День темнее ночи

Глава 1

День темнее ночи

Глава I

1

В детстве, когда меня спрашивали кем я хочу стать, я всегда отвечал одинаково: купцом. Казалось, что купеческая жизнь беззаботна и полна увеселений. Если бы мне кто-то тогда сказал, что я буду гробовщиком, я бы плюнул тому в рожу. Но я гробовщик.

И да, денег не хватает, поэтому приходится совмещать с другим ремеслом. Я еще и палач.

Дети, бывает, меня боятся на улице. Особенно, когда иду в моем рабочем фартуке, с которого Тильда пятна не может отстирать и орет на меня надсадно:

– Старый хрен! Опять пятно посадил. С тобой выйти в город стыдно.

Не пойму почему стыдно. Работаю я за двоих. Квашу мало. А всё не хорош.

Посадник, тоже:

– Всё у тебя не так, Вуль, то веревки лопаются, то крестовины ломаются.

– Как же может это быть, Ваша милость, – отвечаю ему. – Не сам я верёвки покупаю, спросите тех, кто мне гнилые берёт. А крестовины тоже, если не толстяк, то плотник виноват.

А он не проникается обычно моими оправданиями. Всё своё на уме. Заладит и вот одно и то же, как Тильда.

Я ему говорю:

– Пойдёмте смотреть на складе.

А он только:

– Времени нет. Но ты разбирайся, чтобы не было потехи. А то не поймёшь тебя шут или палач.

– Ваша Милость, перепутали. Я гробовщик и палач, а не шут.

Так его поправил, а ему не нравится.

– Иди, – говорит, – с глаз моих вон, гробовщик.

Осенью помню случай был. Бабу одну я вешал. То ли воровка она была, то ли нет. Повисла и потекли нечистоты с неё. Ну бывает такое у людей, когда их вешают. Только немного на меня попало в тот раз. Вот тогда я страху натерпелся. Тильда думал меня в мой же гроб вгонит, для той бабы приготовленный.

– Ладно, – говорит, – кровь стираю, так теперь ещё и это.

Чуть не сгноила меня.

2

Надысь приходит ко мне мужик и говорит:

– Гроб хочу необычный.

Мужик и сам необычным мне показался. Весь бледный, как мука. Под глазами круги черные. Как будто не спит по ночам. Нос острый был у него и губы какие-то синеватые.

Чем-то мне напомнил висевшего у меня на той неделе, только тот не двигался уже.

Я спросил у него:

– Необычный, это какой же гроб будет?

У меня не так уж много опыта в необычных гробах. Ну прямоугольные всё, да один раз был почти квадратный под клиента. А этот мне:

– Хочу чтобы в нём два места было и в высоту высокий чтобы был.

Я тогда задумался. Как будто он мне загадку загадал.

– Что, – говорю, – такое значит для вас “высокий”? Может лучше вам к строителям обратиться? Они вам срубят.

Он на меня посмотрел так странно. Как мать смотрела, когда я ей говорил, что купцом буду. Говорит:

– Высокий, это чтобы друг на друге там лежало два человека.

Я ещё раз репу почесал, говорю:

– Ну ведите второго тогда, будем меряться.

Он, видать, обиделся, говорит мне:

– Как это “ведите”, если они оба почили уже?

– А не хотите, – говорю, – взять два обычных?

Это ж и усопшему ясно, что сильно дешевле.

– Я вам говорю, мне нужен не обычный, а сдвоенный по ширине и высоте. Вы можете такой сделать или нет?

– Знали бы вы, что я сделать могу за деньги… – сказал я.

– Ну, вот поедем к нам тогда. Замерите и цену оговорим.

Посадил меня на телегу, сам лохматкой правит. Едем. Решил он меня через кладбище повезти. Луна полная светила.

А я сижу и ёрзаю. Думать начал, что там за покойники, которых надо в таком гробу хоронить. Извёлся весь. Вдруг он спрашивает:

– Нечисти не боитесь?

– Боялся в детстве. А как работать стал, теперь меня самого так, бывает, назовут.

– А о том, что после похорон, бывает, покойники встают из могил, слыхали? – спрашивает, а сам лошадку нахлестывает, чтоб быстрей шла.

Я тут, слегка оторопел, не ждал такой вопрос. Отвечаю ему:

– Слыхать то слыхал, да не видал таковых. – Рука тут что-то затряслась. – Тем более, что второй раз за гробом не приходят ко мне. Так посему разумею, что сказки это.

– А я вот видел, как перед похоронами шевелилась крышка гроба у деда, – он оглянулся, а глаза у него прям мне в душу смотрели куриными яйцами.

– Да это газы, поверьте моему опыту, – говорю. – Они ещё и не такое делают опосля смерти-то.

– А если глаза открываются у мертвеца? – спросил он вдруг. – Это что значит?

– Учил меня дядька Сотер, так вот он говорил, если у покойника глаза открылись до укладки в гроб, значит хочет, чтобы быстрее уложили.

Он тут встрепенулся весь. Спину распрямил. Оглядывается на меня и говорит:

– А если после?

– А если в гробу глаза открылись, говорил Сотер, значит гроб ему не нравится, нужен подороже. Ну, да это не ваш случай, как вас величать?

Он опять на меня оглянулся своими зенками. Пробежался, значит по мне ими.

– Вита́ром меня зовите, дядя.

– А вы меня можете Вулем кликать.

И поехали за город в лес. Едем-едем. Я, спохватился, вдруг, говорю ему:

– Обратно тоже отвезёте?

– На рассвете.

– А что же я жене скажу? – я тут струхнул как приговорённый, лицо похолодело, думаю белее этого мужика стал. – Она у меня станет страшнее любой нечисти, если я дома не буду ночевать.

– За это не беспокойтесь, Вуль. Я вас доставлю и ей всё объясню.

3

Подъехали мы к одинокому дому в какой-то глуши. Час езды по лесу, вестимо, до него был. А дом чёрный оказался. Я таких и не видал.

– Вы, – говорит, – тут постойте, у крыльца. Я лошадь загоню и приду.

Заехал за́ угол. Тут как за тем же углом вой раздался. Я подумал, что дожидаться мне его лучше в доме, пока вторым не сожрали. Сбёг на крыльцо. Дверь открыл, вошёл. Бац! Мне по башке. И я упал.

Очнулся уже когда светло было. Правда светло на улице, а окна зашторили так, что в комнате хоть свечки жги. Смотрю, комната не моя. Вспомнил, как было ночью.

Кричу:

– Эй, хозяин!

Тут девка вышла в сорочке.

– Спит он.

– Он меня домой обещал отвезти утром. Давно рассвело то? – спрашиваю, а сам уже на карачках перед Тильдой ползаю.

– С час как, – отвечает.

Пригляделся, а девка тоже бледная и с синяками.

– Кто меня огрел то вчера?

– Ой, простите Вуль. Я думала это нечисть лезет в дом. Там ведь как завыл кто-то, – она испуганное лицо сделала. – Я скалку взяла, ну и…

Через какое-то время появился Витар. Я девке говорю:

– Вы бы срам прикрыли. А то мне не по себе от такого знакомства.

Мало того, что сам на кровати лежал в тот момент.

Она вышла. Витар говорит мне:

– Вы уж её простите. Ненарочно она вас приложила.

– Я зла не держу. Токмо голова болит. Может настой какой у вас есть для облегчения? – голова и правда болела.

Надеялся я, что плеснут они мне хотя бы реповухи с полстакана. Но он мне принёс кружку какой-то жижи с травищей.

“Ну, – думаю, – сам напросился!”

Пришлось полстакана отхлебать из вежливости. Гадость та ещё оказалась.

Витар увидел, что я стакан поставил уже, говорит:

– Сейчас про свою боль забудете.

А я подумал, что забывать то не надо бы. Надо бы чтобы прошла она.

– Главное, чтобы ничего другого я не забыл после вашего зелья, – всегда главное подмечать стараюсь.

Он улыбнулся, зубы у него такие крупные оказались. И говорит:

– После него даже покойники ничего не забывают, – и засмеялся глубоко, как будто гроб закопали только на половину глубины. У меня мурашки по спине пробежали, как вспомнил, что мой гроб со своим покойником одни увальни так прикопали, чтобы могильщикам не платить.

Тут девка вернулась, я глядь, а она в белый саван завернулась, одно лицо торчит.

– Я, – говорит, – ничего лучше не нашла. Меня можете звать Ба.

– Хорошо.

Сказал и вспомнил, как свою бабушку хоронил в таком одеянии.

– Сквозит, что ли у вас? – трясусь что-то весь.

Витар говорит:

– Пойдёмте мерки снимать.

– Ведите! – не терпелось уже.

В подвал пошли. Темно, даже ни лучика. Я говорю:

– Свет бы не помешал.

Чую, за рукав кто-то меня взял и говорит голосом Витара:

– Вы ошибаетесь.

Что это такое значило, я не стал переспрашивать. Думаю болтать пора прекращать, да домой быстрей ехать.

Привели меня куда-то к двери. Открылась она и свет глаза мне уколол. Свечек десятков пять горело вокруг. Проморгался, гляжу, а там кровать широченная, а на ней на спинах лежат два мужика и две бабы. Все в новых платьях и чоботах. Словно спят.

– Ну, давайте! – говорит Витар, а у самого в глазах пламя отражается, как будто и не от свечек.

– А что давать, Витар? Я сюда на замер приехал.

– Так, давайте замерять! – повторяет.

Вот те раз. Я подумал, как тут замерять, если лежат то они в один ряд.

Говорю ему:

– Так они лежат у вас неправильно. Эх, так и вижу каждого в отдельном гробу.

Смотрю, у одной бабки челюсть открылась. Тут меня как осенило. Злость как затрясла всего. Я говорю:

– Вы что ж делаете такое? Четырех покойников закрыли и свечек столько зажгли! Да у вас дом скоро взлетит на воздух. Этого хотите? Я сюда не погибать приехал. У той вон газ только вышел, запах чуете? Вытаскивайте всех наверх и меня первого. Наверху мерять будем.

Мне то жизнь еще дорога. Там такой смрад был, такие свечки!

В общем, вышел я с комнаты опять в темноту подвала. Если б знал как, то поднялся бы в дом сам.

Чувствую, снова под локоть кто-то меня взял и ведёт.

– Не передумаете? – слышу голос Бы.

– Нет.

Вдруг наверху какой-то шум раздался, словно упало что-то. Посуда какая-то забренчала.

– У вас еще кто-то там? – спрашиваю.

– Нет никого, – говорит. – Я вас наверх подниму, а потом мы с Витаром будем таскать родителей, вы уж наверху в доме будьте.

А мне куда было деваться. Вывела она меня наверх. В кресло я уселся. Ждал ждал. Слышал, как они волокли иногда кого-то. Долго воро́хались с теми покойными.

Наконец, дождался я Витара. Вошел в комнату, сам трясется, видимо от усталости. Изо рта воздух со свистом выходит.

– Мастер Вуль, будьте добры приняться за дело. Все готовы. Ждут только вас.

А я знаю эту шутку, ответил ему:

– Им же торопиться некуда. Пусть ждут.

Он меня под локоть взял и повел опять куда-то.

В спальню, значит, ввёл. Гляжу, а на кровати, на том же сиреневом покрывале лежат точно так же все четверо.

– Ладно хоть свечки не зажгли, – сказал я. – Неправильно же лежат опять.

– Слушайте! – гляжу на Витара, а он как-то постарел словно. Морщины какие-то заметны стали. – Мастер Вуль! Какая вам разница, как их измерять? Это, разве меняет дело?

Я негодовал. Непонятливый клиент, оказывается. Ну да, за непонятливость беру дороже.

– Это им, – показал пальцем на мертвецов, – разницы нет, как их мерять будут. А мне для точной работы надо понимать ширину и высоту.

Смотрю, зачесались оба. Задумались.

Витар говорит:

– Неловко нам при вас их тут переворачивать. Вы уж будьте добры пока подождать за дверью.

Вышел я, дождался, пока управятся. Тихо так управились. Словно их покойники сами перелегли. Никто даже не стонал.

Захожу, а мужики рядом лежат на кровати. Сверху бабы на них. Все четверо на спинах.

– Так будут в могиле покоиться? – спрашиваю.

Любопытство раздирало меня. Что такое они выдумали.

– Головами все на запад лягут, значит?

Гляжу, опять закумекали.

– А как лучше?

Во дают. Нашли кого спросить.

– Я думаю им уже лучше не будет, – говорю. – Надо бы правильно это сделать. Вы им велите перелечь, как надо, – я часто так шучу, иногда смеются.

Ба встрепенулась, глянула на Витара. Он на неё. Оба на меня глаза выпучили.

– Мастер Вуль, выйдите еще раз. Сейчас сделаем, как надо.

Возвращаюсь. Бабы перевёрнуты. На мужиках сверху, но лицами. Лицом к лицу, значит.

Измерил, узелки на тесёмках завязал под размеры гроба. Говорю, напоследок:

– Получается не двойной гроб будет, четверной. Точно четыре обычных не возьмете? А то я бы вам пятый в подарок бы принёс. Детский.

Они снова переглянулись.

– Мастер Вуль! Что скажете о возможной цене такого, не просто необычного, а необычайного гроба? – задал мне вопрос Витар, как-то скалясь нервно.

Я прикинул, что раз такой большой дом, значит денежки должны водиться.

Говорю:

– За кубарь сделаю.

У него лицо скривилось, словно я его по ошибке в петлю тащу.

– Помилуйте, ведь на чужом горе наживаетесь.

Вот насмешил меня. Мне такого никто до него не говорил.

– Не наживаюсь, а живу с горя. Если горя нет, то голодаю. А помиловать в нашем деле уже поздно. Это к смерти альбо к судье надо было на поклон идти.

– Может за пятьдесят сделаете? – Ба вылезла, глазёнки чёрные, большие моргают.

– Послушайте, – говорю им, – за пятьдесят я вам мог бы продать четыре готовых гроба. Но вы не хотите.

– Ну, а если наш материал будет?

– Если можете мне доски дать, из которых гроб вас устроит, тогда за восемьдесят грошей готов.

– Нет. Доски мы пилить не можем. Тут брёвна только. Мастер Вуль, мы согласны на кубарь, но там ещё нужны будут петли на крышке и замок.

– Это сами мне принесёте, пристрою.

4

Привёз Витар меня домой. Договорились, что за три дня управлюсь. Как они там будут держаться столько, я спрашивать не стал. Лишь бы дом их не сгорел, пока я заказ делаю.

Тильда как меня увидит, как заведётся:

– А, явился, блудный пёс! – слез с телеги Витар и к ней.

А она взвизгнула, да как понеслась от него по улице. Я думал потерял жену. Вечером вернулась.

Говорит:

– Тот мужик с какой работы был?

А я ей:

– Тебе спать спокойнее как будет, если он от палача или от гробовщика?

Заревела, дурёха. Прижалась ко мне.

– Заказчик это, – говорю,– и гроб не себе заказывает.

– Страшный он какой-то! – сказала Тильда, всхлипывая. – Будто помер уже.

– Ты, ведь, даже не поговорила с ним. Вполне разумный мужик.

А у нее пальцы мне спину сжали, как когти. Говорит:

– И что же надо ему?

– Гроб для четверых.

Что тут началось. Она как рыба на берегу хватала ртом воздух. Потом воду пила. Сидела, опустив голову. Вокруг стола прошлась и говорит:

– Что за гроб для четверых?

Я тоже подумал немного. Чтобы ей дать успокоиться. Отвечаю:

– Обычный гроб, только там будут четыре покойника лежать. Всего и делов.

– Да это же чертовщина какая-то! – Воскликнула. Кулаки сжались у неё. Я от этого чуть сжался тоже. – Ты согласился или еще не успел?

– Согласился сразу, даже цену не спрося. Ты же меня знаешь. Я работу люблю.

– Ах ты, гад! Не подумал про меня опять? Ладно дети, выросли уже. А нам то эти деньги держать в руках. Мало страдаем! – и пошла на меня.

Я от нее вокруг стола. Говорю:

– Так ведь не простой заказ. Кубарь целый прошу за него.

Она ходить перестала за мной. Села опять. Потом как взвизгнет:

– Смерти моей хочешь? Уже и гроб, небось, для меня припас? – слезьми грудь обливает. – Да их быстрее надо с рук скинуть, а ты такую цену заломил!

– Что ж мне, задаром работать?

– На такой работе, да еще задаром?! У-у-у! – кулаком мне погрозила и ушла в кухню.

Глава 2

Глава II

1

На следующий день едва я стройку затеял, достал тесёмки с узелками, приходит судейский, в своём колпаке, как всегда.

– Мастер Вуль, завтра будет убийца. Работать выходите.

– Ну ладно, – говорю, – раз такое дело. Выйду.

Только с гробом заказным – беда, придется вечерами теперь его колотить. А то и не успеть.

– Посадник велел вам передать, чтобы плаху проверили заранее.

– Всё бы ему передать. Не доверяет мне. Не боится, пускай! Не треснет!

И он ушёл.

А я думаю, раз завтра выходить, значит мне надо одетым быть, как подобает. Чтоб видели все, что я на работу вышел, а не просто так стою зеваю там.

Собрался проверить после обеда всю одежду. Думаю, сперва с размерами дна определюсь.

Растянул на полу тесёмки с шириной и длиной гроба. Прикинул, сколько досок надо на одно дно. Оказалось шесть, не считая поперечных. Выпилил. Разложил.

– Эх, – думаю, – Це́лую дверь придется сделать. А с крышкой, так целых две. Надо было в плотники идти.

Выложил, в общем, я доски для дна и решил топор поточить, как дядька Сотер, покойный, мне наказывал.

– Топор всегда должен быть острым, – говорил он, скребя ногтем по лезвию.

Я в первый год работы на себе познал его правоту. Был случай один, после которого я всегда накануне точу топор.

Баба одна князя обругала из толпы. За это по закону положено было ей голову откинуть. Она думала, не заметят, кто кричал, а какой-то мужик взял да и вытолкал её из толпы прямо к дружинникам.

Судейские дело обстряпали быстро. В таких делах они не тянут. Меня вызвали с надбавкой за срочность.

Я фартук накинул, топор схватил и бегом на Рыночную площадь.

Там уже и помост готов. Народ кружит вокруг. Как вороны. Только вороны после казни кружат, а люди до. Достал я свою колоду из тачки, поставил на помост. Топор к ней прислонил. Стою, красуюсь.

Баба тут с мужиком под ручку гуляет. Рожу скривила, как харкнет в мою сторону. Ну, да я высоко, плюй, не плюй… Кричит:

– Чтоб и тебя так разрубили, червяк компостный.

Мне это в душу так запало.

– Чего это, – думаю, – компостный. Обычный. Такой, как все.

Народ собираться стал потихоньку. Думают, не зря палач на рабочем месте, как цапля на болоте, стоит. Почуяли зрелище. Тянутся и тянутся. Многие зыркают на меня недобро так. Словно я им гнилые гробы втюхал.

Вдруг, гляжу, ведут преступницу. Руки цепью скованы. Идёт в окружении четырёх дружинников. Видно, что черные им обещает напасти. Но они ничего, ребята крепкие. Зазря с бабами не воюют. Тем более, она худая, как доска. Такую и пальцем то перешибить можно. А тут я с топором, который больше неё весит. Неловко стало как-то.

Подвели её, подсадили, значит, ко мне. Топор я от плахи убрал. Прислонил к ноге. Из первого ряда кто-то крикнул:

– Смотрите! Сейчас она его съест!

Народ давай ржать. Я глянул на девку. А она на меня вылупилась, не моргая. Как будто ей веки к бровям пришили.

– Чего, – говорю, – смотришь на меня так? Словно не ты сегодня здесь главная, а я!

А она, как на меня напустилась, прям как змея на жертву. Как зашипела:

– Ах ты… Слизняк вонючий! Да чтоб твою бабку… грели на сковородке… вместе с тобой!

Толпа ржёт, как стадо коней. Вроде не смешно. Вижу, девка вся переживает. Трясет её. Я Тильду обнимаю обычно в такие минуты. А на работе не позволяю себе чувств. Всё-таки не зря придумали разделять дом и работу. Не знаю, если б Тильда была на месте той девки, обнял бы я её или нет.

Тут судейский вышел, приговор огласил. – Покайся, – говорит, – последнее слово молви!

Она затряслась так крупно.

– Ах ты плесень седая! – так прямо его и назвала. – Тьфу! Кукарекай дальше теперь!

Гляжу, а у судейского плевок под глазом. Ну, не мне одному оплёванным работать. Он утёрся и мне кивнул. Я топорик взял, подошел к ней. Говорю:

– Девочка, ну это же запомнят. Всё ведь ясно уже.

– Да ты… Ты… – слёзы ручьями. Давится ими.

Я обухом вниз топор на руки взял. Глажу его, как котёночка. Говорю ей спокойно и ласково:

– Ты, доча, ложись смирно на колоду, да шейку постарайся вытянуть. А я уж быстро тебя.

Однако, моя молодость и забывчивость мне урок предподали. В плешь мне камень прилетел на втором ударе топора. А после третьего я уже в синяках и мусоре был.

Домой явился. Тильда орёт, как свинья обожжённая:

– Что ты со мной делаешь, скотина? Опять напивался в подворотне с друзьями?! Весь грязный пришел, да еще побитый.

Поругала меня жена. Потом подлечила чуток бальзамом синяки.

2

Ну и чтобы топор острый был, как Сотер и жизнь научили, к срочной казни начал я его точить сразу после обеда. Да и чего не поточить, если накормлен у заботливой жены. Моя Тильда, она как: сперва поколотит, а потом поухаживает. Знает, что мы с ней, как гроб с крышкой.

Расточил, значит топор. Отужинали с женой. Она на работу побежала. А я дома остался. Думаю, пора гроб делать дальше.

Колочу дно гвоздями. Сделал. Думаю, надо крепость проверить. Хлипкий гроб он как дырявые портки: того и гляди покажет, что не до́лжно.

Стук слышу, идёт от входной двери. Ну, что делать: бросил опять работу. Открыл. Навозом свиным пахнуло с улицы. Такая уж наша Весёлая. Стоит мужик. Высокий, в сапогах до колена и шляпе, из-под которой лица не видно.

– Вы, – сипит, – мастер Вуль?

А я говорю:

– Вам какой мастер нужен, гробовщик или палач?

Молчит. Чувствую, глазами колет меня.

– Гробовщик.

– Похоронили свои сомнения? – шучу. Он плечи скукожил чего-то. – Сейчас я его позову.

Закрыл я дверь. А сам в окно тихонько из-за занавески решил посмотреть, что делать будет. Смотрел я, смотрел… хоть бы слепень на него сел, чтобы отогнал. Нет. Даже не двинулся. Ждал своего мастера.

– Ну, – думаю, – пора гробовщику появиться.

Остатки волос руками разгрёб в стороны. Дверь открываю. Говорю:

– Здравствуйте, милейший! Я мастер Вуль, гробовщик. Вас как величать? Пожалуйте в дом. – Посторонился, рукой указую ему, чтоб входил.

Он вошёл дёрганой походкой. Шляпу не снимает. Видать не из наших краёв. В Невокке-то не принято дома в шляпах ходить.

– Зовите меня Ка́виус, – голос был у него, как скрип виселицы под покойником. Запахло тут, как из могилы.

– Зачем пожаловали? Ужели гроб вам нужен? – дай думаю его зубы гляну.

Даже не улыбнулся. Холодный, как покойник. Знаю таких.

– Как раз наоборот, мастер Вуль! – странно сказал. – Я сам в нем не нуждаюсь и вас приехал отговорить его делать.

Тут я что-то недопонял, кажется. Говорю ему:

– Вы не заказываете, я – не делаю. Это же просто. Могли не приезжать, и всё. Я бы не делал. Раз приехали, ладно. Никакого вам гроба. – А сам подумал, что раз он ехал, то, наверное, издалека, и надо хоть за стол пригласить. Говорю:

– Может по стакану перед обратной дорогой? – Я один не люблю пить, а с компанией Тильда разрешает.

Он головой замотал. Я надеялся, шляпа слетит, увижу хоть глаза. Но нет. Сидит, как приколоченная. А мужик даже не повернулся к выходу.

– Где, – говорит. – присядем для разговора?

– Да вот, в кресло водружайтесь, я на скамье посижу. – Ляпнул ему, а сам думаю, надо хоть как-то образ умельца подкрепить. И добавил ему: – Это кресло я сам сделал. Из остатков гробовых досок.

Уселся он. Шляпу низко наклоняет. Не сильно я таких люблю. Работаю обычно с теми, кому скрывать нечего. А этот мне спину кропит. Сидит и ждёт чего-то.

Я говорю:

– Я бы принёс стаканчики-то, с ними обычно лучше разговоры клеятся.

Он, вижу сглотнул. Может жажда его мучила, только воды я ему предлагать не хотел. Сам пусть просит её. Мне реповухи хотелось.

– Нет! – снова меня остановил. – Мастер Вуль, вы меня не поняли. Я хочу вас предостеречь от изготовления гроба, который у вас заказали вчера.

Я онемел. В горле тоже пересохло. Стал мозгой скрипеть, кто ему разболтал. Кроме заказчиков, неоткуда ему было знать. Тут лишь я и Тильда знали, да она таких боится, как обыватель виселицу.

Тут я на его руки глянул. А у него они белые, а ногти все грязные и длинные такие. У меня чего-то комок к горлу подкатил. Сердце застучало. Ну думаю, заболел. Придётся отлёживаться после сдачи заказа.

Подышал я немного. Вроде ничего. Надо было понять, о том ли он говорит, о чем я думаю.

– Я, – говорю. – Не брал вчера заказы. Вы, наверное, что-то путаете.

– Мастер Вуль, вы даже ночевали у заказчика. Не надо вам делать для них этот гроб.

– Я, – говорю, – уже задаток взял. Дно уже готово. Из могилы возврата нет. Понимаете?

Он зубами заскрежетал вдруг. Говорит:

– А вы уверены?

– Я сколько на свете живу, а не видал, чтобы даже из гроба кто-то встал. Не говоря уже про тех, кто там на глубине лежит. Ладно, если спящего случайно кладут в гроб, он крышку выбьет, и то не каждую. А уж из под земли, куда ему вырваться. И живому никак, а дохлому и подавно.

– Нет, – палец вверх поднял. – Вы не поняли. Я прошу вас не делать гроб.

– Ну вы же знаете, что я даже ночевал там. Я не могу теперь его не делать.

Он хлопнул рукой по поручню кресла.

– Вы верите в приметы, мастер Вуль? – ногтем постучал пару раз по дереву.

– Опять вы за свое? – еще немного и пришлось бы его вытолкать из дома. – Ну, возвращаться – плохая примета. Эту слышал. Но из могилы не возвращаются. Это моя примета. Что там еще есть? Чёрная кошка – это беда.