Союз и Довлатов (подробно и приблизительно)

– Ну конечно, это я. Пустите, мне уроки нужно делать.

– А кто там еще с тобой?

– Да нет здесь никого.

– Как нет? Я же слышу, кто-то дышит.

– Это я сам и дышу. Что же мне, не дышать, что ли?

– Да я не про тебя, я про другого. Ты ему скажи, что у меня в руках топор; как он войдет, так я его по башке и тюкну.

Скажи, что без топора я и не открываю никогда, – пусть уж знает.

– Александра Пахомовна, только вы меня не тюкните. Вы разберитесь хорошенько, прежде чем тюкать.

– Да, Боренька, где ж тут разобраться. Тут уж времени не будет. Да и вижу я плохо теперь, очки у меня неподходящие, давно бы сменить пора, а все некогда.

– Нет, Александра Пахомовна, я, знаете, лучше пойду еще погуляю.

– Погуляй, мальчик, погуляй. Погода-то хорошая?

– Хорошая.

– Дождя нет?

– Нет.

– Ну и гуляй себе на здоровье.

Так и гулял весь день.

Это не так плохо, только возникает явное ощущение затянутости диалога, по причине которой он и «не срабатывает». Заканчивается повесть тоже совершенно детским пассажем:

В саду хорошо, снег лежит на перилах и скамейках, как пирожное, и музыка слышна с катка, и я сначала хочу все поскорее осмотреть, раз уже прорвался, а потом думаю: куда же спешить? Ведь мне и завтра придется сюда прийти, и послезавтра. Конечно, тут будет Сморыга и все его подлости, и сегодня я его перекричал, а завтра неизвестно, да что же делать? Мне ведь теперь убегать от него нельзя, даже если никто не увидит и не узнает, и с этим достоинством своим, которое залезло в меня неизвестно когда и откуда, я еще наплачусь и хлебну горя, но тут уж ничего не поделаешь, – я его ни за что не отдам и буду защищать изо всех сил, и потом, когда мы снова встретимся с Волковым, он посмотрит на меня, сразу все поймет и сам – сам! – подойдет ко мне и попросит, чтобы я его принял в друзья, в физики, или еще куда.

И тогда я подумаю.

Старушечья обстоятельность повествования заставляет подумать, что соавтором молодого писателя была та самая Александра Пахомовна.

В 1964 году Ефимов издает в ленинградском отделении «Детской литературы» свою первую книгу – сборник рассказов и повестей «Высоко на крыше» объемом в 96 страниц. Обратим внимание на похвальную оперативность издательства. Между публикацией первых рассказов и выходом книги – дистанция только в год. Первая книга для каждого автора особенная. С нее начинается его профессиональная писательская судьба. Что написал для юных ленинградцев Игорь Ефимов?

Первая повесть из сборника «Взрывы на уроках» рассказывает о шестиклассниках, на практику к которым приходит молодая учительница истории Дина Борисовна:

Что-то в ней было удивительно всем знакомое и очень историческое, будто виденное в иллюстрациях к «Трем мушкетерам» на пятой полке школьной библиотеки: во всем черном, с большим белым воротником и с волосами до плеч, только с указкой вместо шпаги.

Честно говоря, не совсем понятно, кого имеет в виду Ефимов: миледи, Атоса или гвардейцев кардинала. В любом случае, комплимент сомнительный. Дина Борисовна желает оживить урок, посвященный средневековой науке.

– Алхимия – это почти химия, только без формул, наугад. Вот, например, в вашем химическом кабинете стоят различные банки с порошками и жидкостями. Вы не знаете, что это за вещества, и, если вас впустить сейчас в кабинет, вы, конечно, начнете все смешивать, и получится алхимия. Это очень увлекательная и опасная наука. Вот вы смешали несколько веществ, и получился какой-то неизвестный предмет. – Она вынула из портфеля и подняла над головой небольшую черную таблетку. – Совершенно неизвестно, что это такое. И вдруг…

Таблетка выскользнула из ее пальцев, упала на пол и громко взорвалась.

– Ой! – вскрикнула Сумкина.

– Еще! – зашумели все. – Еще разочек!

Татьяна Васильевна закрыла лицо руками, привстала, потом села обратно и с досадой хлопнула блокнотом по парте.

Татьяна Васильевна – заслуженный старый учитель. Дина Борисовна – молодой и прогрессивный с «небольшими черными таблетками». Понятно, что шестиклассники влюбляются в нее. Помимо пиротехнических фокусов практикантка затеяла с детьми съемку документального фильма об их нелегкой жизни. Татьяна Васильевна считает, что заигрывание с учениками подрывает дисциплину и снижает успеваемость. Но на решающем, итоговом уроке все ответили на пятерки, включая раздолбая Косминского. Дине Борисовне ставят за практику «четверку», и она успевает сделать на педсовете прогрессивное замечание.

– Ну, поздравляю, поздравляю вас, – говорил Сергияковлич. – Я был уверен, что у вас все будет в порядке. Не надо только бояться. Вот и прекрасно, я очень рад за вас. А вы сами рады? Довольны?

– Да, конечно, – сказала Дина Борисовна, но голос у нее был не очень веселый. – Я вам очень благодарна, вы так за меня болели все время. Только знаете, сегодня я почувствовала одну неприятную вещь. Может, это покажется странным, но мне было стыдно ставить им отметки, – будто раздаешь какие-то призы.

– Да, это действительно странно. Как же можно без отметок.

– Нет, я, конечно, понимаю, что без них, наверно, нельзя, но вот у меня было такое чувство. И потом, кажется, я не очень хорошо рассказывала.

Не только вы, Дина Борисовна, и у автора тоже получилось «не очень хорошо». Вторая повесть «Я хочу в Сиверскую» интонационно перекликается с «Таврическим садом». Начинается она так же – с жалобы на сложную детскую жизнь:

Когда я вернулся из школы, мамы еще не было, и я сначала обрадовался, но не очень, потому что все равно ведь, подумал я, она скоро вернется и все узнает.

Мне было так плохо, что я даже забыл посмотреть из окна, как летит снег, вверх или вниз, а сел на стол и начал раскачиваться взад и вперед, хотя ничего такого уж страшного не произошло, и троек я получил меньше, чем Фимка, и по поведению тоже было хорошо, и даже были две пятерки – по истории и по географии. Некоторые прямо завидовали мне, но это, конечно, неважно, потому что мама скажет, что ей совершенно безразлично, как кончает четверть какой-то Фимка или всякий другой ученик нашей школы. Она возьмет табель, наденет очки и начнет водить ногтем по отметкам, а потом придет в ужас. Но не сразу за все, а будет приходить в ужас за каждую тройку в отдельности, а это будет гораздо дольше, чем если бы за все сразу, и хуже всего, если под конец она скажет, что не пустит меня на каникулы к Вадику в Сиверскую. Это будет настоящая гибель.

Саша – главный герой – убеждает читателя, что он очень хочет поехать в Сиверскую к своему «гениальному другу Вадику», который «и на лыжах, и на коньках, и в лесу все знает, и приемник; и все мне объясняет, а я только слушаю, открыв рот, и больше ничего». Но мама Саши ознакомилась с оценками сына, потрясла очками и решила наказать нерадивого ученика – запретить ему поездку к его «гениальному другу». Саша начинает ныть и обещает исправить оценки. Вадик пишет другу «завлекательные письма», обещая Саше множество развлечений:

«А Кадыра, – было написано в этом месте, – который прыгает с трамплина, боится моей Таньки и при ней не ругается и не воображает, ни в школе, нигде. Ты зря думаешь, что Танька нам помешает, потому что она, конечно, не изобретает и ничего такого, но зато она поет и по-французски тоже, и это, помнишь, как Эдита Пьеха: „Та-та-та-ра-ра“. И знаешь, вообще, когда она вечером сидит и крутит ручки у телевизора, у нее волосы длинные и просвечивают, это ужасно здорово. Я не могу тебе объяснить почему, но вот увидишь, тебе тоже понравится…»

Попытки Саши исправить оценки провалились. На уроке истории он вместе с одноклассниками заявляет, что не готов ответить, и получает двойку, которую уже невозможно исправить. Саша прячет классный журнал, а потом бежит на вокзал, чтобы уехать в Сиверскую – к Вадику, Таньке и Кадыре:

Я бежал и думал очень быстро и про все сразу: и про маму, и про журнал, и про Стеллу, и, главное, я думал, что, может, еще не все кончено, мы пойдем ловить рыбу, и у нас с Вадиком хватит времени обо всем поговорить, и мы обсудим с ним и с Кадырой тоже, кем надо быть, чтобы не стать негодяем, и может, тогда все уладится и снова можно будет жить хорошо и интересно, что бы там с нами ни случалось.

Говоря об этой повести Ефимова, понимаю нечто относящееся ко всем его детским вещам. В пересказе они звучат намного лучше. Портит впечатление цитирование. Сюжеты неплохо придуманы, правильно расставлены смысловые ударения. Для своего времени они, действительно, без ерничания, прогрессивны. Все портит деревянность интонации, какая-то внутренняя неподвижность, не позволяющие увидеть бегущего «на последнем дыхании» Сашу, почувствовать страх Бори Горбачева перед гопниками, оккупировавшими Таврический сад. Описывается все правильно, верно, сознание соглашается с автором, но читательское чувство не может собрать из напечатанных слов картину. Кажется, что стоит только переставить местами слова, где-то немного ужать текст, и «заиграет». Музыка, увы, не звучит.

Но объективные современники оценили первую книгу молодого автора иначе. Ефимов-мемуарист, к сожалению, обходит вниманием интересный момент. В скромности его упрекнуть нельзя, но некоторые детали как бы проваливаются. Очень скоро последовал отклик на «Высоко на крыше». И не где-нибудь, а в «Новом мире». В последнем номере за 1964 год мы находим отклик на книгу молодого ленинградского прозаика. Да, в скромном разделе «Коротко о книгах».

Но «Новый мир» создавал репутацию иногда одним только упоминанием какого-то автора. Автор заметки крепко хвалит Ефимова:

Повести и рассказы И. Ефимова неназойливо несут читателю моральные идеалы честности, искренности, справедливости. Они лишены нравоучительности, но незаметно действуют и на маленьких, и на взрослых читателей своей направленностью. И. Ефимов «снимает» дидактику юмором, необычной деталью, неожиданным поступком. В этом сказывается вкус, а вкус – дело редкое.

Далее пересказывается ударный, по мнению автора отзыва, эпизод на лыжной прогулке из «Взрывов на уроке» с участием упомянутого ранее балбеса Косминского. Заключение: «Книга И. Ефимова написана свежим языком, с живыми диалогами, читать ее интересно». Да, смазанно-дежурно, хотя можно извинить, учитывая жесткий лимит на объем текста.

Конечно, интересно, кто автор столь быстрого отзыва. А это не кто иной, как Владимир Марамзин – друг Игоря Ефимова. Он старше и Довлатова, и Ефимова – родился в 1934 году. Марамзин закончил Электротехнический институт, работал инженером, начальником отдела научной информации на одном из ленинградских заводов. Еще в студенческие годы Марамзин посещал Лито при библиотеке имени Маяковского, которым руководил Виктор Бакинский. Ко времени написания отзыва он почти состоялся как «молодой прогрессивный автор». В ленинградских газетах и журналах («Смена», «Костер», «Звезда») опубликовали несколько его рассказов. Как и многие другие молодые авторы, Марамзин пытался войти в литературу с помощью «детских текстов». Самым высоким его достижением следует считать постановку пьесы «Объясните мне кто-нибудь – я скажу вам спасибо» в 1963 году. Сразу же после премьеры пьесу изъяли из репертуара.

Как ни весом, наряду с Андерсеном и Линдгрен, вклад Ефимова в детскую литературу, но для вступления одной книги явно мало. Но у автора есть серьезный козырь. За плечами Ефимова Ленинградский политехнический институт, работа инженера. В тогдашней неофициальной «табели о рангах» техническое образование расценивалось как безусловное преимущество для желающих изменить специальность и перейти в «инженеры человеческих душ». Близость к производству – прежде всего близость к рабочему классу, общение с которым закалит, сформирует правильное советское мировоззрение. Бытовало мнение, что в целом технические специальности выбирают аполитичные молодые люди, ставящие перед собой зримые, достижимые задачи. Об этом со знанием дела говорит и сам Ефимов:

Мы не хуже Юрия Рытхэу знали, какой «товар» требовался в советских издательствах. «Производственная тематика» – вот был священный «сезам», открывавший двери редакций. А разве так уж важно, на каком фоне будет развиваться драма отношений героев? По крайней мере, заводские цеха были моим миром вот уже несколько лет, мне не было нужды устраивать специальные командировки для изучения их.

Замечу, что писатель даже в мемуарах, написанных в другое время и в другой стране, «исправляет» биографию, делая акцент на той самой «пролетарской закалке». Работа в Лаборатории газовых турбин Центрального котлотурбинного института, конечно, предполагала посещение заводских цехов, но вряд ли они являлись «миром Ефимова». Тем не менее «рабочая тематика» присутствует в первой крупной вещи молодого писателя – романе «Смотрите, кто пришел!». Нужно признать, что в воспоминаниях автор делает акцент не на политической подкладке романа, а на эпатажном сексуальном содержании: И я пустил моего повзрослевшего – 18 лет! – героя на завод. А под шум станков, под грохот лебедок, под вспышками сварочных аппаратов мне был разрешен – прощен – казалось бы, непроходимый сюжет: влюбленность подростка в собственную мачеху. Этакая «перевернутая Федра».