Всё случилось очень кстати…

И пошла ведь масть! Аж смерть мы обыграли!
Ту мухлёвщицу ещё с тузом в манжете!
В мрачных дебрях наших душ огни мерцали —
страшных снов, клеймённых солнцем на рассвете.

На рассвете, вот увидишь, будет время.
Верным знамением будут птичьи песни.
По углам, где здравой мысли было семя,
там останутся лишь пауки да плесень.

И несметно поползут все эти слухи, —
для кого-то болью, а для нас – наградой.
Там, где были мы – лишь кривизна разрухи.
Там, где был очаг – лишь дождь, лишённый взгляда.

После ссоры

Недолюбленный день. Недоетый пирог.
Недосказанных слов тишина гробовая.
Я как будто бы в ливень ушёл за порог,
а не я на кровати остался у края.

И не ты крепко спишь на другой стороне.
А во сне твоём ты. Но туда нет дороги.
Этот дождь проливной равен полной цене
за неправильное ударение в слоге.

Недопонятый смысл зреет на потолке,
нависает над нами бессмысленной тенью.
Ты во сне под зонтом в злой безликой толпе,
нагло руки тянущей к горячим коленям.

И не в силах уже ты противиться ей —
многорукой толпе – этой похоти смертной.
Вдруг – ты в доме одна стоишь без дверей
и без окон. И воздух горячий и спертый.

Ты пытаешься выкрикнуть имя моё,
только звук рикошетит о голые стены
и вонзается медленно, как остриё,
разрывая твои напряжённые вены.

Это кровь. Это дождь. Всё смешалось во сне.
Я лежу на краю и не слышу убийства.
Это я щекучусь волоском по спине.
То над ухом жужду как комар кровопийца.

Ты прощаешь меня. Как исправный вдовец
в твоём сне не женюсь на другой и моложе.
Ты лежишь у меня на руках, как птенец,
выпавший из гнезда в человеческой коже.

Но и мёртвая ты всё же веришь и ждёшь, —
мокрый грязный ворвусь я а твой мир сноведений.
И тебе невдомёк то, что я и есть дождь,
за порогом идущий, моля о прощенье.

***

Куда прийти исхоженным стихам?
Где им найти приют, таким дождливым?
Свалившимся зачем-то с потолка
в мою то не расчёсанную гриву.

Поставить в ряд с поэтами времён?
Как будто слишком смело – средь маститых
на полках продаваемых имён
тесниться им в порядке алфавитном.

Им больше в пору просто погулять
на броуновском ветреном просторе.
Эпитетом неброским просиять.
Глаголом в беспредметном разговоре.

Стихам лежать на полках не к лицу.
Не свойственно. Не очень как-то кстати.
Всё то же, что и самому творцу
среди замысловатых эпитафий.

***

И эту осень мы, видать, переживём.
Иных, по крайней мере, нету предпосылок.
А про судьбу то оказалось – все враньё, —
она не более, чем крошечный обмылок,

подделка, копия, уродливый с тебя —
ещё и наспех как-то вымученный – слепок.