Мы вышли покурить на 17 лет…

Заноза ничего покупать не собирался. У него было своё в бутылке из-под коньяка – ликёр пополам с бабкиной наливкой и водкой. Заноза называл это «рижским бальзамом», потому что раньше носил с собой бутылочку из-под «рижского» – красивую, керамическую. Пока с пьяного несчастья не уронил. Затем стал наливать дозу в коньячную чекушку, но по старинке всё, что ни намешивал, называл «рижским бальзамом».

Так и было. Заноза грелся, взгляд его, беспокойный и непредсказуемый, как муха, кружил по витрине, взмывал, пикировал на щёку продавщице, туда, где родинка, похожая на нежно-рыжую шляпку опёнка, оттуда на потолок и снова вниз, к золотой россыпи «трюфелей». И тут – раскрылась дверь и зашёл Мозглявый в полукурточке и ботиночках.

– Не вспомнил? – честно удивился Заноза. – По телевизору ж виделись! Вчера!

Мозглявый натруженно улыбнулся. Он привык, что его последний год узнают на улицах, в магазинах. Слева направо осмотрел Занозу. Как будто мелком контур обвёл. И потерял интерес.

Внутри Занозы дрогнула болезненная струна. Он понял, что не понравился Мозглявому. По одёжке приняли – по манжетам шерстяным…

А Заноза нормально выглядел. Куртка, штаны, берцы. Всё черное. Свитер зелёный с коричневым зигзагом. Аккуратно подстрижен. На левой руке – часы. Баба Вера всегда говорила, что у мужика должны быть часы. Роста Заноза был высокого. В принципе – широкоплечий. Только плечи как-то к низу тяготели, словно Занозу тащили из тесной трубы. Эти скошенные плечи Заноза пять лет в зале выпрямлял. И тренер обещал: работай и расправятся. Все равно не поднялись, лишь обросли какими-то горбатыми мышцами.

– Это ж ты? – радушно уличал Заноза Мозглявого.

– Я… – разоблачённый Мозглявый вильнул глазами, чтоб объехать раскинувшегося, как грузовик, Занозу. Не получилось.

– Кра-са-ва! – Заноза уже перегородил собой всё пространство, потянулся, чтобы ласково потрепать Мозглявого за холку. Тот отступил на шажок, увернулся, точно малая собачка.

– Куросава, – вполголоса пошутил Мозглявый. Спохватился, что Заноза не поймёт его образованной иронии, выдал вежливую заготовку: – Спасибо. Обычная роль в среднем сериале…

– Ты ж актёр! – бурно возликовал Заноза. От избытка чувств шлёпнул Мозглявого по щуплым плечикам с обеих сторон, словно взбивал подушку. – Я тебя сразу узнал!

Шлёпнул и ощутил, как сотряслось хлипкое воробьиное нутро Мозглявого. А Заноза радовался разве что в четверть силы. Ну, может, чуть жёстче, чем позволял этикет. Вообще Занозу несколько задело такое нарочитое неуважение. Деликатней нужно относиться к людям, которые тебя узнают и приятные слова говорят. Ясно, что Мозглявый, конечно, да – Мозглявый, актёр и всё такое. Но ведь и Заноза-то не хуй с горы. Это ведь тоже понимать нужно…

А Мозглявый решил попрощаться, улыбнулся так, типа «ну бывай, пока», и с места заспешил.

– Дима! – представился Заноза. Подумал и добавил: – Заноза! Тебя как?..

– Андрей, – промямлил в сторону Мозглявый. Занозу царапнуло, что Мозглявый явно обошёлся бы без рукопожатия. Просто Заноза первым протянул руку и не оставил Мозглявому шансов на хамство. Мозглявый, чтоб отделаться, сунул ладошку – штрык и сразу потащил обратно. А Заноза ладошку не пустил, прижал. Тоже чуть сильнее, чем следовало. Мозглявый поморщился, стал тащить на волю помятые пальчики. Маленькие они у него были, одинаковые, все пять – как мизинцы…

– Придавил? – фальшиво озаботился Заноза. Он знал, что хватка у него железная. – Извини, это из-за бублика моего резинового…

Заноза имел в виду кистевой эспандер. Тугой был. Заноза купил его в восьмом классе и поначалу всего десяток раз сжимал. А с годами кулаки вошли в силу. По очереди, со жвачным коровьим упрямством, часа по два кряду жевали эспандер…

– Я его по пять тысяч раз мну. Медитирую. Пальцы чувствительность теряют… Больно сделал? – Заноза повинился: – Не хотел…

Слукавил. Заноза чувствовал чужую боль, как свою. В том смысле, что каждой жилочкой понимал, что именно испытывает человек, когда Заноза пожатием крушит ему ладонь. И кулак у Занозы был чуткий, точно медицинский зонд. Если Заноза бил в плечо, то будто вживую видел, как на ушибленном месте расплывается синяк, набухает тягучей болью гематома…

– Ну, чё, – Заноза гостеприимным жестом похлопал себя по карману куртки, где лежала коньячная чекушка. – Давай за знакомство. Рижского бальзамчику. М-м?..

– Не пью, – сухо отказался Мозглявый.

– Даже рижский бальзам? – удивился Заноза. – Ну, я тогда не знаю… Ты не смотри, что бутылка такая, – спохватился он. – Это я специально перелил. Но там рижский бальзам.

– Совсем не пью спиртного, – пояснил Мозглявый.

– Да ладно… – не поверил Заноза. – Бальзам – во! – Он показал большой палец.

При всей внешней ладности в теле у Занозы имелся серьёзный эстетический минус – большие пальцы на руках. Были некрасивые. В школе эти пальцы дразнили «сименсами», потому что они внешне напоминали те первые монохромные мобильники с мутными выпуклыми, как ногти, экранами – типа С35. Одноклассники пытались перекрестить Занозу в Мистера Сименса, но не прижилось прозвище. Во-первых, Заноза раньше всех виновных наказал. А во-вторых, не было в нём ничего от Мистера Сименса. Он всегда был Димой Занозой. Разве что баба Вера звала Димулькой. Но пальцев своих Заноза долго стыдился. И на бокс записался, потому что кулаки любил больше, чем разжатые пальцы.

С возрастом Заноза этот «сименсов комплекс» поборол. Правда, первую мобилу взял от «Моторолы», хоть «Сименс» был подешевле. А так, в быту, он часто свои пальцы обшучивал. Особенно когда с девушками знакомился. Оттопыривал большой палец и говорил: «Девушка, можно ваш номерок? Я записываю», – и вроде бы набивал его в палец, как в телефон, а кнопки голосом озвучивал – пим-пим-пи-пи-ри-пим. И сразу с большого пальца звонил – шутка такая…

– Я тут не каждому предлагаю бальзаму выпить! – Заноза позволил себе слегка обидеться. – Это же от души. От симпатии!

– Вы русский язык понимаете? Я не пью! – категорично повторил Мозглявый. Причём произнёс таким тоном, что было понятно – спиртное Мозглявый очень даже пьёт, но не с такими, как Заноза. И не «рижский бальзам»…

– Раз не пьёшь, чё пришёл? – тяжело, словно опуская бетонную плиту, спросил Заноза.

– Пойду, – куда-то мимо ответил Мозглявый. Развернулся и заспешил прочь.

– Как скажешь, – терпеливо согласился Заноза. – Пойдём на воздух…

И вышел вслед за Мозглявым.

Грохотом и бегущими огнями навалилась улица. Свистящий холодок чуть остудил обиду.

– Приятно встретить творческую личность! – проорал Заноза на ухо Мозглявому. – Ты вообще чем по жизни занимаешься?

– В кино… – неохотно отозвался Мозглявый, – снимаюсь!..

Заноза подождал, вдруг Мозглявый спросит о его, Занозиных, делах. Тот невежливо шагал и молчал.

– Я на гитаре играю! – перекрикивая ветер, доложил Заноза. Мозглявый никак не отреагировал на новость, что перед ним музыкант. Может, просто не поверил.

– Вчера играл долго! – сочинял Заноза. – Чувствую – не идёт музыка! Так я с досады гитару взял и об пол разбил! Ба-бах, нахуй!.. – Заноза захохотал.

Он видел такую сцену в каком-то фильме. Ему и правда представлялось, что все гитаристы от творческих неурядиц ломают свои гитары. А в детстве, к примеру, Занозе казалось, что хоккеисты на льду нарочно падают, как в цирке клоуны…

– А куда идём? – спросил посвежевший от холода Заноза.

– На встречу!..

– Ну, пошли! Раз на встречу, то пошли. Составлю компанию!

Мозглявый скривился:

– Там вход строго по пропускам!

– Куда ж ты, интересно, идёшь, если там по пропускам? В тюрьму, что ли? – Заноза померк. Мозглявый явно пытался от него отделаться…

– На телевидение! Съёмка!..

– И долго?!

– Несколько часов!..

Заноза деловито глянул на часы – спасибо бабе Вере, приучила:

– О’кей! Я подожду! Не вопрос!