Женщина зэка. Рассказы

– Ну вот хоть об этом… – председатель театрально откашлялся и произнёс с демонстративными сценическими завываниями:

«Я грешная сегодня, я шальная,

Забывшая про стыд и предрассудки,

И жаждущая страстно той минутки,

Когда забудусь, твоё тело обнимая…»

– Каково, а?! – продолжил он уже своим обычным голосом. – Просто Петрарка и Лаура, только за тюремными решётками.

У Татьяны кровь отлила от лица. Комната вокруг куда-то поплыла, в горле пересохло, а кто-то нехороший и злой вонзил прямо в сердце раскалённую иглу. Откуда-то из внешнего мира раздавались бессмысленные слова, никак не желающие складываться в осмысленные фразы:

– Надеюсь, Вы понимаете, Татьяна Александровна, что Ваше поведение недостойно звания юриста. У Вас только один вариант выйти без потерь из этой истории – положить удостоверение адвоката мне на стол, прямо сегодня… Если же у Вас нет такого желания, я завтра же соберу коллегию адвокатов, и мы всем коллективом все вместе обсудим сильные и слабые стороны Вашего литературного таланта. Вы меня должны благодарить, за то, что я не стал раздувать скандал из этой дурно пахнущей  истории… У начальника СИЗО прямо руки чесались обнародовать Ваше творение…

Голос говорил что-то ещё, но она уже не слушала. Встала со стула, стараясь двигаться как можно аккуратнее, достала из сумочки адвокатское удостоверение, положила его на краешек стола и медленно вышла из кабинета…

Дальнейшие события гораздо менее интересны, чем наша история. Татьяна покинула коллегию адвокатов, и знакомые надолго потеряли её из виду. Александр от нового защитника отказался и на суде защищал себя сам – иногда не совсем грамотно, иногда слишком эмоционально. Он получил пожизненный срок.

Про любовную историю адвоката и подзащитного в СИЗО какое-то время ходили разные слухи и истории, одна невероятнее другой, но через пару месяцев они приелись и подзабылись, вытесненные другими тюремными происшествиями и новостями.

…Прошло несколько месяцев. Александр привыкал к жизни в зоне, обживался, обустраивался. Однажды он взял в тюремной библиотеке Библию и всё чаще заглядывал в неё, читая небольшими отрывками. Это чтение помогало ему не свихнуться, в какой-то степени примиряло со страшной правдой, с жизнью без будущего.  Ему никто не писал, никто не присылал посылки. Родители давно умерли, жена сбежала ещё после первого суда, друзей никогда и не было настоящих… Ждать весточки было неоткуда.

Но однажды ему принесли письмо.

В письме лежал сложенный пополам листок в клеточку, как будто вырванный из школьной тетрадки. А на нём мелким бисерным почерком было написано стихотворение.

…Я грешная сегодня, я шальная,

Забывшая про стыд и предрассудки,

И жаждущая страстно той минутки,

Когда забудусь, твоё тело обнимая.

Не те себя навязывали мне,

Я не хочу их, мне чужих не надо!

Глаза закрою и тебя представлю рядом…

Любимый, мне плевать, что ты в тюрьме!

Не только с телом – я с душой твоей сольюсь!

От этого совсем срывает крышу…

Не говори мне «тише» – пусть услышат!

Как я люблю тебя! Как жарко отдаюсь!

Решеткам и ментам не запретить

Тебя хотеть, тебя желать, тебя любить…

Александр посмотрел на конверт, в котором пришло письмо. Конверт был с обратным адресом. Но это уже совсем другая история…

Вероника

Меня посадили, когда я был уже вполне взрослым, состоявшимся мужчиной. С целью в жизни, с очередной красавицей-женой, с вызывающей зависть коллег недвижимостью, с большими планами.

Всё рухнуло в один миг. И не то, чтобы меня «невиновным» упекли, нет, было конечно за что. Но вот только срок дали – мама не горюй! – настолько несоразмерный моим незаконным выкрутасам, что я почти два года после суда не мог прийти в себя.  За это время случилось многое: и недвижимость уплыла неведомо куда, и красавица-жена сбежала, и друзья молча исчезли один за другим…

Но всё это вызывало в душе лишь лёгкую досаду, потому что в ней полыхал совсем другой огонь – ненависть и жажда мести. Все эти огненные порывы были направлены в сторону лишь одного человека – следователя, который вёл моё дело. Имя «Илья Зиновьевич» было выжжено на душе кровавым тавром и вызывало приступы жгучей лихорадки.

Именно ему я ставил в вину, что вместо одной статьи, по которой я мог получить максимум 7 лет, в моём деле «выросли» целых пять, включая особо тяжкие. Суд оценил мастерски составленный следователем «букет» на двадцать лет…

Двадцать лет!!!