Мохнатый бог

В различных районах Чукотки и Камчатки, а также на юге Дальнего Востока появились охотники-медвежатники, хвастливо доводившие до сведения неискушённых слушателей совершенно фантастические сведения о количестве убитых ими животных. И самое удивительное – чаще всего эти цифры оказывались правдой! Если для степенного и неспешного промысловика довоенного времени, вооружённого примитивной трёхлинейкой или винчестером, это число за всю его беспокойную жизнь редко пересекало роковой сороковой рубеж, то в расцвет петельной эпопеи появились молодцы, набиравшие за десять-двенадцать лет на своём счету сотню-другую медведей. Число медвежатников росло и множилось, постепенно закрепилось представление о медведе как о звере примитивном и в добыче доступном. То, что время от времени такого горе-охотника мишка всё же сгребал в свои объятия, объяснялось элементарным нарушением правил «техники безопасности» – неквалифицированно прикрутил трос, установил слишком лёгкий «потаск» (тяжёлое бревно, привязанное к другому концу петли, которое мешает зверю двигаться) или дрогнула рука, когда добивал пойманного, уже, казалось бы, совсем беззащитного зверя. Пуля попала по петле, зверь вырвался и…

Одним словом, элемент риска в этой охоте был сведён к риску пешехода, переходящего улицу. Правда, появился новый контингент покалеченных медведями людей – туристов, геологов, рыболовов – из тех, кто спокойно шёл по своим делам медвежьими тропами и попал в лапы разъярённого пойманного хищника.

Петли сделали гораздо больше вреда для сокращения поголовья медведей, чем проклинаемые всеми авиабраконьеры. Дело в том, что у медведей очень скоро выработался условный рефлекс на звук авиационного двигателя. Заслышав его, они сразу спешили в укрытие, которое частенько находилось поблизости. Это делало их в большинстве случаев малоуязвимыми для отстрела с воздуха.

Когда с петлевым промыслом начали вести наконец достаточно эффективную борьбу, численность медведей во многих районах СССР оказалась непоправимо подорванной. В частности, это относится к некоторым областям Европейской России, Западной Сибири, а также к ряду местностей на Камчатке.

Но существует и ещё один вид ущерба, нанесённого петлевым промыслом охотничьему хозяйству. Борьба за существование, с одной стороны, удалая азартная охота, на которой было воспитано не одно поколение российских воинов, солдат, борцов за свободу, мыслителей, писателей, таких как Л. Толстой, И. Тургенев, Н. Некрасов, – с другой были в одночасье подменены корыстной бесхозяйственной погоней за «длинным рублём». Дошло до того, что к середине 70-х годов, когда «петлевики» на практике стали отходить от дел, на северо-востоке Сибири практически не осталось людей, способных добывать зверя с оружием в руках.

Прекращение варварского петлевого лова практически означало прекращение промысла вообще. Способствовала этому в какой-то мере и введённая в ту пору лицензионная система: отныне за право добыть одного медведя охотник должен был внести пятьдесят рублей и получить специальную бумагу – лицензию. Отвыкшей от контроля вольнице это правило показалось каким-то недопустимым ущемлением охотничьих привилегий. Потребовалось несколько лет, чтобы положение хоть как-то нормализовалось. Одним словом, наступил такой момент, когда добыча медведей на Дальнем Востоке свелась к минимуму.

И медведи сразу повели себя по-другому.

Если в силу экономических, социальных или иных причин наступает перерыв в промысле куропатки, зайца или лося, результаты его вряд ли будут иметь абсолютно непредсказуемые последствия. Когда же дело касается крупного хищника, очень трудно заранее предположить итог его строгой охраны или недоопромышления.

Но всякое рациональное использование должно иметь под собой разумную научную основу – на то оно и рациональное! И такую же основу должна иметь под собой и охрана.

Известно достаточно много примеров, когда прекращение промыслового пресса со стороны человека давало у других животных, в частности крупных хищников, рецидив агрессивного поведения. Такие явления особенно ярко прослеживаются там, где строгая охрана сочетается с туризмом, а значит, и с большим количеством народа рядом со зверем. Это происходило в национальных парках Азии, Африки и Северной Америки. Очень ярким примером остаётся история с бурым медведем гризли в национальных парках США и Канады.

Когда первые фронтиреры-скваттеры проникли на великие пространства за рекой Миссисипи, бурый медведь являлся типичным обитателем тех лесов и прерий. Конечно, недавних жителей окультуренных пространств Британии, Франции и Германии (да, добавим, и Новой Англии) не мог не поразить этот зверь, трансформированный их фантазией в какое-то допотопное чудовище. И поскольку они, видимо, считали, что соседство с медведем недопустимо для цивилизованного человека, то и к охоте на него они отнеслись со всей серьёзностью – как к индейским войнам. Словом, когда власти Соединённых Штатов, спохватившись, стали принимать меры по спасению своего гризли, то едва не опоздали…

Одним из национальных парков, призванных сохранить остатки американских бурых медведей, стал небезызвестный Йеллоустон. Кроме популяции медведей эта охранная территория должна была защищать от разрушения уникальный памятник природы – Долину гейзеров.

Прошли годы. Медведи в национальном парке размножились и наряду с гейзерами стали одной из самых привлекательных приманок для туристов.

А потом…

Кое-кто считает, что винить в случившемся надо только туристов. Конечно, свалки пищевых отходов вокруг кемпингов привлекали медведей, и они потихоньку, сперва по ночам, памятуя о дальнобойных стволах винчестеров и ремингтонов, стали приближаться к человеческому жилью. Но огнедышащие стволы молчали. Медведи уловили перемену в поведении людей, обнаглели, принялись рыться в мусоре, невзирая ни на погоду, ни на время суток, ни на щелчки фотокамер и блеск объективов. Затем сочли (и справедливо), что территория вокруг кемпингов также является их собственностью.

В таком неустойчивом состоянии отношения между медведями и людьми пребывали недолго. На первые агрессивные выпады люди сперва не обратили внимания, усыплённые добродушным видом мохнатых увальней. До той поры, пока не начались первые несчастные случаи. И вот – первый смертельный исход.

Когда Департамент рыбы и дичи спохватился и закрыл на некоторое время национальный парк для посещений, агрессивное поведение, как пишут наблюдатели, стало нормой более чем для половины его обитателей. «Из машины не выходить!» – такая надпись прочно завоевала место на дорогах парка по сию пору.

Безотчётный страх перед человеком у большинства диких зверей, видимо, уже закрепился генетически, и поэтому говорить, что медведи Сибири и Дальнего Востока более агрессивны по отношению к человеку, – бессмысленно. Мнение, что европейские медведи осторожнее сибирских, имеет под собой более твёрдую основу. Возможно, дело в том, что на территории густонаселённых районов страны медведей, не проявляющих страха перед людьми, неизбежно отстреливают. И практически всех, быстро, не давая им достигнуть значительных размеров и прерывая их жизнедеятельность, так сказать, в зародыше. Одновременно с этим достигается и другой результат – у них меньше шансов оставить потомство и передать свои беспокойные качества преемникам.

Таким образом, в Европейской России уже давно действует искусственный отбор, направленный в сторону «уважения к человеку», несоприкосновения с ним и плодами его деятельности. Это и неудивительно, ибо там у медведей есть обширный материал для закрепления рефлексов. Другое дело, что в Сибири и на Дальнем Востоке, где добыча зверя всё же не столь велика, некоторая часть животных просто при отсутствии опыта может не увидеть «человека в человеке» и счесть плоды его трудов за свою законную добычу.

А может, и не столько добычу. Медведь крайне любопытен – это аксиома. Медведя интересует всё необычное, но отличить необычное от безопасного он может не всегда. Давно прошли те времена, когда даже слабый человеческий запах служил зверю безошибочным индикатором тревоги. Ещё в книге В. Каверзнева «Медведи и охота на них», выпущенной в 1933 году, медвежьи капканы рекомендуется вываривать в хвойном отваре. Сейчас же такая рекомендация вызывает только усмешку.

К настоящему времени на земле практически не осталось мест, где на расстоянии двадцати километров не найти предмета, сделанного человеческими руками. Человек заполонил собой, продуктами своего производства всё пространство. Консервные банки, полиэтиленовые пустые пакеты, доски с гвоздями, железные бочки из-под горючего можно встретить и в ледяной пустыне Антарктиды, и в арктической дриадовой тундре и на каменных папахах гольцов посреди эвенкийской тайги, на тропических островах Тихого океана и в южноамериканской сельве. Человек, по выражению В. Вернадского, создал вокруг себя антропосферу – сферу человеческой деятельности, и в этой сфере оказался весь растительный и животный мир планеты. Так что тревожный в былые времена человеческий запах стал неотъемлемой частью нашего мира, любого уголка земного шара. Неудивительно поэтому, что медведь не проявляет той прежней легендарной осторожности, которая отличала его, судя по работам прежних авторов, от других хищных зверей. Медведь с интересом обнюхает бочку с бензином, заглянет в окно промысловой избушки, опрокинет брошенный в тундре снегоход… Известен факт, когда медведь забрался в оставленный посреди тундры неисправный американский истребитель «Кобра»… Это произошло во время Второй мировой войны, когда на Северо-Востоке действовал корпус, который перегонял самолёты из Америки в сражающийся СССР…

Присутствие людей – фактор, в значительной степени ограждающий творения рук человеческих от посягательства зверья. Сами мы порой с трудом себе представляем, как одно наше присутствие удерживает животных на значительном расстоянии от нашего жилья – постоянного или временного. Не раз и не два экспедиции и туристские группы проходили по местам, буквально кишащим зверьём, так и не встретив никого на своём пути. Недаром в экспедициях 30-х годов бытовало выражение: «В дороге встретишь только того зверя, который сам на ловца бежит».

Именно такое определение часто подходит бурому медведю.

Однако зададим вопрос – нуждается ли бурый медведь в охране? Не совершаем ли мы, объявляя поход в его защиту, такую же ошибку, что была допущена в 70-е годы по отношению к волку? Тогда в результате ослабления усилий в борьбе с волками многократно вырос ущерб, наносимый ими животноводству. Не ошибкой ли было прекращение выплаты премий, запрещение неограниченной охоты, введение лицензионной системы? Зачем нам и нашему хозяйству бурый медведь?

Мне кажется, что уже давно разумное большинство людей на нашей планете пришло к выводу, что любой вид животных вне зависимости от его взаимоотношений с человеком имеет право на существование. В настоящее время никакая наука не в состоянии определить, что найдём мы через десять, двадцать, сто лет на том месте, где сегодня что-то потеряем. В конце концов мы придём к тому, что охране будет подлежать любая, даже самая маленькая часть живой природы. Так, истребляемый у нас ныне волк в Германии, Франции, Польше находится под охраной закона. А в Соединённых Штатах всерьёз рассматривают вопрос о повторном заселении волком тех штатов, в которых он ранее был истреблён. Постепенно наступает время, когда жители передовых стран осознают, что дикие животные – это не братья наши меньшие, а компаньоны по проживанию в одном доме – на планете Земля. И никому из нас другого дома не будет.

Ущерб, наносимый медведями охотничьему и сельскому хозяйству, вовсе не так велик, как его порой пытаются представить. Условия содержания лошадей и крупного рогатого скота в деревнях и посёлках Северной России и Сибири резко отличаются от довоенных. Можно сказать, что опасность со стороны этих мохнатых хищников в значительной степени миновала. Домашнему оленеводству медведь угрозы практически не представляет; посевы овса в лесной зоне сведены к минимуму, и вред зверя здесь также ничтожен.

Единственной серьёзной претензией, предъявляемой к бурому медведю, может быть то, что

БУРЫЙ МЕДВЕДЬ

В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

ЯВЛЯЕТСЯ ЕДИНСТВЕННЫМ МНОГОЧИСЛЕННЫМ

КРУПНЫМ ХИЩНИКОМ,

СО СТОРОНЫ КОТОРОГО ВОЗМОЖНО

НЕСПРОВОЦИРОВАННОЕ НАПАДЕНИЕ НА ЧЕЛОВЕКА.

С другой стороны, медведь всегда занимал в культурной жизни как русского народа, так и других народов Евразии своё, совершенно особое место. Медведь знаком нам и был знаком нашим предкам как персонаж сказок, баек, легенд, множества «медвежьих» пословиц, поговорок, присказок. «Неуклюжий, как медведь», «медведь на ухо наступил», «с медвежьей силой», «пусть медведь работает…» Издавна медведь неотделим от бескрайних просторов России, её глухих урманов, лесов, голубых пространств сибирской тайги. Выражение «русский медведь» прочно вошло в языки всех народов мира. Не случайно же именно медведь стал эмблемой Московской Олимпиады, ещё раз подтвердив свой титул исконно русского зверя.

Но даже если мы отложим на время в сторону соображения морального характера, то только один экономический эффект, получаемый (или который можно получать) от этого зверя, значительно превосходит небольшой ущерб, им причиняемый.

Об этом и ещё о многом другом, что удалось мне узнать, изучая бурого медведя, и будет рассказано в этой книге.

Глава 2 Медведь как он есть

Бурый медведь – крупный могучий зверь, облик которого всем давно и хорошо известен. Плотное, сбитое туловище, мощные лапы с кривыми длинными когтями, короткая сильная шея и большая лобастая башка с маленькими тёмными сонными глазками, которые отчего-то принято называть «свиными».

Служители зоопарков недолюбливают медведей именно за эти глаза. Утверждают, что по ним невозможно угадать, какие мысли шевелятся под черепом в мохнатой клыкастой башке.

Человеку, повстречавшему медведя в природе, на первый взгляд кажется, что зверь состоит из одной этой головы и приставленных к ней лап. Только чуть погодя видишь сверху над лапами и башкой колеблющийся мохнатый горб туловища – и это последнее, что успеваешь заметить, потому что зверь, почуяв на себе чей-то взгляд, тотчас растворяется в ближайших зарослях.

Так исчезать умеет только медведь – мгновенно и бесшумно, точно призрак. И ещё минуту стоишь неподвижно, соображая – видел ты кого-нибудь на пустом месте или только поблазнилось тебе, изнурённому пустынностью дикого леса. Но нет, подойдя к самой опушке, обнаружишь на полоске влажной земли крупные отпечатки, похожие на следы босой ступни с когтями. За эти следы и закрепилось среди аборигенов Сибири тайное прозвище бурого медведя – «босой старик».

Заговорив о лапах, есть смысл вспомнить и о когтях.

Коготь бурого медведя может представлять довольно внушительное зрелище – в нашем доме до сих пор находится медвежья шкура с серыми когтями длиной 14 сантиметров. Но наибольшей длиной и остротой обладают лишь когти медведя, только что покинувшего берлогу. В течение лета они стачиваются и затупляются, с тем чтобы вновь отрасти за зиму.

Когти бурого медведя – это вполне многофункциональное орудие труда с очень разнообразным использованием. Первое, что приходит в голову, когда рассматриваешь эти гибкие роговые крючки, – перед тобой орудие убийства. Конечно, когти медведя не обладают жалящей остротой когтей тигра или, к примеру, леопарда. Но ужас медвежьих когтей – в силе лапы, из которой они растут. А эту силу трудно преувеличить. От удара медвежьей лапы лопается борт дюралевой лодки, рвётся четырёхмиллиметровая стальная проволока, ломаются позвонки лошади или сохатого. Она в состоянии свалить лиственничный пень, по размерам сопоставимый с самим медведем, погнуть лист двухмиллиметрового железа, из которого сделан борт вездехода, разломать охотничью избушку или раздавить железную консервную банку. Даже осенью, когда весь зверь заплывает жиром перед тем, как залечь в берлогу, и тело его окутывается мягкой толстой шубой жировой ткани, лапы его остаются свободными от этого покрова. Они остаются тем, чем должны быть, – мускулистыми, жилистыми, молниеносными лапами хищника. Ибо бурый медведь остаётся хищником, что бы про него ни говорили любители теории всеобщего миролюбия.

Когти – это как раз и есть один из главных инструментов этого хищника. Когда имеешь дело с медвежьими когтями, надо помнить, что они не растут просто из лапы пучком, как торчат гвозди из доски. Каждый коготь растёт из пальца, как ноготь на руке человека, и этот палец сам по себе способен к действиям. Медведь может подогнуть четыре когтя к ладони, а оставшимся проткнуть банку со сгущённым молоком. Когда медведь наносит удар, пальцы с когтями на его лапе растопырены, для того чтобы увеличить площадь поражения. После удара зверь сжимает ладонь – так, чтобы полукруглые костяные серпы ещё глубже вошли в тело жертвы и удерживали её, пока она не перестанет двигаться.

Однако когти несут и другие функции, полезные для бурого медведя. Например, когтистая лапа – прекрасный инструмент для разламывания трухлявых деревьев в поисках насекомых. А ещё – нечто вроде экскаваторного ковша, если требуется разрыть нору арктического суслика или сурка, выкопать берлогу или разгрести неохраняемую могилу на кладбище.

Физическая мощь бурого медведя издавна вызывала самое неподдельное удивление у охотников и натуралистов, да и любого человека, кто с ним сталкивался. Казалось, люди не в состоянии спокойно относиться к живому существу, наделённому столь феноменальными способностями.

Медведь со светлой шкурой может оказаться родным братом медведя со шкурой тёмной (оба снимка сделаны в одном месте, на расстоянии 2 км друг от друга)

Ещё А. Черкасов писал о медведе: «Сила челюстей его удивительна: зубами он дробит огромные кости, перекусывает толстые берёзовые бастрыги, а лапами бьёт так сильно, что с одного удара убивает до смерти человека и роняет лошадь на землю. Сила его замечательна: он, стоя на дыбах, легко держит в передних лапах больших быков и лошадей и даже перетаскивает их с одного места на другое».

Клыки у медведя также являются непосредственно орудием убийства. Их он использует по большей части для того, чтобы удерживать уже пойманную добычу. При этом пускает в ход всю мощь своих тяжёлых челюстей – их усилия бывает достаточно, чтобы промять насквозь ствол дробового ружья. По крайней мере, о таком случае рассказывает великий знаток русского медведя профессор Н. К. Верещагин.