В понедельник дела не делаются

– Стоит ли впадать в крайности?

– Миха, они по-другому не понимают, – убедил его Титов, не отягчённый высшим образованием. – Завтра ему моя Люсь-ка понравится или твоя Танюха.

Копытов вышел из спецприёмника дырявым[56 - Дырявый – лицо, в отношении которого совершен акт мужеложства.]. Сразу слинял из города, больше им не смердело.

На радостях Жора устроил грандиозное гулянье для воинов-освободителей. Закрыл бар на спецобслуживание. Упились до хорошего, в такси уставших оперов загружали штабелями.

С пьяных глаз магнат Сметанюк не сумел сдать бар на сигнализацию, и Михе пришлось оставаться с Нинкой охранять материальные ценности. В подсобке на топчане женщина безуспешно промучалась с Маштаковым до утра, но так ничего от него, перебравшего, не добилась.

С Ниной у него получились дружеские отношения, он к ней больше не подкатывал. Она закончила филфак, до тридцати лет учила детишек русскому языку и литературе, потом муж бывший сманил её в коммерцию, где можно было хоть на кусок хлеба с маслом себе и дочке заработать.

У Михи с Ниной обнаружились общие интересы. Она тоже любила прозу Довлатова. Открыла для Маштакова хорошего писателя Сергея Каледина. Уважала Высоцкого, специально для Михи держала в баре несколько кассет Владимира Семёновича.

Наизусть знала много стихов Цветаевой, Мандельштама. Услышав, что Маштаков со школы увлечен историей Белого движения и изучает его, принесла ему сборничек стихов эмигрантского поэта Арсения Несмелова, в прошлом колчаковского офицера.

Миха, помнится, прочитал и обалдел от простоты и пронзительности.

…Переодевшись и обрив усы,
Мазнув у глаз две тёмных полосы,
Он бросился к любовнице на дачу.
Там сосчитал он деньги и патроны,
Над дачей каркали осенние вороны,
И вычистил заржавленный «Веблей».
Потом зевнул, задумавшись устало,
И женщине напудренной и вялой
Толкнул стакан и приказал: «Налей!»

Наметанным глазом Маштаков, конечно, определил, что Нина спит с хозяином. В современном мире это стало почти обязательной составляющей неофициальной части контракта наёмной работницы-женщины.

И по противоречивому своему характеру Миха (хоть и не его дело было, зарёкся он, что не будет связываться с Нинкой) заревновал её к жиртресту Жоре. Один раз, поддатый, даже хотел морду ему набить. Потом извинялся, правда.

Маштаков цедил пиво, сухарики ржаные грыз. Когда дошёл до половины кружки, почувствовал лёгкое ослабление головного зажима. Пора было закуривать.

– Как «Янтарное»? – поинтересовалась Нина.

Пиво по правде показалось Михе пустоватым, но видя, что мнущиеся у стойки мужики навострили уши, он солидно крякнул:

– Классное. Свежак!

Обслужив работяг, Нина вышла в зал и положила на стол перед Маштаковым сложенную вчетверо газету.

– Тут про тебя какой-то Н. Прохоров написал.

Говоря это, сметливая Нина нагнулась, голос понизила. Ни к чему, чтобы посторонние слышали. А то в разговор влезут, тоже прочесть захотят. Без надобности узнают, что Миха – милиционер.

Маштаков развернул газетку и на второй странице узрел крупным шрифтом набранный заголовок:

«УБИЙЦА – СРЕДИ НАС!»

«31 августа 1999 года в деревне Соломино нашего района обнаружен закопанный на большой глубине труп зверски убитой молоденькой девушки. Могила была тщательно замаскирована. Вскоре убийца, ранее неоднократно судимый рецидивист оказался в руках милиции. Однако благодаря «профессиональным» действиям наших горе-«пинкертонов» убийце удалось бежать. С вопросами, как удалось преступнику выбраться из тщательно охраняемого здания милиции, пройти через многочисленные кордоны и посты, мы обратились к начальнику УВД. Однако, сославшись на занятость, полковник Е. Сомов отказался беседовать с нашим корреспондентом, развенчивая свои прежние заверения, что он открыт для прессы. В результате проведённого журналистского расследования удалось узнать, что к этой неприглядной истории имеет непосредственное отношение оперуполномоченный капитан М. Маштаков. При нашем обращении капитан, очевидно, беря пример со своего непосредственного начальника, также изобразил из себя глухонемого, не пролив света на происшедшее. Уважаемые горожане, задумайтесь, способны ли городские власти, в том числе и милицейские, контролировать ситуацию и обеспечить безопасность вашу и ваших близких?» Н. Прохоров

Миха залпом допил пиво.

«Вот ведь сука Голянкина! Нахватается вершков и лепит! Что ни слово, то лжа! Бывалая плечевая проститутка – молоденькая девушка? Закопана на большой глубине? И могила, оказывается, тщательно замаскирована? Фадеев Виталька – ранее неоднократно судимый рецидивист? Да он ведь только раз судим. А в побеге убивца виноват, значит, только я?»

Маштаков подошёл к стойке, стукнул свёрнутой в трубку газетой.

– Нинуль, налей полста.

Барменша поставила перед ним рюмку водки, бутерброд с красной рыбой на пластмассовую тарелочку положила.

– Не бери в голову, Миш. Зря я, наверное, тебе эту ерунду подсунула. Прости, не подумала.

– А-а-а…

Миха опрокинул рюмку, водка, проходя положенным маршрутом, царапнула гортань, скользнула вниз по пищеводу. Согрела, усиливая тренировочное опьянение от принятой ранее кружки «Янтарного».

– Закусывай, – Нина подвинула тарелочку с бутербродом.

– Ага, – Маштаков крупно откусил, забивая сочным солёным вкусом присутствие медицины во рту, – Нинуль, ты мне газетку эту презентуй, будь ласка. При встрече забью Прохорову в глотку. Или ещё куда, где потуже.

– Да бери. Я только программу из неё выну.

Нина занялась посетителями, бар постепенно заполнялся, знакомых не было. Миха посмотрел на часы. Друг его Вадик Соколов, дядя Вадя, забивший деловую стрелку, опаздывал на пятнадцать минут.

Маштаков курил в углу, ненавязчиво присутствующих разглядывал. По привычке и от нечего делать.

За соседним столиком двое работяг, пришедших до него, сусонили пиво, кружке по четвёртой уж, наверное. Нинка только что в обеих руках унесла с их стола пустую посуду. На газете дядьки разорвали здорового вяленого леща. Поедали его грамотно, вчистую, даже пузыри на спичке поджарили. Под пиво они выпили маленькую[57 - «Маленькая» – бутылка водки емкостью 0,25 л.], практично принесённую с собой. Нина, если люди были нормальные, не наглые и не притаскивали ящик, на амбразуру не бросалась.

Разговор меж мужиками шёл степенный. По ходу дела, один собирался женить сына.

– Девчонка вроде-ка скромная… в институте заочном учится…

За ними отдыхала весёлая компания. Двое незнакомых приблатнённых парней. Один с зубами «жёлтого металла», шумный, с масленым красивым лицом солировал, сыпал анекдотами. На двух парней – три девки, пятый стул от другого стола они заняли. Девчонки, чувствуется, свои в доску, курят, анекдоты матерные встречают хохотом. Второй пузырь водки в спринтерском темпе добивают. Отдыхают культурно, кроме «Шуйской» на столе – шампанское, сок. Горячего заказали.

Нина крикнула в окошко на кухню:

– Рая, две «свинины деликатесные», три гриля!

Хорошие посетители. Если, конечно, выпив, непотребства какого не учинят.

Скупой Жора экономил на охране. Миха сто раз ему советовал – найми вышибалу. Хотя бы на три часа: с девяти, когда градус у народа поднимается и до закрытия. Но Жора предпочитает сам закрывать бар. Для пущей уверенности он приобрёл газовый баллончик и электрошокер.

Дядя Вадя появился, когда Маштаков собрался заказать ещё сто.

С порога он забасил, оправдываясь:

– Ёхарный бабай, шаровая у меня полетела! Пока на галстуке добрые люди до гаража дотащили, пока помылся, переоделся.