– Я это знаю, – сказал я твердо.
– И тем не менее я этот роман у вас беру, – сказал строго Рудольфи (сердце мое сделало перебой), – и заплачу вам (тут он назвал чудовищно маленькую сумму, забыл какую) за лист. Завтра он будет перепечатан на машинке.
– В нем четыреста страниц! – воскликнул я хрипло.
– Я разниму его на части, – железным голосом говорил Рудольфи, – и двенадцать машинисток в бюро перепечатают его завтра к вечеру.
Тут я перестал бунтовать и решил подчиниться Рудольфи.
– Переписка на ваш счет, – продолжал Рудольфи, а я только кивал головой, как фигурка, – затем: надо будет вычеркнуть три слова – на странице первой, семьдесят первой и триста второй.
Я заглянул в тетради и увидел, что первое слово было «Апокалипсис», второе – «архангелы» и третье – «дьявол». Я их покорно вычеркнул; правда, мне хотелось сказать, что это наивные вычеркивания, но я поглядел на Рудольфи и замолчал.
– Затем, – продолжал Рудольфи, – вы поедете со мною в Главлит. Причем я вас покорнейше прошу не произносить там ни одного слова.
Все-таки я обиделся.
– Если вы находите, что я могу сказать что-нибудь… – начал я мямлить с достоинством, – то я могу и дома посидеть…
Рудольфи никакого внимания не обратил на эту попытку возмущения и продолжал:
– Нет, вы не можете дома посидеть, а поедете со мною.
– Чего же я там буду делать?
– Вы будете сидеть на стуле, – командовал Рудольфи, – и на все, что вам будут говорить, будете отвечать вежливой улыбкой…
– Но…
– А разговаривать буду я! – закончил Рудольфи.
Затем он попросил чистый лист бумаги, карандашом написал на нем что-то, что содержало в себе, как помню, несколько пунктов, сам это подписал, заставил подписать и меня, затем вынул из кармана две хрустящих денежных бумажки, тетради мои положил в портфель, и его не стало в комнате.
Я не спал всю ночь, ходил по комнате, смотрел бумажки на свет, пил холодный чай и представлял себе прилавки книжных магазинов. Множество народу входило в магазин, спрашивало книжку журнала. В домах сидели под лампами люди, читали книжку, некоторые вслух.
Боже мой! Как это глупо, как это глупо! Но я был тогда сравнительно молод, не следует смеяться надо мною.
Глава 5
НЕОБЫКНОВЕННЫЕ СОБЫТИЯ
Украсть не трудно. На место положить – вот в чем штука. Имея в кармане браунинг в кобуре, я приехал к моему другу.
Сердце мое екнуло, когда еще сквозь дверь я услыхал его крики:
– Мамаша! А еще кто?..
Глухо слышался голос старушки, его матери:
– Водопроводчик…
– Что случилось? – спросил я, снимая пальто.
Друг оглянулся и шепнул:
– Револьвер сперли сегодня… Вот гады…
– Ай-яй-яй, – сказал я.
Старушка-мамаша носилась по всей маленькой квартире, ползала по полу в коридоре, заглядывая в какие-то корзины.
– Мамаша! Это глупо! Перестаньте по полу елозить!
– Сегодня? – спросил я радостно. (Он ошибся, револьвер пропал вчера, но ему почему-то казалось, что он его вчера ночью еще видел в столе.) – А кто у вас был?
– Водопроводчик, – кричал мой друг.
– Парфеша! Не входил он в кабинет, – робко говорила мамаша, – прямо к крану прошел…
– Ах, мамаша! Ах, мамаша!
– Больше никого не было? А вчера кто был?
– И вчера никого не было! Только вы заходили, и больше никого.
И друг мой вдруг выпучил на меня глаза.
– Позвольте, – сказал я с достоинством.
– Ах! И до чего же вы обидчивые, эти интеллигенты! – вскричал друг. – Не думаю же я, что это вы сперли.
И тут же понесся смотреть, к какому крану проходил водопроводчик. При этом мамаша изображала водопроводчика и даже подражала его интонациям.
– Вот так вошел, – говорила старушка, – сказал «здравствуйте»… шапку повесил – и пошел…
– Куда пошел?..
Старушка пошла, подражая водопроводчику, в кухню, друг мой устремился за нею, я сделал одно ложное движение, якобы за ними, тотчас свернул в кабинет, положил браунинг не в левый, а в правый ящик стола и отправился в кухню.
– Где вы его держите? – спрашивал я участливо в кабинете.
Друг открыл левый ящик и показал пустое место.
– Не понимаю, – сказал я, пожимая плечами, – действительно, загадочная история, – да, ясно, что украли.
Мой друг окончательно расстроился.
– А все-таки я думаю, что его не украли, – сказал я через некоторое время, – ведь если никого не было, кто же может его украсть?