Три воды

Конные спешились, стали развязывать вьюки. Облюбовавши сухой пригорок, принялись стаскивать туда котлы да съестное из обозов.

Из изб, из-за загородок и всяких иных мест высыпал деревенский люд. Таращились на бравых драгун, судачили о добрых конях, об оружии и ладных казенных сапогах, в кои обуты даже холопы.

Еронкин тоже слез с коня, отдал поводья ординарцу, а сам взошел на вершину холма, потянулся, распахнул руки, будто возжелал объять неохватные просторы любезного сердцу отечества своего.

Воротившись, граф обошел обозы, справился о нуждах – не в тягость ли кухаркам их дальний переход. Получив желаемый ответ, направился к деревенским.

– Не чинитесь, – изрек он благодушно в ответ на поклоны. – Как живете-можете, люди добрые?

– Спасибо, барин, – ответствовал пожилой крестьянин в войлочной шапке, поддевке, опоясанной пеньковой веревкой, с посохом в дряблой руке. – Живем, чем бог даст. Коли не брезгует нами твоя милость, прими медку, уважь, за здоровье выпей!

– Отчего же не выпить за здоровье? Выпью. Подавай, старик, чарку, да пополнее!

– Эй, дуры, чего спужались? Грач то! – крикнул старик, разинувшим рты бабам, что уставились на птицу, отбившуюся от стаи и кружившую над деревней. – Несите живо кринку медовухи барину! Глашка! Кому велено?!

Девка зыркнула карими очами на старика и припустила к избе, едва не потеряв на бегу платок.

– Житья нету бедному человеку. Ходи да оглядывайся, к каждому темному пятну присматривайся, э-эх!

– О чем горюешь, старик? – спросил граф. – Не пойму.

– Э-эй, да ты, я разумею, барин, издалече едешь, коли не слыхал о черных птицах, что несут погибель.

– Бредни! Быть не может! – хмыкнул граф. – Откуда взялись окаянные?

– Хлябь их ведает, – пожал плечами старик. – Ономнясь одна-единая птица на хутор у Ольховки наведалась. Сгинул хутор подчистую! В три дня весь люд будто огнем пожгло, токмо пепел заместо мужиков да баб в избах на скамьях полег. Никто не уберегся – ни стар, ни млад!

– Странны дела твои, Господи! – обронил граф. – Да что же вы птицу ту с неба не собьете? Отчего в силок не заманите?

– Да кабы то простая ворона была, так мы бы ее давно извели, а то отродье ведьмовское – из выводка самой Моры!

Граф нахмурился. Много на своем веку он россказней слышал, и о Море тоже доводилось. Захаживала и прежде колдунья в русские земли, да всякий раз ее банным веником прогоняли. Выходит, то в сказках легко и весело с колдовством бороться, а на самом деле простой люд мрет целыми селами да в страхе в небо вглядывается.

– Как узнать сие исчадье преисподней? Я поганому выродку спуску не дам! – громко объявил граф.

– Ежели издали глядеть, так, вроде, грач-грачом. А как поближе – ужасть, а не птица. На голове у нее хохолки, аки ей кто папаху туда нахлобучил, клюв крючковатый и будто в свиную кожу обернут, бельма совиные, кровью налитые…

– Прохор! – окликнул граф ординарца. Тот был неподалеку, разговор слышал, потому отозвался тотчас. – Вели драгунам ружья дробью зарядить, а случись узреть шельму, палить не мешкая.

– Защити, батюшка! – взмолился старик. – Просите, люди! Спаси, батюшка! Век бога молить за тебя будем!

Когда миновали околицу, шествие возглавлял черный осел, за хвост которого привычно держался путник. Дабы идущая следом лошадь не сбивалась с дороги и не останавливалась по собственной прихоти, вожжи уж давно лежали на плече Ходжи. Сани то и дело дергались, съезжая со снежного наста в липку грязь, и от неровности движения барышню Машу клонило то вперед, то назад. Чувствовала она себя лучше. Лихорадка отступила, оставив за собой слабость и желание подкрепить силы горячим чаем с пряниками.

За изгибом деревенской улицы взору путника открылось столпотворение.

– Смотри, друг Гонга, мы поспели в самый разгар свадьбы или похорон, так что без куска хлеба не останемся. Будь то поминки или праздничный обед, главное – сытная еда, которая позволит долго сохранять тепло в душе и теле. И ты носа не вешай, мой мудрый друг. В деревне всегда найдется охапка сена для странствующего с добрым человеком осла.

Пройдя еще с полсотни шагов, путник увидел обозы, драгунов и кухарок у костров на пригорке. Разглядел и дворянина в богатых одеждах, в накинутом на плечи походном плаще, в шляпе с пером, в ботфортах с золотыми шпорами, с саблей на поясе.

– Нет, друг Гонга, тут дела иные. В деревню пожаловали бравые ратники и благородный господин. Обозы полны, а обед на кострах готовят. Видать, проездом и издалече, а корчмы-то в деревне нет.

– Здоровья и преуспеяния собранию, – кланяясь в пояс, сказал Ходжа, когда осел дотащил его до толпы.

Если бы не способ передвижения путника, то и особым вниманием его бы нигде не одаривали, однако и само животное в этих краях – редкость, а уж чтоб за хвостом его тянуться, то и вовсе невидаль. А ну-ка попробуй за конский хвост ухватись. Лягнет, так и кувыркнешься! Ходжу тут же окружила детвора. Конечно, их больше интересовал осел, а не его смуглолицый хозяин. К животному боязливо прикасались, трогали за уши, гладили по загривку, сюсюкались и корчили рожицы, но за хвост взяться так никто и не решился. Гонга невозмутимо сносил чрезмерное внимание к собственной персоне. Наученный опытом осел знал, что стоит немного подождать и эти простофили непременно угостят его чем-нибудь вкусным.