Бег

Слышно, как хор монахов в подземелье поет глухо: «Святителю отче Николае, моли Бога о нас…»

Тьма, а потом появляется скупо освещенная свечечками, прилепленными у икон, внутренность монастырской церкви. Неверное пламя выдирает из тьмы конторку, в коей продают свечи, широкую скамейку возле нее, окно, забранное решеткой, шоколадный лик святого, полинявшие крылья серафимов, золотые венцы. За окном безотрадный октябрьский вечер с дождем и снегом. На скамейке, укрытая с головой попоной, лежит Б а р а б а н ч и к о в а. Химик М а х р о в, в бараньем тулупе, примостился у окна и все силится в нем что-то разглядеть… В высоком игуменском кресле сидит С е р а ф и м а, в черной шубе.

Судя по лицу, Серафиме нездоровится.

У ног Серафимы на скамеечке, рядом с чемоданом, – Г о л у б к о в, петербургского вида молодой человек в черном пальто и в перчатках.

Г о л у б к о в (прислушиваясь к пению). Вы слышите, Серафима Владимировна? Я понял, у них внизу подземелье… В сущности, как странно все это! Вы знаете, временами мне начинает казаться, что я вижу сон, честное слово! Вот уже месяц, как мы бежим с вами, Серафима Владимировна, по весям и городам, и чем дальше, тем непонятнее становится крутом… Видите, вот уж и в церковь мы с вами попали! И знаете ли, когда сегодня случилась вся эта кутерьма, я заскучал по Петербургу, ей-Богу! Вдруг так отчетливо вспомнилась мне зеленая лампа в кабинете…

С е р а ф и м а. Эти настроения опасны, Сергей Павлович. Берегитесь затосковать во время скитаний. Не лучше ли было бы вам остаться?

Г о л у б к о в. О нет, нет, это бесповоротно, и пусть будет что будет! И потом, ведь вы уже знаете, что скрашивает мой тяжелый путь… С тех пор как мы случайно встретились в теплушке под тем фонарем, помните… прошло ведь, в сущности, немного времени, а между тем мне кажется, что я знаю вас уже давно-давно! Мысль о вас облегчает этот полет в осенней мгле, и я буду горд и счастлив, когда донесу вас в Крым и сдам вашему мужу. И хотя мне будет скучно без вас, я буду радоваться вашей радостью.

Серафима молча кладет руку на плечо Голубкову.

(Погладив ее руку.) Позвольте, да у вас жар?

С е р а ф и м а. Нет, пустяки.

Г о л у б к о в. То есть как пустяки? Жар, ей-Богу, жар!

С е р а ф и м а. Вздор, Сергей Павлович, пройдет…

Мягкий пушечный удар. Барабанчикова шевельнулась и простонала.

Послушайте, madame, вам нельзя оставаться без помощи. Кто-нибудь из нас проберется в поселок, там, наверно, есть акушерка.

Г о л у б к о в. Я сбегаю.

Барабанчикова молча схватывает его за полу пальто.

С е р а ф и м а. Почему же вы не хотите, голубушка?

Б а р а б а н ч и к о в а (капризно). Не надо.

Серафима и Голубков в недоумении.

М а х р о в (тихо, Голубкову). Загадочная и весьма загадочная особа!

Г о л у б к о в (шепотом). Вы думаете, что…

М а х р о в. Я ничего не думаю, а так… лихолетье, сударь, мало ли кого ни встретишь на своем пути! Лежит какая-то странная дама в церкви…

Пение под землей смолкает.

П а и с и й (появляется бесшумно, черен, испуган). Документики, документики приготовьте, господа честные! (Задувает все свечи, кроме одной.)

Серафима, Голубков и Махров достают документы. Барабанчикова высовывает руку и выкладывает на попону паспорт.

Б а е в (входит, в коротком полушубке, забрызган грязью, возбужден. За Баевым – Буденовец с фонарем). А чтоб их черт задавил, этих монахов! У, гнездо! Ты, святой папаша, где винтовая лестница на колокольню?

П а и с и й. Здесь, здесь, здесь…

Б а е в (Буденовцу). Посмотри.

Буденовец с фонарем исчезает в железной двери.

(Паисию.) Был огонь на колокольне?

П а и с и й. Что вы, что вы! Какой огонь?

Б а е в. Огонь мерцал! Ну, ежели я что-нибудь на колокольне обнаружу, я вас всех до единого и с вашим седым шайтаном к стенке поставлю! Вы фонарями белым махали!

П а и с и й. Господи! Что вы?

Б а е в. А эти кто такие? Ты же говорил, что в монастыре ни одной души посторонней нету!

П а и с и й. Беженцы они, бе…

С е р а ф и м а. Товарищ, нас всех застиг обстрел в поселке, мы и бросились в монастырь. (Указывает на Барабанчикову.) Вот женщина, у нее роды начинаются…

Б а е в (подходит к Барабанчиковой, берет паспорт, читает). Барабанчикова, замужняя…

П а и с и й (сатанея от ужаса, шепчет). Господи, Господи, только это пронеси! (Готов убежать.) Святый славный великомученик Димитрий…

Б а е в. Где муж?

Барабанчикова простонала.

Б а е в. Нашла время, место рожать! (Махрову.) Документ!

М а х р о в. Вот документик! Я – химик из Мариуполя.

Б а е в. Много вас тут химиков во фронтовой полосе!

М а х р о в. Я продукты ездил покупать, огурчики…

Б а е в. Огурчики!

Б у д е н о в е ц (появляется внезапно). Товарищ Баев! На колокольне ничего не обнаружил, а вот что… (Шепчет на ухо Баеву.)

Б а е в. Да что ты! Откуда?

Б у д е н о в е ц. Верно говорю. Главное, темно, товарищ командир.

Б а е в. Ну ладно, ладно, пошли. (Голубкову, который протягивает свой документ.) Некогда, некогда, после. (Паисию.) Монахи, стало быть, не вмешиваются в гражданскую войну?

П а и с и й. Нет, нет, нет…