Фрунзе. Том 4. Para bellum

– Нет. Мы с тобой по разные стороны баррикад.

– Бей красных, пока не побелели. Бей белых, пока не покраснели. Так, что ли?

– Можно и так сказать.

– Ты разве не понимаешь, что это вздор? Красивый, но в корне мусорный лозунг.

– Может, и вздор, да весь мой, – нахмурился Махно.

– За что мы дрались в революцию? Я – за то, чтобы простые люди смогли вздохнуть. Будем честны, действительно хорошо жить они никогда не будут. Это детские иллюзии наивных дурачков или спекулянтов-балаболов. Но я стоял за то, чтобы у них было что поесть, что надеть, где жить. Чтобы из дремучести их вытащить. Если получится больше – отлично. Нет – даже это хорошо. И я сражался за это. Скажешь, что ты – нет? Ну что ты молчишь? Скажешь, что нет? Скажи. И плюну тебе в глаза. Ибо это будет ложью.

– Зачем тогда спрашиваешь?

– Затем, что вся эта красивая чепуха – идеология – лишь фантик для обертки реальности. Коммунизм… анархизм… либерализм… Разве это главное? По плодам их узнаете их. Не так ли? Важно не то, что ты говоришь, а что ты делаешь и зачем. Нет, конечно, хватает идиотов, которые дрались и продолжают драться за эти красивые фразы. И дохнуть. И убивать. Всей этой грязью прикрываясь для банальной борьбы за власть и грабежей.

– Думаешь, я не такой? – мрачно спросил Махно. – Слышал я, про меня разное болтали.

– Если бы ты был такой, не стал бы стал работать столяром, плотником и плетельщиком домашних тапочек. Тихо доживая свой век в нищете. Возможностей взять денег на борьбу с красными у тебя хватало. Там, в эмиграции. Почему не взял?

– Не хотелось.

– Много кому захотелось, а тебе нет? Самому не смешно?

– А пришел на Украину.

– Тебя туда вытащили. Я знаю, что ты уговаривал своих не лезть во всю эту историю. А когда стало ясно: все равно полезут, – решил возглавить, чтобы их не так много полегло. Разве не так?

– И что с того? – мрачно спросил Махно.

– Я хочу тебе предложить забыть все, что было. И занять должность в правительстве.

– Ты издеваешься? – с изумлением спросил Нестор Иванович.

– В тебе я уверен, как ни в ком ином. Не купят. Не скурвишься. Ибо псих. Такой же, как и я. Именно поэтому и хочу предложить должность главы госконтроля. Чтобы ездил по разным заводам, городам и селам да своими глазами смотрел, что там происходит. Кто где ворует и кому что нужно оторвать, чтобы это уже прекратилось.

– Нет, – твердо и решительно произнес Махно.

– Почему?

– Просто нет. Не хочу.

– Не хочешь помочь бороться с ворьем? Почему?

– Я же ответил – просто не хочу, – с усмешкой ответил Махно.

– Ну нет так нет, – чуть помедлив, произнес Фрунзе, вставая. Секунду постоял и направился к двери.

– Погоди, – окрикнул его Махно.

– Передумал?

– Ты же понимаешь, что это лишнее? – махнул Нестор Иванович в сторону следователя.

– Что это?

– Твой человек ведь сейчас нарисует какое-нибудь дело. И меня как воришку или разбойника шлепнут. Зачем весь это цирк?

– Шлепнут? Нет. Тебя просто опросят и отправят в госпиталь. Подлечат там. У нас появилось лекарство, которое вроде как от туберкулеза помогает. После чего посадят на пароход. Дадут немного денег на дорогу. И отправят в Париж.

– Как это? – удивился Махно.

– У меня перед тобой должок. И я его верну. Помнишь? Я ведь дал гарантии, которые через голову отменил Троцкий. Точно так же, как и в Крыму, когда его люди постреляли пленных, которым я обещал жизнь.

– Брешешь!

– Собаки брешут. А я говорю. Но еще раз сунешься с оружием против нас воевать – пристрелю. Ну или как там карта ляжет.

С тем и ушел.

Оставив изрядно озадаченного Махно наедине со следователем.

Особой надежды на успех не было. Нестор Иванович – сложный человек. Трудный. И между ними пролилась кровь. Так что довериться вот так он не мог. А если бы и согласился – Фрунзе не поверил бы.

Но как же было бы славно получить такого руководителя госконтроля. Таким, как Махно, Мехлис и иже с ними, в подобных структурах самое место. Неподкупные. Идейные. Энергичные. Таких только убить можно, чтобы скрыть воровство или какую мерзость. Но Махно поди убей. Еще неизвестно, кто кого зарубит или пристрелит. Уж что-что, а постоять за себя он умел. И в плен его взять раненого. Без сознания. Скорее чудом. Тачанка перевернулась, и он, ударившись головой, отключился на время.

Нарком направился к своему кортежу и продолжил свои рабочие разъезды. Планов у него на день еще имелось громадье. Весь расписан. Понятно, не впритык, а с некоторым разумным зазором. Но особенно не пошатаешься праздно.

Усмехнулся.

Молча.

Лишь лицо на несколько секунд перекосила гримаса.

Он вспомнил о том, как решил заглянуть в дневники Николая II. Минут десяти ему хватило, чтобы получить устойчивое отвращение к этому человеку. В этих записях было все, кроме того, что должно. Обеды. Встречи. Прогулки. Воспоминания о чтении вслух перед сном. Катание на санях…

Иными словами – муть всякая.

Для какого-нибудь дворника сойдет. Для монарха, который руководит огромной страной… кошмар! Встречи с чиновниками и крупными политическими игроками просто фиксировались как данность. Что, зачем и почему – оставалось за скобками. Дела? Он их вообще не касался в основном. В лучшем случае писал, что-де «кончил с бумагами» или как-то еще указав на свою непосредственную работу монарха.

Но больше всего Михаила Васильевича взбесили записи, касающиеся событий февраля – марта 1917 года. Монарху, судя по всему, не было никакого дела до происходящих в Петрограде событий. А сразу после отречения он испытывал облегчение и «хорошо спал», больше уделяя внимание уборке снега.

– Ну и м***к! – тогда прокомментировал этот фрагмент нарком в сердцах.

Фрунзе точно знал: Николай II Александрович много работал. Честно. Ответственно. Но… в дневнике отчетливо проступало его отношение к этой работе. Он ее явно тяготился и тянул лямку, стараясь как можно скорее убежать от нее и выбросить все «пустые» мысли из своей головы.

Смешно.

Больно.