Золотой ключ, или Похождения Буратины

Базилио собрался было ответить какой-нибудь колкостью, но тут к столику подошла подавальщица, довольно симпатичная рыжая сучка. Увы, в глазах её плавала муть – IIQ девушки был где-то у нижней границы вменяемости. На шее болтался потрёпанный ошейник с бляхой. Судя по надписи бляхе, она была записана на Бобу как его личный электорат.

– Бобе скажи – пусть злопипундрия сделает, две порции, – медленно и чётко произнёс кот.

Девушка вдруг впала в ступор. На гладком рыжем лобике нарисовалось что-то вроде складки, знака напряжённой работы ума.

– А нету, – наконец сказала сучка. – Съели, – она развела лапами.

– И щупалец кровососа не осталось? – спросил козёл.

Девица всем своим видом показала растерянность и непонимание.

– А что есть, скобейда рваная? – проворчал рогатый.

Сучка нервно зевнула, показав клычки. Видно было, что мыслительный процесс давался ей нелегко.

– Меню есть, – наконец сообразила она. – Может, меню?

– М-м-мэээ… А может, и тебю, – козёл ухмыльнулся по-козлиному и подмигнул Базилио. – Не хочешь эту сучку?

Кот поморщился.

– Я вообще-то собирался поесть, – напомнил он.

– Ну так я о чём? Ты же плотоядный? Как насчёт свежатинки? Эй, Боба! – крикнул он. – Тебе эта скобейда блохастая ещё нужна, или её можно на кухню?

– Не надо, – резко перебил Базилио. – Не люблю собачатины.

– У тебя расовые предрассудки какие-то? – козёл повёл янтарным глазом. – Или религия не позволяет?

– Я всё-таки кот по основе, мне собачий запах отбивает аппетит, – объяснил Базилио. – Если бы мышку или крыску – другое дело.

– Крыску? Это идея. Боба! – закричал козёл. – Ты крысу замочил?

– Сутки отмокает! В маринаде! – крикнул в ответ Боба. – Обычную порцию?

– Двойную, – попросил кот.

Глупая сука-подавальщица так и стояла, хлопая глазками. Базилио шлёпнул её по попке – та благодарно завиляла хвостиком – и отправил восвояси.

– Может, по маленькой? – предложил козёл. – За знакомство?

Базилио прикинул перспективы. Козёл мог быть полезен как источник информации. Душа просила оттягона. К тому же делать некоторые вещи на трезвую голову было как-то некомильфо – а в том, что делать их придётся, кот уже не сомневался.

– Можно и по большой, – решился он. – Какую рекомендуешь?

– Кристалловскую, – посоветовал козёл. – Её на пердимоноклях настаивают.

– И что это даёт? – решил узнать кот. – Очищает?

– Нет, создаёт эффект очистки, – пояснил козёл. – То есть кажется, что это можно пить.

– Ну давай кристалловскую, – согласился кот. – Кстати, меня зовут Базилио. Перс. Специалист по проблемам.

– По созданию или по решению? – прищурился козёл.

– Когда как, – сказал кот, немного подумав. – Я в этом смысле специалист широкого профиля.

– Понятно. Септимий Попандопулос, – представился рогатый. – У меня узкая специализация. Козёл опущения.

Inspiratio. Видение Пьеро

В октябре 312 года от Х. Место и время неясны, да и не столь существенны.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Возьмите экстаз и растворите его в абсолюте.

Пелевин В. Чапаев и пустота // Пелевин В. Малое собрание сочинений / Под ред. Чжан Ли. Т. VII. Чуанчан: Сибирское университетское издательство, 2049.

А делов-то всего и было, что в недобрый час Пьеро, пользуясь равнодушием Арлекина и снисходительностью Карабаса, раздобыл где-то водки, закинулся айсом и наебенился в сраку. Не исключено, что даже и в дупу.

Но лучше не будем спорить, а, в соответствии с упомянутым, положим правильное: так склалось, что Пьеро наебенился. И мало что видимо, но и более того – видимо-невидимо. Но вот по какому случаю? Этого он ни сказать не мог, и даже в душе не ёб. Ибо, наебенившись, поэт потерял не только покой и волю (это бы ладно), но также и память о предшествовавших обстоятельствах. Она куда-то слиняла, его верная память, она запропастилась куда-то. Может, её черти спиздили? Что ж: и такое бывает.

Но, во всяком случае, одно было ему дано в ощущениях clarus et distinctus: он страдал.

Как же он страдал? Не так уж и трудно догадаться, любезнейший мой читатель! Ибо не в первый раз – по секрету шепну: и не в последний – застаёшь ты нашего героя в таком состоянии. Да, да, именно: Пьеро отчаянно мутило.

Впрочем, то было бы ещё полбеды. Ибо самое тяжкое в этом некстатнем и пакостном испытании было то, что сгустившиеся тучи никак не прорывало очистительной грозой. Говоря без экивоков, тошнота как бы охватывала всё существо поэта. Казалось, тошнило даже локти и колени. Но при всём при этом он никак не мог проблеваться.

– Буэээ, – поэт попытался решить проблему волевым усилием. Тщетно. Рвота ножом подступила под горло, обжигая его крепчайшей кислотой, но бессильно сползла обратно, в страдающий мягкий желудок.

Вдруг некая тоненькая иголочка пронзила позвоночник поэта. Оно было не больно, а сладко: то вещий Дар пробуждался, открывались потаённейшие родники, прозревали очеса души. Нашего героя подняло, понесло, накрыло, развиднелось, взыграло, сошлось – carmen, metus, merum, mustum, reditus. Явственно обнаружились какие-то маяки, резеда, мистраль. Впрочем, через секунду всё это покрылось коростой и взорвалось, образовав по ходу то ли барьер, то ли экран, то ли просто завесу жёлтого тумана.

Пьеро попытался повернуть голову. Туманный барьер повернулся вместе с головой. Дальнейшие попытки приводили к тому же результату. Маленький шахид даже взрыднул: он стремился к резеде и мистралю, он всю жизнь стремился к резеде и мистралю, а тут такой афронт. Кто б не взрыднул на его месте?

И в этот самый миг откуда-то отовсюду грянул громовой неслышимый – да, вот так и бывает в тех местах, куда по нечаянности вознёсся дух поэта – голос. Он был настолько оглушающе тих, что поэт сначала не разобрал, что ему говорят – вернее, о чём спрашивают.

Голос повторил то же самое, и на этот раз Пьеро что-то услышал:

– …шки или …ешки? – вопрошали его, и от его ответа зависело всё – и в то же время совершенно ничего не зависело.

– А разница? – нашёлся маленький шахид.

– Никакой, – признали свыше.

– Ну тогда первое, – наугад сказал Пьеро.

– То есть ты желаешь созерцать причины и начала последующих событий? – в нездешнем голосе прорезалось нечто вроде интереса. – Что ж, изволь.