До третьей звезды

– Поехали, Вася, – спокойно согласился Николай.

– Решено, едем мы вдвоём, – поставил точку Рымников. – Я уложился, майор?

– Более чем, – уважительно ответил спецназовец. – Тогда ещё проще. Вам собраться в дорогу нужно? Простите, не знаю имени-отчества.

– Николай Николаевич. Разумеется.

– Тогда делаем так. Сейчас я вас с Василием Кирилловичем аккуратно вывезу отсюда. Лишний диван дома найдётся? Отлично, там и переночуете. А завтра заберу – и сразу на вокзал. Пойдёт?

– Пойдёт, – ответил за Николая Рымников. – У меня тапочки с зубной щёткой здесь. Придумаешь, что сказать завтра комитету, Анатолий Степанович. Сообщишь, что старшим на хозяйстве по Зареченску оставляю Гонтаренко. Поможешь ему, да?

– Конечно.

Из каких соображений Виктор разместил их в плацкартном вагоне вместо купейного, майор внятно объяснять не стал. Некоторая туманность ответов представлялась Стольникову излишней перестраховкой, но лучше доверять специалисту, чем вообще никому. А в целом Виктор ему нравился спокойствием, уверенностью и контактностью.

Вот и сейчас в очередной раз вагон пропатрулировал наряд линейной полиции. Уже прошли мимо, так он встал, хлопнул полицейского по плечу. Тот обернулся в привычном оскорблении чувств должностного лица, а Виктор притянул их головы, что-то нашептал, и менты взорвались здоровым молодецким хохотом, дружелюбно кивнув напоследок. А майор задорно подмигнул Стольникову, скорчив самодовольную гримасу.

По вагону потянуло сквозняком и перегаром. В сторону вагона-ресторана двигалась добирать своё колонна фанатов в цветах родного клуба. «А-ван-гард! А-ван-гард!» – с вызовом граду и миру скандировали особо рьяные персонажи. Одного мотануло вагонной амплитудой, и он с размаху уселся на ноги Стольникова, посмотрел мутно, агрессивно, потянулся за газетой к Рымникову: «Про хоккей есть чего?». Рядом остановились двое таких же заинтересованных далеко не юных любителей спорта, пропуская за спинами фанатское движение России к лучшему будущему.

Вася свернул газету, убрал за спину на полку, зевнул. Рымников всегда зевал перед дракой, вспомнил Николай и попытался вытащить ноги из-под незваного гостя, тот ответил коротко: «Не дёргайся, отец». Глаза фаната были уже не мутные, а трезвые и внимательные. Василий попытался встать, но был тут же припёрт к окну ещё одним ценителем зимнего вида спорта. Третий встал между полками, успел облокотиться локтями на верхние – и улетел головой в вагонное стекло от сдвоенного удара ног майора Андреева. Стёк туловищем на столик, успокоился. Виктор коротко ударил в горло сидевшего на ногах у Стольникова и сразу прыгнул на успевшего вытащить пистолет нежданного соседа Рымникова. Ствол дёрнулся вспышкой выстрела, в купе сразу потянуло кислым запахом пороха. Стрелявший ещё хрипел и дёргал головой, завалившейся на плечо Василия, а специальный человек уже сидел на спине выключенного первым ударом в шею зачинщика конфликта. Сунул нож с окровавленным лезвием Стольникову: «подержи», стянул кисти беспамятного за спиной пластиковой удавкой. Подмигнул Николаю, устало выдавил из себя: «Сейчас, сейчас». И завалился головой вперёд в проход вагона, исполненного мужскими криками и женской истерикой.

Сквозь панику пассажиров донёсся грохот форменных башмаков и команда «всем, блядь, занять свои места!». Два давешних мента подбежали к месту происшествия с табельным оружием в руках, окинули взглядом панораму боя. Один, держа «макарова» наизготовку, прошёл дальше по вагону, бегло исследуя купе и верхние полки. Другой оторвал руки Стольникова от булькающего кровью пулевого отверстия в футболке майора, взял его за голову, сказал: «Витя, ну как же так. Ну ёб твою мать, Витя». Взял под мышки, кивнул на нижнюю полку Николая: «Давай его сюда». Подняли, уложили.

Заглянул второй полицейский сержант, прячущий в кобуру пистолет:

– Сообщил. Станция через полчаса, сказали, что успеют. Как он?

– Не знаю. Дышит. Из этих один тёплый, два холодных.

– Справишься тут один?

– Как-нибудь. Аптечку посмотри у него в рюкзаке, перевязка должна быть.

– Некогда, сам.

Сержант стянул с багажной полки рюкзак майора, бросил его напарнику. Заодно скинул сумки Стольникова с Рымниковым.

– Василий Кириллович, Николай Николаевич, вы со мной. Без вопросов, быстро, быстро.

Направляясь за полицейским, или кто он там был в действительности, Николай оглянулся на майора. Тот смотрел на него ускользающим в небытие взглядом, дышал прерывисто, со свистом. Подмигнул, показалось, что улыбнулся.

Запись в блокноте Стольникова.

УПАКОВАННОЕ ВРЕМЯ

Выпить водки на перроне на прощание,

закурить по сигарете на дорожку…

Ах, какие раньше были расставания —

потихоньку, полегоньку, понемножку.

Даже если чересчур, то с пониманием

относилась проводница к процедуре:

«Вы, товарищ, прекращайте пререкания.

Вам, товарищ, подучиться бы культуре.

Поднимайтесь быстро в тамбур – отправление

нам дают уже. Прощайтесь и поехали».

Уезжало в неизвестность поколение,

как в считалке: за грибами и орехами.

И орехов нам отсыпали до краешка,

и грибы пошли опять сплошь ядовитые.

И свобода расставания – в сараюшке:

неумытая, побитая, забытая.

На перронах отчуждение стерильности,

полицейские с овчарками суровые,

как приметы утомительной стабильности.

И тоскливые гудки шлют маневровые.

Пассажиры все трезвы до неприличия,

провожающие строгие, солидные.

И вокзалы уникально обезличены,

и прощания какие-то гибридные.

Сигаретный дым с загона для курильщиков

донесёт вдруг до вагона запах прошлого.

На восток везут груз памяти носильщики —