Однажды в Тоцком. Записки контрактника. Год первый. Часть 2

– Я чего хочу сказать. Может, не будем больше помечать «слонов» своими личными рабами? Взвод мы отбивали все вместе. Нам нечего делить меж собой. И кого мы делим? Наших же сослуживцев! Мы, блядь, как ебанные работорговцы! Как мы вообще до этого докатились?! – я говорил искренне, от всего сердца. Говорил так, чтобы мне поверили, и чтобы сохранить наши дружеские отношения.

– Бля, Хохол, все так. Ну его нахуй! – Димка встал со стула и пожал мне руку. – Братан, сам не знаю, как это случилось, но больше, этого не повториться.

– Мне тоже личный слон не нужен. И терять друзей я не хочу. – похлопал меня по плечу Сергей.

– Ну, так что? Мир, пацаны!? – улыбнувшись, спросил я.

– Мир! – дружно ответили ребята, и мы все, по братски, обнялись.

В этот же день мы заказали через таксиста выпивку и до самого утра кутили в пьяном угаре.

Ночью я разбудил «духа» Хабу и предложил ему выпить со мной немного пивка.

– Знаешь, Хаба, – начал я исповедоваться «золотому духу» – Чо-то так стремно на душе… Я когда призвался, думал, что не буду вести себя как мудак по отношению к молодым. А что в итоге? Я ни то, что к молодым – к своему призыву отношусь как к рабам…

Хаба молча меня слушал, не забывая при этом посасывать из баночки холодное пиво.

– Все эти ебанные армейские понятия, которые я сам люто ненавижу… Ты, кстати, не злись на меня, что я тебя той ночью по лицу ударил. Революция требует жертв, сам понимаешь.

Хаба согласился со мной кивком головы.

– Завтра многое изменится. Вот увидишь… Я не понял, ты что, выдузил все мое пиво?

Пока я изливал Хабе душу, он выпил всю банку пива. На мой вопрос «почему мне не оставил», пожал плечами, улыбнулся и пошел спать…

Утром, следующего дня, я собрал свой взвод, чтобы побеседовать с ребятами:

– Парни, я хочу, чтобы вы уяснили одну важную деталь – больше, во взводе управления, пока я здесь, никакой «слонячки» и прочей хуйни, не будет! Не важно, кто какого призыва, кто, сколько прослужил – все будут работать одинаково. Если я узнаю, что вы обижаете духа, будете отвечать передо мной. Вы теперь все равны. Забудьте про армейские понятия, больше никаких «дедушек», черпаков и прочих армейской ереси! Надеюсь, что, больше, мне не придется возвращаться к этому разговору.

После того разговора, во взводе управления, до самого моего дембеля, больше не существовало таких понятий, как «дух», «слон», «черпак» и «дедушка». Я считал, что это позволит избежать, не только нам, но и следующим поколениям, того, что постигло нас, в погоне за властью. Разумеется, мы могли, в шутку, называть кого-то по сроку службы, но только в шутку! Срок службы, во взводе управления, больше не имел значения. Даже тот, кто пришел к нам в первый день, имел ровно столько же прав, как и те, кто прослужил год и больше.

Мы же себе отводили роль, этаких бригадиров, которые распределяют обязанности. В целом, все было, как и прежде, но только теперь, не существовало армейской иерархии. Мы не клеймили солдат отдельными «слонами». Это позволило, значительно сблизить ребят во взводе, между собой. Их больше не разделяли армейские понятия, которые позволяли смотреть на младший призыв с высока. Парни стали чаще общаться между собой. Больше не было отдельных компаний – был один, сплоченный коллектив. Даже тем «дедам», что пострадали от нас, приходилось общаться с молодыми на равных – иначе жесткий спрос!

Был ли я горд тем, что мне прислуживал свой же призыв? Нет. Я просто об этом не задумывался. Однако, я безмерно гордился тем, как смотрели на меня ребята с других подразделений, когда видели, как я командую «дедами», хотя прослужил ровно столько, сколько и они. Это была слепая и глупая гордость. Молодой призыв, с соседних батарей считали, что я «дед» по сроку службы. Наш призыв, которым был наполнен дивизион наполовину, за место уволившихся дембелей, обходили меня стороной. Большинство старослужащих с батарей общались с нами на равных. Не все, конечно, принимали тот факт, что мы так рано поднялись в своем взводе, но и мешать нам никто не стал. Свой авторитет во взводе мы уже заработали, оставалось утвердить себя в дивизионе. Все это делало меня гордецом. И только под конец своей службы, я начал понимать, что все мои проступки по отношению к своим сослуживцам, никак меня не красили. Они просто очерняли мою душу. Делали меня омерзительным. Но это было. Как было, и еще будет, многое другое, чем сегодня, я абсолютно не горжусь. Но, раз уж, я собрался написать эту книгу и обличить армейский быт изнутри, то и себя обходить стороной я не стану.

АКАЙ

Что ж, теперь я, Димка и Серега Карпин стали сержантами – командирами отделений. Нужно было командовать своими бойцами и у нас это получалось, довольно таки, не плохо. Но это было только внутри взвода. Нам не хватало той настойчивости, того упорства, что было в тех сержантах, которые прослужили подольше нашего. Мы еще не осмелели до такой степени, чтобы спорить с сержантами из других подразделений. Если нужно было командовать взводом вне стен нашей казармы, то мы вели себя сковано. Это в дивизионе знали, чего мы смогли добиться, и чего нам это стоило. В полку про это никто не знал, да и плевать было парням из других подразделений – если ты «слон» по сроку службы, то должен ему соответствовать. Осознание этого зажимало нас в рамки. Я был готов доказывать свое место во взводе, и даже в дивизионе, но выйти на большую арену полка, для меня было еще рановато. При любой ссоре с кем-то из старослужащих из других подразделений, как только узнают, что по сроку службы ты «слон», разговаривать уже никто не будет. Тебя просто изобьют. И, если, небольшим количеством солдат, можно сделать революцию во взводе, то в полку такой номер не прокатит – масштабы не те. Систему срока службы в полку еще никто не отменял. Пока не отменял…

Тем не менее, раз уж мы навязали себя в командиры, нужно было карабкаться вверх, и доказывать, что все это не зря. Но не всегда это получалось.

Как-то мы пошли кушать на ПХД. Димка Гурбанов повел наш взвод. Шли мы всем дивизионом. Наш взвод шел первым, так как по штату мы стояли во главе дивизиона. За нами шли батареи – первая, вторая и третья, а в самом конце, шел взвод обеспечения. Так вот, когда мы подходили к ПХД, нас подрезали солдаты из первого батальона. Сержанты первого батальона умышленно подвинули наш взвод и поставили свои роты впереди нас. Димка, как командующим взводом, возражать не стал, хотя, за такую наглость, он должен был, как минимум, возмутиться. Все это видел сержант из первой батареи Акай.

Акай по национальности был кабардинцем. Невысокого роста, коренастый и с, невероятно большой, головой. После ухода всех дембелей, Акай, на пару с ом, стали негласными лидерами всего дивизиона. Эдакие подпольные серые кардиналы. В дивизионе Акая все побаивались, и никто ему не смел возражать.

Так вот, когда Акай увидел, что взвод управления уступил наглости первого батальона, он, сначала, наехал на Димку:

– Ты какого хуя пропустил первый батальон, блядь?! Ты хоть понимаешь, что за тобой весь дивизион стоит?!

Димка лишь отмалчивался и не связывался с Акаем, так как понимал, что он не прав. Акай, поняв, что ничего вразумительного от Димки не дождется, перевел свой гнев на сержантов первого батальона:

– Э, сержанты! Вы охуели, блядь!? Схуяли вы нас подрезаете?! Ну-ка, убирайте свой батальон, нахуй! Анан сигейм, блядь!

Удивительно, но сержанты первого батальона не стали спорить с Акаем и приказали своим ротам отодвинуться в сторону, чтобы уступить место нашему дивизиону. Просто представьте, как один человек своей наглостью разворачивает целый батальон! Теперь вы понимаете, о какой настойчивости и упорстве я вам говорил? Хотя с Акаем не спорили еще и потому, что он был кавказцем. А в нашем полку с ребятами с Кавказа редко кто спорил, так как понимали, что они всем заправляют. Вот и с Акаем спорить не стали, чтобы избежать последствий.

– Веди свой взвод, да поживей, блядь! – прикрикнул Акай на Димку.

После того инцидента у ПХД, я думал, что Акай больше не будет злиться на Димку. Но я ошибался. В этот же день, когда мы стояли на плацу в ожидании вечерней поверки, я услышал, как Акай кого-то зовет:

– Э, уебище?! Сержант, блядь?!

Я повернул голову и увидел, как Акай кричит через строй первой батареи. И кричал он именно Димке. Но Димка его не слышал, или делал вид, что не слышит. Я не знаю. Но, как только, Акай решил сам подойти к Дмитрию, поступила команда офицера штаба полка «Смирно!». Все замерли. Началась вечерняя поверка.

После вечерухи, мы вернулись в казарму. Я понимал, что начинает нарастать конфликт между Димкой и Акаем. Если Акай доберется до Гурбанчика, то потом доберется и до нас. Наш авторитет во взводе может пошатнуться. Зрел не хилый конфликт, который нужно было срочно уладить. Но как? Никто из нас не общался с Акаем, так как он был намного выше нас по рангу (если можно так сказать). Он старослужащий кабардинец, который имеет весомый авторитет не только в дивизионе, но и в полку, мы же молодые выскочки, которым, каким-то чудом, удалось обуздать своих «дедушек». Акаю было явно плевать на наши достижения. Решить вопрос через а, единственного, кто имел вес над Акаем, я не мог, так как после событий перед новым годом, мы даже не здоровались.

Я начал думать, как найти подход к Акаю, чтобы избежать не нужных последствий в дальнейшем. Так сказать – решай маленькие проблемы, чтобы потом, не решать большие.

За день до инцидента у ПХД, Димке Гурбанову пришла посылка. Довольно богатая посылочка, которая ломилась от всяких сладостей. Я вспомнил про то, что у нас еще оставались от посылки пара банок вареной сгущенки, и пакеты с печеньем.

Я подошел к Димке и спросил его разрешения взять сгущенку с печеньем.

– Зачем тебе, Хохол? Подожди маленько, вместе чай потом попьем.

– Надо, Гурбанчик. Я не для себя – для дела. Поверь, очень нужно. Всего рассказать не могу. Это для общего блага. Просто знай, что я поступлю с этим намного разумней, нежели мы просто все съедим.

Не знаю, смог ли я до конца убедить Димку в том, что отдать мне банку «сгухи» с печеньем, лучше, чем мы бы их просто съели, но Димка спорить не стал и дал свое согласие.

Я подумал, что, если я подойду к Акаю не с пустыми руками, то смогу его задобрить во время разговора. А разговор мне предстоял довольно сложный. Мало того, что я сам по сроку службы был «слоном», так я еще должен был говорить за другого «слона». С чего бы вообще Акаю меня слушать, а не послать куда по дальше? Я сильно волновался, что Акай просто не станет меня слушать. Сейчас очень многое зависело от предстоящего разговора. Я понимал, если сейчас не подойду к Акаю, то потом будет поздно.

Я взял банку сгущенки, пакет печенья и пошел искать Акая.

– Акая не видел? – спросил я у дневального.

– В умывальнике он.

Я решил подождать у входа в умывальник. Через пять минут из дверей умывальника вылетел боец из третьей батареи с окровавленным носом, а вслед за бойцом вышел Акай.

– Еще раз вы будете курить в туалете, когда дежурит моя батарея, я вас головой в унитаз окуну! Анан сигейм! – кричал Акай на солдата из третьей батареи.

Ну вот, кабардинец явно не в духе. Я замешкался – подходить сейчас, или нет? Раз уж решился, то нужно было доводить дело до конца, и я подошел.

– Акай! – окликнул я кабардинца.

– Чо хотел? – повернулся он ко мне.

– Меня зовут Миша Хохол. Я с взвода управления. Не найдется свободной минутки, чтобы поговорить.

Акай посмотрел на меня оценивающим взглядом, затем улыбнулся и сказал: