Орден меченосцев против Руси. Первый германский поход на Восток

Хозяин этого двора был человек могущественный и богатый. У него был взрослый сын. Они стали обсуждать, что делать с Эгилем и другими. Хозяин двора сказал, что его совет – убить их, одного за другим. Но сын его сказал, что уже ночь, и в темноте нельзя будет позабавиться, мучая пленников. Он предложил подождать до утра. Тогда их втолкнули в одну из построек и крепко связали. Эгиля привязали к столбу за руки и за ноги. После этого дверь крепко заперли, а сами пошли к себе и ели, пили и веселились.

Эгиль налегал на столб и дергал его до тех пор, пока не вырвал из пола. Столб упал, и тогда Эгиль освободился от него. Потом он зубами развязал себе руки, а когда руки были свободны, он снял путы и с ног. После этого он освободил своих товарищей.

Когда же они все были развязаны, они стали осматриваться и искать выхода. Стены были сложены из толстых бревен, а в одном конце была дощатая перегородка. Они с разбега нажали на эту перегородку, сломали ее и вошли в другое помещение. Здесь также кругом были бревенчатые стены. Вдруг они услышали внизу, у себя под ногами, человеческую речь.

Они оглядели все вокруг, нашли в полу дверь и открыли ее.

Там внизу была глубокая яма. Оттуда и слышалась речь. Эгиль спросил, что там за люди. Тот, кто ответил ему, назвался Аки. Эгиль спросил, не хочет ли он выбраться из ямы. Аки сказал, что они охотно сделали бы это. Тогда Эгиль с товарищами опустили в яму веревку, которой они были связаны, и вытащили наверх трех человек. Аки сказал, что это его два сына, что они датчане и что их взяли в плен прошлым летом.

– Зимой со мной хорошо обращались, – сказал он, – я управлял хозяйством у здешнего бонда, но сыновей моих сделали рабами, и они тяжело переносили это. Весной мы бежали, а потом нас нашли и посадили в эту яму.

– Ты, должно быть, знаешь, как устроен дом, – говорит Эгиль, – как нам выбраться отсюда?

Аки сказал, что в доме есть еще одна перегородка.

– Сломайте ее, и тогда вы попадете в ригу, а оттуда можно легко выйти.

Эгиль с товарищами так и сделали. Они сломали перегородку и вышли в ригу, а оттуда наружу. Была безлунная ночь. Спутники Эгиля говорили, что нужно спешить в лес. Эгиль сказал Аки:

– Ты ведь знаешь здешнее жилье, покажи, где бы нам раздобыть что-нибудь из добра.

Аки говорит тогда:

– Здесь немало добра. Вот большой чердак, где спит хозяин. Там полно оружия.

Эгиль велел отправиться на чердак, а когда они поднялись по лестнице наверх, они увидели, что дверь открыта, внутри горит свет, и слуги стелют постели. Эгиль оставил нескольких человек снаружи следить, чтобы никто не вышел. Сам он ворвался внутрь и схватил оружие, которого там было вдоволь. Они убили всех людей на чердаке. Все они взяли себе оружие.

Аки подошел к тому месту, где в половицах была дверь, открыл ее и сказал, что они должны спуститься вниз, в клеть. Они взяли светильник и пошли туда. Там хранились сокровища бонда – драгоценные вещи и много серебра. Люди нагрузились и понесли, что взяли. Эгиль взял большой кувшин для браги и потом нес его под мышкой.

Они двинулись к лесу, а когда они пришли в лес, Эгиль остановился и сказал:

– Мы поступили не так, как надо. Воины так не поступают: мы украли добро бонда. Не должно быть на нас такого позора. Вернемся обратно, и пусть они знают, что произошло.

Все возражали Эгилю и говорили, что надо спешить на корабль.

Тогда Эгиль поставил кувшин на землю и бегом пустился обратно. А когда он пришел на двор бонда, он увидел, что слуги выходили из главного дома и переносили оттуда в другой дом подносы с едой. В очаге горел большой огонь, а над ним висели котлы. Эгиль вошел в главный дом. Огонь был разведен так, как было принято в этой стране: был зажжен один конец бревна, и от него постепенно сгорало все бревно. Эгиль схватил это бревно, понес его к тому дому, где сидели люди за едой, и стал совать горящий конец бревна под стреху, крытую берестой. Береста быстро загорелась, но люди, которые сидели внутри и пили, ничего не замечали до тех пор, пока пламя не охватило всю крышу и не проникло внутрь. Тогда они бросились к дверям, но выйти оттуда было не так-то просто: выход загораживали бревна, и, кроме того, там стоял Эгиль. Он убивал и тех, кто показывался в дверях, и тех, кто успевал выбежать. Но очень скоро горящая крыша рухнула. Там погибли все, кто был в доме.

Эгиль же вернулся к своим спутникам. Они пошли все вместе на корабль. Эгиль сказал, что кувшин, который он нес, он хочет оставить себе как добычу предводителя. А кувшин-то был полон серебра.

Торольв и все другие очень обрадовались, когда Эгиль вернулся. Как только рассвело, они отчалили.

Аки с сыновьями остались в отряде Эгиля.

В конце лета они поплыли в Данию, нападали на торговые корабли и грабили везде, где удавалось»[16 - Сага об Эгиле. СПб, 1999. С.134–139.].

Древние курши были умелыми моряками, отважными воинами. Эти латышские викинги совершали дальние походы в земли свеев и датчан, сражались на своей земле со скандинавскими находниками. По одной из гипотез, не обошелся без участия куршей и знаменитый набег на шведскую столицу Сигтуну в 1187 году. Тогда объединенный флот язычников (карелов и эстов) дочиста опустошил и разграбил город. Шведская хроника Эрика повествует о том разорении:

До Сигтуны раз дошли корабли.
Город сожгли и исчезли вдали.
Спалили дотла и многих убили.
Город с тех пор так и не возродили.

Ничего неизвестно о том, участвовали ли курши в этом страшном для шведов набеге. Но совсем исключать данную версию тоже не следует. Имея сильный морской флот, курши часто появлялись у берегов Дании, Швеции, Готланда. В «Ливонской хронике» Генриха Латвийского есть упоминание о походе 1195 года, возглавляемом шведским герцогом, как считают ученые, ярлом Биргером Броса, против куршей:

«Тогда же епископ, вместе со шведским герцогом, тевтонами и готами, напал на куров, но бурей их отогнало в сторону».

Битва с куршским флотом, по-видимому, не состоялась. Известно, что шведы в тот раз высадились у берегов Виронии (Вирумаа) и разграбили ее.

Новгород и Эстония. Два столетия соседства

«Иде Ярослав на Чюдь, и победи я, и постави градъ Юрьев». Эта короткая запись «Повести временных лет» под 1030 годом обычно считается первым свидетельством русского проникновения в Эстонию. На самом деле все начиналось гораздо раньше. Ведь до прихода славян всю Новгородскую землю заселяли финно-угорские племена – близкие родственники эстонцам и ливам – водь, весь, чудь заволочская. И уже само расселение здесь славян и возникновение древнерусских городов Новгорода, Пскова, Изборска было постепенным проникновением в прибалтийско-финскую среду. Культура местных народов становилась частью культуры Псковско-Новгородской земли.

Юрьев (город назван по крестильному имени князя Ярослава) был основан на месте сожженного Ярославом торгово-ремесленного поселения эстов, в научной литературе именуемого Тартусским городищем. Здесь начинался торговый путь из Пскова в Прибалтику, хорошо освоенный уже в эпоху викингов. Поход Ярослава на эстов и строительство Юрьевской крепости хронологически совпадает с другими похожими событиями. По свидетельству ПВЛ, в те же 30-е годы Ярослав пленил и заключил в подземную тюрьму – поруб – своего младшего брата Судислава, княжившего в Пскове. При этом археологи фиксируют относящийся примерно к этому времени пожар на Псковском городище, за которым последовала серьезная перепланировка города, был разрушен городской могильник, по которому прошли мостовые улиц и возникли городские усадьбы. К этому же времени относят и появление значительного количества привозных вещей из Южной Руси. То есть сам Псков в 30-е годы фактически повторяет судьбу эстонского Тартусского городища и эта взаимосвязь не может быть случайной. На это же время падает и арест киевским князем новгородского посадника Константина Добрынича, впоследствии погибшего в Ростове. Все эти три события находились в русле политического курса киевского князя, стремившегося упрочить свое единовластие во всей Киевской Руси. Связи же новгородцев и псковичей с жителями Тарту возникли намного раньше, хотя мы не можем точно сказать, были ли это просто торговые контакты, или жители восточной Эстонии платили дань.

После смерти великого киевского князя Ярослава, в 60-е годы XI века его политику попробовал продолжить его сын и преемник Изяслав. Возглавленный им поход направлен уже против жителей другой эстонской области Саккалы, в летописи именуемых «сосолы», завершился возложением на них дани в 2000 гривен. Однако столь непомерная дань вызвала восстание. По свидетельству летописца эсты «изгониша данники… На весну же пришед, повоеваша Юрьеве и град и хоромы пожгоша… и до Пскова доидоша, идоша противу нь псковичи и новгородцы на сечу и паде Руси 1000, а сосол бес числа»[17 - Полное собрание русских летописей (далее ПСРЛ). Т. III. М., 2000. С. 31.]. В этом бою погибает новгородский посадник Остромир – заказчик знаменитого «Остромирова евангелия». После этого сражения около 50 лет летописи не фиксируют ни одного столкновения русских с эстами. Скорее всего, Юрьев-Тарту остался в руках последних. Киевская Русь с конца 60-х – начала 70-х годов вступила в полосу усобиц, а новгородцы, видимо, строили свои отношения с Эстонией в традициях периода до Ярослава Мудрого. Новая волна экспансии связана с именем князя Мстислава Владимировича. Походы в Прибалтику он начинает еще во время своего новгородского княжения. В 1111 году он совершает поход на Очелу (латгальская Атзеле), в 1113 году одерживает победу уже над эстами, а в 1116-м захватывает Оденпе – крепость, именуемую в русских летописях Медвежьей Головой. Уйдя на киевский стол, Мстислав продолжает активную военную политику в Прибалтике. В 1130 году совместно с коалицией южнорусских князей он совершает новый поход на эстов, итогом которого стало обложение их данью. Затем походы на эстонские области совершал уже сын Мстислава новгородский князь Всеволод. Первый их них был неудачным, в эстонской области Вайга войско Всеволода терпит поражение, но через два года берет реванш за него. 9 февраля 1134 года новгородцы вновь овладели Юрьевом. После взятия города походы в Эстонию прекращаются, вероятнее всего восточная Эстония оказалась в даннической зависимости от Новгорода.

Литва – восточнобалтийские племена, заселявшие в Средние века юго-восточную часть современной территории Литвы и северо-западную часть современной территориии Беларуси – северные районы Верхнего Понеманья и Поднепровья

В 1177 году эсты совершают грабительский набег на Псковскую землю. Сам набег был отбит псковичами, однако, последовавшие за ним события красноречиво свидетельствуют о том, что он стал логическим завершением очередного восстания против власти Новгорода. Новгородским князьям последующие 15 лет пришлось завоевывать этот край заново. В 1180 г. новый поход на латгалов и эстов («на Чюдь, на Очелу») совершает новгородский князь Мстислав Храбрый. «И пожже всю землю их, а сами отбегоша к морю, и ту их досыта паде», – сообщает летописец, указывая тем самым, что в борьбе с Новгородом участвовали и эсты из приморских областей, ранее не бывших его данниками. Но Мстислав в том же году умирает, последующие годы в Новгороде идет острая внутриполитическая борьба, и походы прекращаются. В 1190 году псковичи захватили на Чудском озере семь кораблей тех же поморских эстов из Виронии, видимо, направляющихся в пиратский набег. Решающий поход совершает новый новгородский князь Ярослав Владимирович. В 1192 годы его войско вновь овладевает основными опорными пунктами новгородцев в Унганди – Юрьевом и Оденпе. Однако другие эстонские области к моменту прихода крестоносцев остаются независимыми.

«Кривичи на Двинском пути». Полоцк и прибалтийские земли в XI–XII веках

Возникновение Полоцкого княжества овеяно легендами. Юный Владимир Святославич, впоследствии креститель Руси, сватался к прекрасной Рогнеде, дочери полоцкого князя Рогволода. В оскорбительной форме она отказала ему, заявив, что не хочет «розути робичича» (по летописи матерью Владимира была ключница княгини Ольги Малуша). Разгневанный князь захватил Полоцк, сжег его, убил отца и братьев Рогнеды, а ее насильно увез в Киев и сделал своей женой. Это было в 980 г. Но через восемь лет князь Владимир ввел в терем другую жену – византийскую принцессу Анну. Терзаемая ревностью, Рогнеда пробралась в спальню мужа, чтобы убить его. Но он поймал ее с поличным, и только заступничество старшего сына, маленького княжича Изяслава, спасло княгиню от смерти. Смягчив свой гнев, киевский князь выделил матери и сыну в удел родной город Рогнеды Полоцк и отправил их туда на княжение. В действительности все было не так. Владимир никуда не отсылал первую супругу в 988 году, женившись на Анне. Двое из сыновей Рогнеды Ярослав и Всеволод родились после этой даты. Но в легенде как всегда есть доля правды. Потомки Изяслава Владимировича приняли родовое имя Рогволожичи в честь убитого Владимиром отца Рогнеды. И дело тут, конечно же, не в семейном скандале. А в том, что полоцкие князья, таким образом, не признавали старшинства киевских, делали заявку на политическую независимость.

Реально Полоцкое княжество, возникшее как удел в составе Киевской Руси, получило ее после смерти Владимира Святославича в 1015 году. Вероятно, князь Брячислав Изяславич воспользовался борьбой за власть между его наследниками, чтобы выйти из подчинения Киеву. Известная исландская сага «Прядь об Эймунде» сохранила сведения о его участии в этой войне. А по заключенному в 1021 году договору полоцкий князь уже выступает как «равный» киевскому, а не его вассал или «молодший». Основанный как торговый центр на Двине, Полоцк сразу после обретения самостоятельности начинает борьбу за торговые пути. Его главным соперником в этой борьбе становится Новгород. Добиваясь уступок, Брячислав в 1021 году захватил и подверг разграблению северную столицу Руси, в числе военной добычи оказалась даже княгиня Ингигерд, жена великого князя Ярослава Владимировича. Хотя летопись сообщает, что устремившемуся вдогонку Ярославу удалось силой освободить супругу и отнять у племянника награбленное, но заключенный вслед за этим договор был полной дипломатической победой Брячислава. В обмен на мир и обязательства по военному союзу Ярослав уступал полоцкому князю две стратегически важные крепости Витебск и Усвят, стоявшие на пересечении торговых путей в Новгород, Смоленск и Ростов. Лишь закрепившись на этом рубеже, полоцкие князья могли начать долгую и нелегкую борьбу за установление контроля над Двиной – главной водной магистралью региона, ключом к Варяжскому морю.