7 – перевод; л. 8–9 – «возвещение» (проект условий договора).].