Первая Пуническая война

Рассказ о том, как злобные карфагеняне приносили в жертву своих детей, стал хрестоматийным. Ужасное святилище-некрополь тофет, раскаленная медная статуя Молоха, впавшие в исступление полубезумные жрецы, грохот барабанов…. Но мы никогда не должны забывать, что все письменные источники, откуда мы берем информацию о Картхадаште, были написаны злейшими врагами пунийцев – греками и римлянами. Альтернативной точки зрения на события нет, историю пишут победители, так всегда было, есть и будет. Однако и среди нагромождений лжи можно найти информацию, которая позволяет по-другому взглянуть на ситуацию. По поводу жертвоприношений Павел Орозий написал так: «Известно, что некогда у карфагенян в жертву приносили людей, но скоро дурное предубеждение было оставлено» (IV, 21, 4).

При этом человеческие жертвоприношения практиковали те же римляне и греки. Перед Саламинской битвой эллины принесли в жертву богам нескольких родственников Ксеркса, а римляне во время нашествия галлов в 225 году до н. э. зарыли на Бычьем форуме живьем двух греков – мужчину и женщину и двух галлов, тоже мужчину и женщину (Plut. Marcell. 3). Ситуация зеркально повторилась после разгрома римской армии при Каннах: «повинуясь указаниям Книг, принесли необычные жертвы; между прочими галла и его соплеменницу, грека и гречанку закопали живыми на Бычьем рынке, в месте, огороженном камнями; здесь и прежде уже свершались человеческие жертвоприношения, совершенно чуждые римским священнодействиям» (Liv. XXII, 57). В свете приведенной выше информации Плутарха, рассказ Ливия особого удивления не вызывает.

Но дело даже не в том, приносили карфагеняне человеческие жертвы или нет, мы видели, что подобная практика существовала у эллинов и квиритов. Цена вопроса – насколько массовым было это явление. Данные археологии опровергают утверждения враждебно настроенных по отношению к карфагенянам греческих и римских историков. В книге французского исследователя Э. Дриди «Карфаген и Пунический мир» убедительно доказывается, что в Картхадаште не было никаких массовых жертвоприношений маленьких детей. Это было подтверждено раскопками на тофете Карфагена. Их итоги для сторонников греко-римской версии истории легендарного города, были неутешительными: «исследованиями, проведенными в институте судебной и социальной медицины в Лилле, было выявлено, что большая часть субъектов имела возраст от пяти месяцев внутриутробной жизни до нескольких недель после рождения. И, таким образом, ученые пришли к выводу, что тофет был местом погребения мертворожденных детей и детей, умерших вскоре после появления на свет»[19 - Дриди Э. Карфаген и Пунический мир. С. 283–284.].

Вывод, который делает Э. Дриди, вполне закономерен: «согласиться с постоянным, систематическим и массовым характером этих ритуалов в том виде, в каком их описывали классические авторы, означало бы оказывать больше доверия внешним источникам, чем конкретным материальным данным пунической археологии»[20 - Там же. С. 285–286.].

Сказки о том, как карфагеняне массово убивали своих детей, оставим на совести тех, кто их сочинил.

2. Армия и флот Карфагена

Об армии Картхадашта нам известно очень немного. И если благодаря свидетельствам античных авторов и археологическим находкам о военных организациях Рима и эллинистических государств информации более чем достаточно, то о вооруженных силах Карфагенской державы данных очень и очень мало. Связано это с тем, что вся литература пунийцев была уничтожена, а греческие и римские историки не считали нужным рассказывать в подробностях об армии своих врагов. Но определенные сведения по данному вопросу можно найти в книгах Полибия и Тита Ливия, а также трудах Диодора Сицилийского и Плутарха. Попытаемся разобраться в этом вопросе.

Элитным подразделением армии Карфагена и ее ядром был Священный отряд. В нем насчитывалось 2500 воинов, это были местные богачи и аристократы, отличившиеся на полях сражений (Diod. XVI, 80). Во время битвы Священный отряд сражался на правом фланге армии, защищая командующего (Diod. XX, 10). Невольно напрашиваются параллели с Элладой, где заслуженной славой пользовались спартанские гиппеи или Священный отряд из Фив.

Другой важной составляющей пунийской армии было гражданское ополчение Карфагена. Об этом свидетельствует описание Плутархом построения карфагенской армии в битве при Кримиссе[21 - Битва у реки Кримиссы произошла в 341 году до н. э. на острове Сицилия. Армия сицилийских греков под командованием Тимолеонта нанесла сокрушительное поражение карфагенской армии.]: «впереди – запряженные четверкой грозные боевые колесницы, а за ними десять тысяч гоплитов с белыми щитами. По богатству вооружения, медленной поступи и строгому порядку в рядах коринфяне догадались, что это сами карфагеняне» (Tim. 27). Если вместо колесниц вписать боевых слонов, то перед нами будет классическое построение армии Картхадашта эпохи Пунических войн.

Обратим внимание на снаряжение воинов карфагенского гражданского ополчения: «тело у них было защищено железным панцирем, голова покрыта медным шлемом, и, выставляя вперед огромные щиты, они легко отбивали удары копий» (Plut. Tim. 28). Впрочем, во время этой достопамятной битвы тяжелое вооружение пунийских пехотинцев сыграло с ними злую шутку: «Карфагенянам, вооруженным, как уже говорилось, отнюдь не легко, но закованным в панцири, мешали и грязь, и насквозь промокшие хитоны, которые, отяжелев, стесняли движения бойцов; греки без труда сбивали их с ног, а упав, они не в силах были снова подняться из грязи с таким грузом на плечах» (Plut. Tim. 28). Насколько данное снаряжение было распространено среди карфагенян к началу Первой Пунической войны, сказать затруднительно. В целом же граждане, хорошо проявившие себя на военном поприще, пользовались среди соотечественников заслуженным уважением: «в Карфагене… говорят, считается знаком отличия украшение, состоящее из колец по числу проделанных походов» (Arist. Pol. VII, II, 6). Однако со временем гражданское ополчение Карфагена стало собираться только в том случае, если опасность угрожала непосредственно самому городу. В заморских походах эпохи Пунических войн ополченцы практически не участвовали, для Карфагена пришло время наемных армий. Сами карфагеняне служили теперь преимущественно на командных должностях.

Командовали армиями представители аристократических родов, которых выбирало народное собрание, но именно здесь и крылась мина замедленного действия, которая могла рвануть в самый неподходящий момент. Потому что настоящим бичом карфагенской армии стала некомпетентность высшего командного состава. Вновь обратимся к Аристотелю. По его авторитетному мнению, проблема заключалась в самом государственном строе Картхадашта: «Всего же более отклоняется от аристократического строя в сторону олигархии карфагенское государственное устройство в силу вот какого убеждения, разделяемого большинством: они считают, что должностные лица должны избираться не только по признаку благородного происхождения, но и по признаку богатства, потому что необеспеченному человеку невозможно управлять хорошо и иметь для этого достаточно досуга. Но если избрание должностных лиц по признаку богатства свойственно олигархии, а по признаку добродетели – аристократии, то мы в силу этого могли бы рассматривать как третий тот вид государственного строя, в духе которого у карфагенян организованы государственные порядки; ведь они избирают должностных лиц, и притом главнейших – царей и полководцев, принимая во внимание именно эти два условия» (Pol. II, VIII, 3). Командующих выбирали не за знания и опыт, а за знатное происхождение и богатство. Данный факт полностью объясняет, почему, обладая равными возможностями с врагом, карфагенские полководцы очень часто были нещадно биты на полях сражений. Пунийские военачальники боялись проявлять инициативу, вели себя либо излишне осторожно, либо слишком самоуверенно и при этом допускали грубейшие тактические ошибки. Деньги и славные предки не могли заменить талант полководца.

К началу Первой Пунической войны главную роль в армии Карфагена играли наемники. Плутарх дал очень верную оценку деятельности карфагенского правительства в этом направлении: «пользуясь обычно услугами наемников – ливийцев, испанцев и нумидийцев, – они расплачивались за свои поражения чужою бедой» (Tim. 28). Цицерон крайне негативно высказался по поводу того, что карфагеняне переложили ведение войн на плечи наемников, а сами сосредоточились исключительно на торговле. Оратор усмотрел в таком подходе к делу серьезную опасность для обороноспособности государства. Цицерон полагал, что «ничто иное не повредило в большей степени уже давно поколебленным в своих устоях Карфагену и Коринфу, чем эти странствия и рассеяние их граждан, так как они, из-за своей страсти к торговле и мореплаванию, перестали обрабатывать поля и разучились владеть оружием» (De re pub. II, IV). И если по поводу отсутствия интереса пунийцев к сельскохозяйственной деятельности Марк Туллий, мягко говоря, ошибся, то в остальном с ним невозможно не согласиться.

Полибий как истинный военный профессионал отметил положительные и отрицательные стороны столь массового использования наемников на службе государства: «Дело в том, что карфагеняне постоянно имели у себя на службе наемников различных стран и, составляя войско из многих народностей, добивались того, что наемники с трудом и нескоро столковывались между собою, повиновались начальникам и не были для них опасны; но карфагеняне попадали в гораздо большее затруднение, когда им приходилось увещевать, успокаивать и разубеждать наемников в случаях раздражения их, гнева и волнений. И в самом деле, раз этими войсками овладевают недовольство и смута, они ведут себя не как люди и под конец уподобляются диким зверям, впадают в бешенство… Войска состояли частью из иберов и кельтов, частью из лигистинов и балеарян, и лишь немного было полуэллинов, большею частью перебежчики и рабы; самую многолюдную долю наемников составляли ливияне» (I, 67).

О том, как были вооружены ливийские воины в карфагенской армии накануне Первой Пунической войны, точной информации нет. Можно допустить, что их снаряжение было похоже на доспехи и оружие греческих гоплитов, но это будет только предположение и не более. Косвенно это подтверждается свидетельством Плутарха: «У карфагенян же копьеметателей нет, и они привыкли биться короткою пикой, не выпуская ее из руки» (Marcell. 12). Не македонские сарисы, а именно копья. Соответственно и фаланга, в строю которой сражалась ливийская пехота, была дорийская, а не македонская. Впрочем, знаменитый карфагенский полководец Ганнибал, сын Гамилькара, критически относился к снаряжению тяжеловооруженной карфагенской пехоты и при первой же возможности перевооружил ее по римскому образцу (Polyb. XVIII, 28).

Гораздо больше нам известно об иберийских и галльских воинах, служивших наемниками в армии Карфагена. Юстин так охарактеризовал воинственных уроженцев Иберийского полуострова: «Тело жителей Испании всегда готово к перенесению голода и лишений, дух – к смерти. Все они ведут образ жизни суровый и экономный. Войну они предпочитают миру; если нет врага иноземного, они ищут врага в своей стране» (XLIV, 2). Рассмотрим вооружение и тактические приемы испанских воинов. Важную информацию сообщает Страбон, когда рассказывает о племени лузитан, проживающих на юго-западе Иберийского полуострова: «Действительно, лузитаны, как говорят, искусно умеют устраивать засады, выслеживать врага; они проворны, ловки, отличаются прекрасной маневренностью в строю. Они носят вогнутый вперед небольшой щит 2 футов в поперечнике, висящий на ремнях (так как у него нет ни колец, ни ручек). Кроме этих щитов, они вооружены еще кинжалом или ножом. Большинство носят льняные панцири, только у немногих кольчуги и шлемы с тремя султанами, остальные же носят шлемы из сухожилий. Пешие воины носят также поножи; каждый воин имеет несколько дротиков; у иных есть копья с медными наконечниками» (III, III, 6). В дальнейшем географ добавит ряд существенных деталей: «Иберы были, собственно говоря, все пельтастами и носили в соответствии с разбойничьей жизнью легкое вооружение (как я говорил это о лузитанах), употребляя только дротики, пращи и кинжалы. С пехотными военными силами у них была смешана конница, так как их лошади были приучены ходить по горам и легко сгибать колени по команде, когда это было нужно» (Strab. III, IV, 15).

Не обошел вниманием военные традиции испанцев и Диодор Сицилийский: «Самыми доблестными из иберов являются лузитаны, которые носят в сражениях совсем небольшие щиты, оплетенные жилами и очень хорошо защищающие тело по причине своей прочности: легко двигая этим щитом в битве из стороны в сторону, [воин] умело отражает любую пущенную против него стрелу. Используют они также снабженные крючками дротики целиком из железа, а щиты и мечи у них почти такие, как у кельтиберов. Цель они поражают метко и с дальнего расстояния, а удары вообще переносят стойко. Легкие и подвижные, они проворны и в бегстве, и в преследовании, однако в сражении в строю значительно уступают выдержкой кельтиберам. В мирное время они упражняются, исполняя легкий танец, который требует значительной силы ног, а на войне шагают, выдерживая ритм, и устремляются на врага с пением пеана. У иберов и особенно у лузитан можно наблюдать также особое явление: достигнув цветущего возраста, юноши, живущие в особой бедности, но отличающиеся телесной силой и храбростью, уповая на собственную отвагу и оружие, собираются в труднодоступных горах и, составив большие отряды, совершают набеги в Иберии и, занимаясь грабежом, собирают богатства. Эти действия они совершают с полным презрением ко всему: поскольку они имеют легкое вооружение и очень подвижны и стремительны, справиться с ними чрезвычайно трудно» (V, 34). Насчет подвижности испанцев Диодор не ошибся, перед битвой они исполняли ритуальные военные танцы: «Они вынеслись из лагеря, приплясывая по своему обычаю» (Liv. XXIII, 26). Иберийцы были прекрасно тренированными бойцами, воспитанными в местных традициях: «У них устраиваются состязания для легковооруженных, тяжеловооруженных воинов и всадников в кулачном бою, беге, перестрелке и в сражении отрядами» (Strab. III, III, 7). После смерти испанский воин удостаивается особых почестей: «У воинственного племени иберов вколачивают вокруг могилы умершего столько кольев, сколько он истребил врагов» (Arist.Pol. VII, II, 6).

Иберийцы были не только хорошими пехотинцами, но и великолепными наездниками, что позволяло им во время сражения сочетать оба способа ведения боя: «следующий обычай не является особенностью одних иберов: они ездят вдвоем на лошади, хотя во время битвы один из всадников сражается пешим» (Strab. III, IV, 18). На данный факт обратил внимание и Полибий: «В ведении войны наблюдается у кельтиберов следующая особенность: когда они замечают, что пехоту их теснят, то спешиваются и оставляют лошадей спокойно стоящими в строю: к концам уздечек они привешивают маленькие колышки, крепко вколачивают их в землю и таким образом приучают своих лошадей покорно оставаться в строю, пока седоки не возвратятся и не выдернут колышков» (fr. 95).

Еще один принципиальный момент. Если во время Первой Пунической войны испанцы служили в армии Карфагена исключительно как наемники, то во второй войне с Римом карфагенские полководцы будут просто призывать иберийские контингенты под свои знамена. Произойдет это благодаря тому, что в промежуток между двумя войнами пунийцы завоюют большую часть Иберийского полуострова и превратят его в военную и экономическую базу для похода на Рим.

Несколько слов об иберийских мечах. Мастерство испанских оружейников было высочайшим, они изготавливали продукцию отличного качества. Диодор Сицилийский восхищается оружием кельтиберов, поскольку оно «рассекает все, что встречается на пути, так что ни щит, ни шлем, ни кость не могут вынести удар из-за высокого качества железа» (V, 33). Испанцы использовали два вида мечей – иберийский меч с прямым двухлезвийным клинком, длиной около 75 см, и кривой меч фалькату (falcate) длиной 60 см. Изогнутый и прямой мечи различались балансом. Центр тяжести прямого меча располагался на уровне гарды или на несколько сантиметров выше, а кривой меч уравновешивался на середине клинка, поскольку предназначался для рубящих ударов. Прямой меч будет взят на вооружение легионерами во время Второй Пунической войны, об этом сохранилось свидетельство Полибия: «Кельтиберы сильно разнятся от других народов строением своих мечей, именно: мечи их имеют хорошо колющее острие и пригодны для нанесения ударов обеими сторонами. Вот почему римляне со времени войны с Ганнибалом покинули старинные мечи и заменили их мечами иберийскими. Строение мечей они усвоили, но никак не могли ни перенять доброкачественности железа, ни обработки его вообще» (fr. 96). Это все, что касается испанских мечей.

Другим народом, чьи представители охотно и в большом числе служили наемниками в карфагенской армии, были галлы. Эти люди были прирожденными бойцами, для которых война в буквальном смысле слова являлась смыслом жизни: «Все племя, теперь называемое галльским и галатским, помешано на войне, отличается отвагой и быстро бросается в бой; впрочем, оно простодушно и незлобиво. Поэтому в состоянии возбуждения галаты устремляются в бой открыто и без оглядки, так что тем, кто захочет применить хитрость, их легко одолеть. Кто бы, когда и где ни пожелал под любым случайным предлогом раздражить галатов, найдет их готовыми встретить опасность, хотя бы у них не было никакой поддержки в борьбе, кроме собственной силы и отваги» (Strab. IV, IV, 2). Меч, копье и большой овальный щит являлись основными элементами вооружения и защиты воинов. Состоятельные галлы могли позволить себе иметь железные и бронзовые шлемы, но это не было массовым явлением. То же самое относится и к кольчуге, которая появляется у кельтов в III веке до н. э.

Диодор Сицилийский подробно рассказывает о воинских традициях галлов: «Оружие у них вот какое. Щиты – высокие, в человеческий рост, с особыми украшениями, на некоторых выступают также искусно изготовленные медные изображения животных, и не только для красоты, но и для большей надежности. Шлемы – медные, с большими выступающими вокруг частями, благодаря чему носящие их выглядят исполинами: к некоторым из шлемов приделаны рога, к другим – чеканные протомы птиц или четвероногих животных. Боевые трубы у них необычайные и варварские: трубя в них, издают грозные звуки, напоминающие грохот сражения. Панцири – железные, кольчужные, однако некоторые полагаются только на данную от природы силу и сражаются обнаженными. Вместо короткого меча (?????) они сражаются длинным мечом (?????), который носят, подвесив на железной или медной цепи к правому бедру. Некоторые носят поверх хитона украшенный золотом или серебром широкий пояс. Впереди себя они выставляют копья, которые называют ланкии, с железными наконечниками длиной в один локоть и более, а шириной – чуть менее дипалесты. Мечи (????) у них не меньше, чем дротики у других народов, а наконечники у дротиков больше, чем мечи. Некоторые из них выкованы прямыми, а некоторые – извилистыми по всей своей длине, чтобы не только наносить режущую рану, но и разрывать тело и при извлечении копья разрывать рану еще более» (Diod. V, 29).

Как и испанцы, галлы были отличными оружейникам. Однако в письменных источниках присутствуют свидетельства несколько иного рода: «мечи их, как сказано было выше, пригодны только для первого удара, что вслед за тем притупляются и наподобие скребницы искривляются вдоль и поперек настолько, что второй удар получается слишком слабый, если только солдат не имеет времени выпрямить меч ногою, упирая его в землю… мечи их не имеют острия» (Polyb. II, 336). Трудно сказать, откуда историк взял такую информацию, поскольку она идет вразрез с данными археологии: «утверждение Полибия неосновательно, археологические свидетельства показывают, что многие галльские мечи были сделаны из высококачественного железа и представляли собой исключительно эффективное оружие»[22 - Пенроз Д. Рим и его враги. С. 139.]. В работе с железом галлы достигли высочайшего мастерства, и вряд ли изготавливаемое ими оружие было столь низкого качества. Местные кузнецы свое дело знали: «Применяемые техники свидетельствуют о высокой квалификации и о хорошем знании руд, из которых путем последовательного нагрева и ковки отбрасывалась огромная доля примесей. Галлы изобрели кузнечную сварку (соединение путем наложения слоев с различными свойствами). Это, в частности, необходимо было для мечей, сердцевина которых должна была оставаться мягкой, а лезвия максимально твердыми. Пайка отдельных фрагментов не практиковалась, ее заменяли оправкой, клепкой. Железо использовалось в первую очередь при производстве колоссальной массы оружия. Для этого создавались самые высокие технологии, которые позволяли производить мечи с ножнами из листового железа, пригнанными точно по клинку, поясные цепи из перевитых звеньев, острия пик с элегантной и мощной нервюрой, набалдашники шлемов»[23 - Брюно Ж.-Л. Галлы. С. 189.]. Галлы славились как отличные мечники, что вряд ли было бы возможно, имей они столь несовершенное оружие. Использование длинных мечей диктовало свою тактику на поле боя – чтобы нанести рубящий удар, воину требовалось свободное пространство. Поэтому ни о каких тесных боевых порядках речи быть не может: по большому счету, галльские мечники сражались каждый сам по себе.

Пехота галлов была страшна первым натиском, однако если атака не удавалась, кельты отступали, а затем снова устремлялись вперед. Но если противник продолжал стойко сдерживать их напор, боевой дух галлов резко падал: «Галлы-инсубры и их соседи в Альпах обладали душами диких зверей, а телами сверхчеловеческими. Но опыт показал, что, насколько их первый натиск превосходит свойственный мужам, настолько следующий за ним слабее женского. Тела людей, выросших в Альпах, во влажном климате, подобны альпийским снегам: быстро разгорячаясь от битвы, они вскоре истекают потом и расслабляются при малейшем движении, словно [снег] от солнца» (Flor. I, ХХ, II, 4). Полибий пишет, что галлы старались не ввязываться в затяжные военные предприятия, связанные с длительными переходами по труднопроходимой местности «ввиду свойственной кельтам изнеженности и отвращения их к трудам» (III, 79). На этот факт обратил внимание и Тит Ливий: «этот народ не умеет переносить тягот дальнего пути» (XXII, 2). В дальнейшем писатель вновь подчеркнет данный постулат: «галлы не переносят усталости» (Liv. XXVII, 48).

Представители галльской знати формировали конницу. О том, насколько хорошо они были защищены кольчугами и шлемами, можно говорить только предположительно. Перед атакой всадники забрасывали врагов дротиками, после чего шли в бой с мечами и копьями. Как и пехотинцы, галльские наездники были сильны своей индивидуальной подготовкой, о действии в едином и сплоченном кавалерийском строю речи быть не может.

Воинские традиции галлов были довольно своеобразны: «Убитым врагам они отрубают головы и вешают их на шеи своих коней, а окровавленные доспехи врагов передают слугам и увозят военную добычу, распевая боевые песни и победный гимн. Лучшую часть добычи они прибивают к стене своего дома, как, бывает, поступают с добычей охотники. Головы наиболее выдающихся из врагов они бальзамируют кедровым маслом и бережно хранят в ларцах, показывая затем гостям и похваляясь тем, что или кто-то из предков, или их отцы, или сами они не приняли предлагаемого за ту или иную голову выкупа. Говорят также, что некоторые из них гордятся тем, что не приняли за такую голову золота, равного ей по весу, являя тем самым некое варварское великодушие не потому, что благородно не продавать доказательства своей доблести, но потому, что враждовать с соплеменниками погибшего – зверство» (Diod. V, 29). Данную информацию подтверждает Страбон: «Кроме того, к их глупости присоединяется еще варварский и экзотический обычай, свойственный большинству северных народов, возвращаясь после битвы, вешать головы врагов на шеи лошадям и, доставив эти трофеи домой, прибивать их гвоздями напоказ перед входом в дом. Посидоний говорит, что ему самому пришлось наблюдать подобное зрелище во многих местах, хотя сначала он чувствовал отвращение, но потом, привыкнув, спокойно переносил его. Головы знатных врагов галлы [сохраняли] в кедровом масле, показывали чужеземцам и не соглашались отдавать их [за выкуп] даже на вес золота» (Diod. IV, IV, 5).

Перед битвой галлы подбадривали себя оскорбительными выкриками в адрес противника, ударяя мечами и копьями о щиты: «Выстроившись к бою, галлы имеют обыкновение выходить перед строем и вызывать храбрейших из противников на поединок, потрясая оружием и устрашая врагов. Если же кто примет вызов, они принимаются превозносить подвиги предков и восхвалять собственную доблесть, тогда как противника оскорбляют, унижают и словами своими лишают его душевной отваги» (Diod. V, 29). По большому счету, кельты были бойцами-одиночками и предпочитали единоборства правильному сражению. Их главной целью было показать личную храбрость на поле боя: «Некоторые из них презирают смерть настолько, что устремляются навстречу опасностям обнаженными, в одном только поясе» (Diod. V, 29).

Внешний вид галлов в битве был жутким: «Роста галлы очень высокого, тела у них нежные и белые, а волосы русые от природы, причем этот естественный цвет они стараются усилить еще более с помощью искусственных средств. Поэтому галлы очень часто моют волосы известковым раствором и зачесывают их ото лба к макушке и шее, напоминая таким образом видом своим сатиров и панов. Благодаря такому уходу волосы у них становятся толстыми, ничем не отличаясь от конской гривы» (Diod. V, 28). Как и испанцы, кельты не могли спокойно стоять на месте, производя много лишних движений и шума, но недаром Марк Фурий Камилл[24 - Марк Фурий Камилл – легендарный римский полководец, освободивший Вечный город от галлов.] разъяснял своим воинам, что не стоит бояться громких криков и устрашающего вида галлов: «Ведь что ужасного для идущих в бой смогут сделать косматые волосы, суровость в их взорах и грозный внешний вид? Ну, а эти их неуклюжие прыжки и пустое потрясание оружием, и частые удары по щитам, и сколько другого расточается и движениями, и звуками среди угроз врагам из-за варварского и неразумного бахвальства, – какую пользу по самой своей природе способно это принести тем, кто нападает безрассудно, или какой страх внушить тем, кто сознательно стоит среди опасностей?» (Dion. Hal. XIV, IX).

Вместе с ливийцами, галлы и иберийцы входили в состав тяжеловооруженной пехоты карфагенской армии. Красочное описание галльских и испанских воинов сохранилось у Тита Ливия и Полибия. И хотя этот рассказ относится к битве при Каннах, вряд ли со времен Первой Пунической войны что-то радикально изменилось в воинских традициях этих народов: «Щиты иберов и кельтов были сходны между собою по форме, а мечи тех и других сильно разнились: именно иберийским мечом одинаково удобно колоть и рубить, тогда как галатским можно только рубить, и притом на некотором расстоянии. Ряды кельтов и иберов поставлены были вперемешку; кельты не имели на себе никакого одеяния, а иберы одеты были в короткие туземные льняные хитоны, отделанные пурпуром, что придавало воинам необычайный и внушительный вид» (Polyb. III, 114). Греческому историку вторит историк римский: «У галлов и у испанцев щиты были вида почти одинакового, а мечи различные: у галлов очень длинные с закругленным клинком; у испанцев, которые в бою больше колют, чем рубят, – короткие и острые. Племена эти внушали особенный ужас и огромным ростом воинов, и всем их обличьем: галлы, обнаженные до пупа, испанцы в туниках ослепительной белизны, окаймленных пурпуром» (Liv. XXII, 46).

Кроме испанцев и кельтов в рядах пунийской армии служили наемниками лигурийцы, или, как их называет Полибий, лигистины. Племена лигурийцев проживали вдоль Средиземноморского побережья на юго-востоке Галлии и северо-западе Италии. Условия жизни в этих местах были непростыми, и это в свою очередь наложило отпечаток на характер лигурийцев. По свидетельству Страбона, те из них, кто проживал в Апеннинских горах, «живут по селениям, вспахивая и копая каменистую почву, скорее, как говорит Посидоний, выламывая камни» (V, II, 1). Но эти суровые люди были отличными бойцами, воевавшими со всеми, кто проходил по их землям, недаром Тит Ливий отметил, что «лигурийцы – племя, закаленное в войнах» (XXVII, 48). Перекрыв сухопутный маршрут вдоль побережья Средиземного моря из Италии в Иберию, лигистины создали римлянам большие проблемы: «они совершали грабительские набеги на суше и море и были настолько сильны, что дорога сделалась едва проходимой даже для больших армий. После восьмидесятилетней борьбы римлянам удалось с трудом открыть дорогу шириной только в 12 стадий для путешествий по государственным надобностям» (Strab. IV, VI, 3). У лигурийцев также были свои национальные особенности ведения боевых действий: «И хотя в походах они плохие всадники, но зато прекрасные тяжеловооруженные воины и бойцы врукопашную. Оттого что они употребляют бронзовые щиты, некоторые выводят заключение, что они – греки» (Strab. IV, VI, 2). И раз уж речь зашла об эллинах, рассмотрим их деятельность в качестве наемников карфагенской армии.

Самой южной точкой Пелопоннеса был мыс Тенар, подобно острию меча далеко выдающийся в море. В этом месте скалистые горы спускаются к самой воде, а в каменоломнях некогда добывали знаменитый тенарский мрамор. Одной из достопримечательностей Тенара был окруженный зеленой рощей храм Посейдона (VIII, V, 1), служивший местом убежища для рабов и спартанских илотов. Но самой главной достопримечательностью этой угрюмой местности был известный на всю Элладу рынок наемников, где можно было навербовать как воинов-одиночек, так и целые отряды. Во время войн диадохов афинский стратег Леосфен нанял там целую армию – 8000 профессиональных бойцов (Diod. XVIII, 9). Не обходили своим вниманием мыс Тенар и карфагенские вербовщики.

Защитное снаряжение греческих наемников состояло из шлема-пилоса, панциря и щита. Панцирь-линоторакс изготавливался из нескольких слоев ткани, склеенных между собой, и иногда усиленных металлическими пластинами. По словам П. Коннолли, который изготовил такой панцирь «Его оказалось трудно надевать из-за жесткости, но, чуть попривыкнув к доспеху, можно было ощутить, что в нем легко и удобно двигаться[25 - Коннолли П. Греция и Рим. Энциклопедия военной истории. С. 52.]». В ближнем бою эллины использовали либо прямой меч ксифос, либо изогнутый меч копис, предназначенный для рубящих ударов в рукопашной схватке. Тяжелый клинок кописа доходил до 65 см. и в умелых руках был страшным оружием. Греческие наемники могли держать строй и сражаться в фаланге.

Несколько иные функции выполняли пехотинцы-фиреофоры. Фиреофоры подобно римским легионерам могли вести бой метательным оружием и сражаться в рукопашной схватке. Этому способствовало их вооружение: «у них были в употреблении длинные щиты, тонкие и поэтому очень легкие, а кроме того, такие узкие, что не прикрывали тела, копья же их были гораздо короче сарис. Благодаря легкости копий, ахейцы могли поражать врагов издали; но в рукопашном бою с врагом они были в менее выгодном положении» (Philop. 9). Но на этом сходство с легионерами и заканчивалось, поскольку сам строй фиреофоров не отличался большой маневренностью: «Построение мелкими отрядами ахейцам было не знакомо; у них было в употреблении построение фалангой, в которой копья не выставлялись вперед и щиты не смыкались, как в македонской фаланге; поэтому легко было их сбить с позиции и расстроить» (Philop. 9). Недаром ахейский стратег Филопемен упрекал своих солдат в том, что они не стоят твердо на месте во время сражения, а бегают по полю боя как пельтасты. О знаменитых критских лучниках будет сказано ниже, а греческие кавалеристы вряд ли представляли интерес для пунийцев, обладавших хорошей конницей. Поэтому нет никакого смысла рассказывать о греческих всадниках.

Обратим внимание на мобильные войска карфагенян. Среди этих подразделений наибольшую известность снискали отряды пращников с Балеарских островов: «они считаются лучшими пращниками. В этом искусстве они, как говорят, весьма усердно упражнялись с тех пор, как финикийцы овладели островами. И финикийцы, говорят, первые надели на них туники с широкой каймой, но в битву они шли обычно неопоясанными, только обернув руку козьей шкурой или с дротиком, закаленным на огне, в другой руке, в редких случаях снабженным маленьким железным наконечником; вокруг головы они носят 3 пращи из тростника с черными кистями; это род тростника, из которого плетут канаты; и Филета говорит о нем в своей «Герменее»:

Жалкий хитон и запятнанный грязью; вокруг же
Тонкой тальи обвит черной тростинки кусок,

как будто речь идет об опоясанном веревкой из тростника. Или же они употребляют пращи волосяные или жильные; одна петля с длинными ремнями для метания на дальние расстояния, другая с короткими ремнями – на близкое расстояние, а средняя праща – для среднего расстояния. Они с детства упражнялись в метании из пращей, так что даже не давали детям хлеба, если те не попадут в него из пращи» (Strab. III, V, 1). В этом же духе высказался и Диодор Сицилийский: «Оружие островитян составляют три пращи, одну из которых они обматывают вокруг головы, другую – вокруг туловища, а третью держат в руках. Во время боевых действий они мечут камни намного большие, чем другие [пращники], и притом с такой силой, что кажется, будто снаряды посылает катапульта. Поэтому при штурме крепостных стен они поражают [воинов], стоящих между зубцами, нанося им тяжелые раны, а в сражениях в поле пробивают щиты, шлемы и любой доспех. Стреляют они так метко, что почти никогда не бьют мимо цели. Причина того – постоянные упражнения с самого детства, поскольку матери заставляют маленьких детей [то и дело] стрелять из пращи, а целью является прикрепленный к шесту хлеб: обучающийся не получает еды, пока не попадет в хлеб, – только тогда мать позволяет ему взять и съесть [этот хлеб]» (V, 18). В состав мобильных подразделений карфагенской армии входили и отряды ливийцев, выполнявших функции метателей дротиков.

Иногда античные авторы упоминают у пунийцев отряды лучников (Diod. XIII, 54), присутствовали они и в армии Ганнибала, но национальную принадлежность этих бойцов определить сложно. Возможно, что это были уроженцы острова Крит. Критские лучники славились на все Восточное Средиземноморье как непревзойденные мастера своего дела. Воевать критяне любили и умели, недаром Аристотель подметил, что «в Лакедемоне и на Крите почти все воспитание и масса законов рассчитаны на войну» (Arist. Pol. VII, II, 6). Отличительной особенностью этих воинов был небольшой бронзовый щит, который они носили на левой руке. Критские лучники были необычайно мобильны, недаром Тит Ливий оговорился, что они «были особенно скоры на ногу и могли сравняться в беге с конями» (XXXI, 36). Тактика воинов с Крита была обычной тактикой легковооруженных подразделений: «Критяне неодолимы на суше и на море в засадах, разбоях, в обкрадывании неприятеля, в ночных нападениях и вообще во всех делах мелких, сопряженных с хитростью; напротив, им недостает мужества и стойкости, когда неприятель наступает массою с фронта, выстроенный в фалангу; ахейцы и македоняне наоборот» (Polyb. IV, 8). Тит Ливий характеризует легковооруженных воинов армии Карфагена как «противника, который был подвижен и хорош в стычках, но уклонялся от настоящего боя, поражал неприятеля с безопасного расстояния, но не выдерживал рукопашной» (XXVII, 18).

Важнейшую роль в пунийской армии играла кавалерия. Особенно прославились нумидийские всадники: «они стараются приукрасить свою внешность, заплетая волосы на голове и отращивая бороды, носят золотые украшения, начищают зубы и стригут ногти. Редко увидишь, что на прогулках они прикасаются друг к другу, так как они стараются сохранить нетронутой свою прическу. Всадники у них сражаются большей частью вооруженные дротиками, на лошадях, взнузданных веревочной уздой, и без седел; впрочем, у них есть и сабли. Пешие же воины прикрываются слоновыми шкурами как щитами и одеваются в львиные, леопардовые и медвежьи шкуры и спят на них. Как это племя, так и следующие за ними масайсилии и вообще ливийцы в большинстве одеваются одинаково и похожи между собой и в других отношениях. Лошади у них маленькие, но быстрые и настолько послушные, что ими можно править прутиком. На лошадей надевают хлопчатобумажные или волосяные ошейники, на которых прикреплены поводья. Некоторые лошади следуют за хозяином, даже если их не тянут за поводья, как собаки. У них в ходу небольшие кожаные щиты, маленькие копья с широкими наконечниками; они носят с широкой каймой без пояса хитоны и, как я уже говорил, шкуры в виде плащей и панцирей» (XVII, III, 7).

Не менее ярко и красочно рассказал о нумидийских наездниках Аппиан. Он пишет о них как о людях, «у которых и днем, и ночью было одно дело: действуя большим количеством дротиков, все время налетать и отступать и опять налетать. И вся битва у них состоит в бегстве и преследовании. Эти номады умеют и переносить голод и зачастую питаться травой вместо хлеба; а пьют они вообще только воду. И конь у них совершенно не знает даже вкуса овса, всегда питаясь травой, пьет же с большими промежутками» (VIII, II, 11). Полибий обращает внимание на тактические приемы нумидийской конницы в сражении: «нумидяне то быстро и врассыпную отступали, то возвращались назад, с самоуверенностью и отвагой переходя в наступление: таков свойственный нумидянам способ битвы» (III, 72). Тит Ливий пишет о ведении боя нумидийцами следующее: «конники с двумя лошадьми как опытные наездники в пылу ожесточенной битвы привычно перепрыгивали в полном вооружении с усталой лошади на свежую: так ловки они сами и так выучены их лошади» (XXIII, 29). Также карфагенское правительство привлекало на службу отряды мавританских всадников. Тит Ливий делает интересные наблюдения, сопоставляя боевые качества африканских наездников и испанских кавалеристов: «нумидийский конник уступал испанскому, а мавр, метавший копье, – воину с легким щитом, противники были одинаково быстры, но испанцы сильнее телом и духом» (Liv. XXIII, 26). Как следует из текста, у иберийских всадников были легкие щиты, недаром Полибий пишет про «вооруженную небольшими щитами конницу